По счастливому стечению обстоятельств во время недавней поездки в Берлин мне удалось попасть на два спектакля одного из самых интересных режиссеров Европы — Кети Митчелл, 52-летней британки, которая, впрочем, работает преимущественно на сценах Германии и Франции (в «Гардиан» ее даже назвали «театральной королевой в изгнании»).
«ЛЮБОВНЫЙ НАПИТОК»
В Театре Шиллера Кети Митчелл осуществила постановку оратории «Любовный напиток», написанной швейцарским композитором Франком Мартеном в 1938—1941 годах по мотивам современного перевода средневекового романа «Тристан и Изольда».
Грустная и страстная музыка Мартена преисполнена отголосками мировой войны. Сценограф Лиззи Клехан помечает эти обстоятельства в декорациях — дом, полуразрушенный обстрелом, снег из-под потолка, настоящий, медленно угасающий огонь в металлической чаше.
Ораторию ведет хор из двенадцати женских и мужских голосов. Актеры (в темной одежде, которая может подходить к любому из последних восьми десятилетий европейской истории), когда нужно, выступают рабочими сцены, имея под рукой все необходимые предметы. Это что-то наподобие театра в театре: труппа на руинах — своего города? цивилизации? — здесь и сейчас разыграет спектакль, спасаясь от всеобщего хаоса. Когда нужно, собственно, пластическое действие, то кто-то из солистов покидает хор, входит в роль и оставляет ее, снова вплетаясь в музыкальное полотно. Раскрытая перед залом механика спектакля создает невероятный эффект присутствия.
Оратория — жанр статический. Однако Митчелл нашла замечательный в своей простоте выход: ввела своего рода предметно-жестовый лексикон. Белая фата, железная кровать, стол, пара стульев, длинная веревка, столовый прибор, кинжал, зелье в стакане, белые простыни, неожиданно яркое багровое платье; эти вещи каждый раз рекомбинируются, приобретая благодаря действиям актеров (тоже подчиненным собственной ритмической основе) новые значения, и так этими пространственными иероглифами строка за строкой на наших глазах пишется история Тристана и Изольды, история любви вопреки войне и смерти — вечный сюжет, воспроизведенный в аскетической высокой драме.
«КОМНАТА ОФЕЛИИ»
Спектакль Кети Митчелл «Комната Офелии» в театре «Шаубюнне» является премьерным. За основу взят определенного рода вызов: попытаться реконструировать жизнь Офелии за кулисами «Гамлета». Для этого Митчелл пригласила драматурга Алисию Берч, которая дописала необходимые ремарки и диалоги.
На сцене — непроницаемый черный куб. На его гранях загорается надпись «1. Abwehr» («Оборона»), после чего куб поднимается, открывая условную комнату, обозначенную квадратным углублением по контуру стен, с минимальным набором мебели. В дальнейшем куб будет поглощать это пространство еще пять раз, и каждый раз, кроме последнего, на нем будет появляться название очередного эпизода: «Затаив дыхание»/«Бессознательность»/«Агония»/«Клиническая смерть».
Стены условные, однако непреодолимые. Единственный выход в реальность «Гамлета» — дверь в глубине сцены. Еще одна дверь — поодаль, в отдельном отсеке за стеклянной перегородкой, ключ от не принадлежит мужчинам — Полонию и Гамлету. Они и появляются там регулярно — очерчивают внешний мир поданными в микрофоны громкими репликами, громыханьем дверей, щелканьем замков; подобным образом Митчелл уже озвучивала спектакль «Желтые обои» (рецензию на него см. в «Дне» от 17.08.13).
Реальность из-за пределов комнаты именно так и приходит к Офелии (Дженни Кениг) — в записанном пении птичек и уличных шумах, в пропущенных через пульт звукооператора голосах, в посланиях Гамлета, начитанных на магнитофонные кассеты, которые ей приносят в специальных конвертах.
В этом пространстве протагонистка повторяет ограниченный набор действий: проснуться; улыбнуться невидимым птичкам; бросить в мусорник очередной букет цветов, принесенный служанкой; сесть вышивать; почитать книгу; быстро одеться и пойти, когда позовет отец; вернуться; прослушать очередное письмо от Гамлета; заснуть. Монтажные склейки, ритмизирующие эту рутинную активность, обозначены сменой света на холодно-белый, тревожный.
Гамлет вступает сначала опосредствованно, через кассеты; потом в полном соответствии с Шекспиром врывается в комнату, хватает Офелию за руки, вдруг включает магнитофон и исполняет конвульсивный танец под песню об отчаянии и отчуждении Love will tear us apart again британской группы Joy Division, чей лидер Ян Кертис покончил с собой в возрасте 25 лет.
Мир Офелии-Кениг — это проживание в сфере контроля («Она потеряла контроль» — другая знаменитая песня Joy Division; похожие мотивы являются движущими и в вышеупомянутых «Желтых обоях»). В этом смысле Митчелл и Берч придерживаются самого духа «Гамлета»: ведь и там героиня выступает как объект манипуляций. Контроль разрушает; начало перелома задает второе и последнее появление Гамлета — уже с окровавленным телом Полония на руках.
Традиционному психологическому «перевоплощению» Митчелл во всех своих работах противопоставляет брехтовскую силу свидетельства, «отчуждения»; правда чувств вытекает из точности пластических реакций. Офелия начинает терять форму — физическую и психическую — очень наглядно: не снимает платья, надевая новые поверх старых; ее тело как будто разбухает и становится неуклюжим, с лица стирается радость жизни. Она прячется под кроватью, но из этой комнаты исчезнуть невозможно. Снаружи появляется лысый джентльмен в очках, с крепко сжатыми губами, напоминающий персонажа из худших кошмаров о карательной психиатрии и спецслужбах, он «накачивает» героиню психотропами, убеждая, что никакого убийства не было, что ей все пригрезилось, что нужно угомониться. В комнату помалу затекает вода, но никто, кроме Офелии, этого не замечает.
Красивой развязки не будет. Героиня резанет себе лезвием по горлу, упадет, агонизируя, в воду. Никаких цветочков, никакого картинного дрейфа по течению в развивающемся платье. «Агония»/«Смерть». На мгновение вместо черного куба эту ужасную мизансцену от зрителей отделят стеклянные стены, делая Офелию объектом в последний раз — на этот раз объектом созерцания, подобным персонажам жутких картин Френсиса Бэкона. И только тогда окончательно, без всяких надписей опустится черное.
Контроль потерял ее. Ценой жизни.
ПОСТСКРИПТУМ. ХИРУРГИЯ
Взгляд Кети Митчелл может быть преисполненным любви или безжалостным, но в нем всегда есть безошибочность прирожденного хирурга, который, даже причиняя боль, исцеляет.
