Оружие вытаскивают грешники, натягивают лука своего, чтобы перестрелять нищих, заколоть правых сердцем. Оружие их войдет в сердце их, и луки их сломаются.
Владимир Мономах, великий князь киевский (1113-1125), государственный и политический деятель

Театральная мистерия Беларуси

О киевских гастролях Национального академического театра им. Янки Купалы
31 октября, 2006 - 19:31
СПЕКТАКЛЬ КУПАЛОВЦЕВ «МАЭСТРО» НЕ СТОЛЬКО О МУЗЫКЕ МОЦАРТА, СКОЛЬКО О НАС С ВАМИ, О НАШИХ ИЛЛЮЗИЯХ И ОЩУЩЕНИЯХ, О ХВОРЯХ ДУШ... / В «СЫМОНЕ-МУЗЫКЕ» ПРОЗВУЧАЛ ПЕРЕСКАЗ-ПЕРЕПЕВ ТЕАТРАЛЬНЫМИ МЕТАФОРАМИ БЕЛОРУССКОЙ КЛАССИКИ

В современной Украине термин «музыкально-драматический театр» часто звучит синонимом эстетической дряхлости, сценической мертвечины. И это бывает справедливо, если спектакли перенасыщены иллюстративными песнями и танцами псевдофольклорного или попсового характера. Но вот приехал в Киев крупнейший театр Беларуси — Национальный академический им. Янки Купалы — и доказал, что именно музыкальность, пронизывающая драматизм человеческих судеб, выраженная в современных ритмах и интонациях, диктующая пластику движения, возбуждающая вибрации души, способна выявить и передать характер народа, его ментальность и состояние сознания. Важно только вслушаться в музыку современности, ощутить ее парадоксальную поэтичность и выразить это театральным языком сценических образов. Всего лишь.

МУЗЫКА, ПОЭТИЧНОСТЬ И ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ

Купаловцам это удается в полной мере, с минимальными потерями. Восемь их гастрольных спектаклей — это музыка, мистерия и парадокс.

Гастроли программно начались со сценической версии поэмы Якуба Коласа «Сымон-музыка». Когда-то украинский гений режиссер Лесь Курбас воссоздал в сценической образности полный текст поэмы Шевченко «Гайдамаки». По этому же принципу Миколай Пинигин, возмужавший как режиссер под крылом купаловцев, пересказал-перепел театральными метафорами классику белорусской поэзии. Юный пастушок Сымон странен для родных и окружающих, ибо слышит чуткой душой «музыку ветра, шепот травы», а еще шорох песка, ритм сбивания масла в высоких деревянных ступах и перестук молотьбы, посвист кос косарей, мелодию родного слова в устах деда Курыла (Г. Гарбук). Подаренная дедом скрипка ведет паренька по свету, сталкивая с нищими и слепыми, ворожеями и пьяницами, господами и корчмарями, лихими авантюристами — среди них дед Жебрак, конечно, очень выразителен и колоритен, но В. Манаев здесь слишком щедр в проявлении своего эксцентричного таланта и, таким образом, невольно подменяет основного героя в более тактичном и не менее ярком исполнении А. Молчанова. Его Сымон беспрерывно существует в музыке — в том, как «играет» на скрипке (спина к спине за ним появляется его альтер-эго, настоящий скрипач), как льется его речь, как длинно смотрит он на людей, как слушает мир и взлетает ввысь на огромной люстре под звуки великого Шопена.

Образность спектакля проста, знакова и легко «читается» зрителем — умирающие «уплывают» в челне с эскортом ангелов-хранителей, на шее у отца Сымона (И. Денисов) надет хомут, а у матери (А. Сидорова) на голове корзина с наседкой. Девушки-овечки жмутся к ногам Сымона-пастушка, а «зарезанные» волками роняют с плеч белые мохнатые кожушки. Эта образная простота не иллюстрация, а зримое воплощение народных понятий. Поэтому весь спектакль — высокая народная поэзия Беларуси.

А рядом — изысканная музыка Моцарта к «Волшебной флейте» с цитатами из Рахманинова в исполнении симфонического оркестра (девятнадцать артистов театра изумительно воссоздают игру на различных инструментах) под управлением маэстро — чудаковатого дирижера, то ли действительно сбежавшего из современного сумасшедшего дома, то ли реинкарнации самого Вольфганга Амадея, которому вот уже 250 лет. Парадокс этой пьесы киевлянки Марии Ладо не столько в виртуозности музыки, хотя она сама по себе доставляет высокое удовольствие, а в том, что дирижеру удается вернуть людям оркестра любовь к своему делу, внимание и терпимость друг к другу, со-чувствие и со-переживание как основу со-существования в сложном мире человеческих отношений. То есть пьеса не столько о музыке и Моцарте, сколько через них о нас с вами, о наших иллюзиях и отчуждениях, о хворях наших душ, о потере общности и вере в способность людей «играть в оркестре» жизни. Был бы МАЭСТРО. Желательно уровня Моцарта... Но такие моцарты сегодня выглядят сумасшедшими.

Режиссер Александр Гарцуев действительно стал для спектакля маэстро — он сумел выстроить безупречный ансамбль артистов, существующих в музыке даже в минуты тишины. А молодой артист Роман Подоляка в роли дирижера наполнен то ли безумием вдохновения, то ли вдохновением безумия. Он явно не от мира сего, в горних высях, однако способен проникать в глубины души человека, инструмента, кривой веточки с зеленым листочком — дирижерской палочки. Редкий талант актера-«неврастеника» присущ Р. Подоляке. В этом его сила и уникальность, в этом же и тень опасности для молодого артиста — в парадоксальной роли своенравного принца Филиппа («Ивонна, принцесса Бургундская») он пользуется, по сути, теми же приемами актерской выразительности. Хотя в роли Студента («С.В.») он совсем другой. Но имя артиста Романа Подоляки стоит запомнить...

СКАЗКИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

Творческой дерзостью пластического спектакля «С.В.» (по мотивам чеховского «Вишневого сада») купаловцы потрясли театральный мир. Этому артефакту еще нет названия, это новый театральный жанр. Персонажи «Вишневого сада» потеряли свои имена, стали просто — помещица, ее брат, дочь, падчерица, студент, купец, гувернантка, прохожий, и только Фирс остался при своем имени, как знак отсылки к первоисточнику. Другие персонажи Чехова и вовсе исчезли. Зато время от времени появляются безмолвные чиновники в котелках — воплощение долгов. Они измеряют все — пространство, чтоб разбить его на дачные участки, меряют и людей — чтоб гроб по росту был.

Здесь не слышно ни единого славянского слова, зато длинный монолог гувернантки (а-ля Шарлоты — С. Зеленковская) звучит на чужом немецком языке вполне понятно, однако это не драма. Здесь виртуозно танцуют бальные, бытовые, фольклорные, акробатические танцы и даже классические па, но это не балет. Здесь объясняются жестами, ракурсами, движением, но это не пантомима. Здесь случаются фокусы, оживают брошенные на пол большие куклы, но это не цирк. Это музыкальная драма, в которой действуют, танцуют драматические артисты. Каждый в своем пластическом характере и образном действии. В центре звезда театра — Зоя Белохвостик, заслуженная артистка, которую помним юной восходящей звездочкой и радуемся ныне ее зрелому мастерству. Актриса психологически трагично и технологически виртуозно раскрывает в пластике душевные парадоксы и нюансы Помещицы (а-ля Раневской). И в роли королевы Малгожаты («Ивонна, принцесса Бургундская») З. Белохвостик именно через конвульсивный танец сумела передать сложные формы поэтических сочинений, которых эта женщина стыдится и которые тщательно скрывает, ибо они выдают ее прекрасную, чистую, но исковерканную душу.

Образы «С.В.» столь насыщенны, что расшифровывать их словами пришлось бы дольше, чем длится сам спектакль, а ему всего-то час двадцать минут. Поэтому скажем без трактовки лишь несколько слов о финале, чтобы сложилось хоть некоторое представление об этом сценическом парадоксе режиссера Павла Адамчикова. Купец (а-ля Лопахин — Д. Есяневич), недавно танцевавший танго любви с Помещицей, появляется в белом костюме, подходит к маленькому деревцу, чахло растущему в надбитой садовой вазе, и выдергивает из него веточку за веточкой. Персонажи растерянно сбиваются в кучу возле деревянных кофров. Помещица снимает с себя роскошное красное платье, оставшись в убогой сорочке, а за ней и остальные герои с разным эмоциональным отношением бросают на пол фрагменты своей одежды и такими — «голыми и босыми» — чередой, как бы условным поездом, отрешенно уходят в знаменитый шкаф, из которого льется свет. Фирс, появившись с фонарем, закрывает за ними дверцы, укрывает ободранное деревце белым саваном, ложится на кофры, и на него сыплется то ли снег, то ли цвет вишен, то ли прах ушедшей жизни... А в парадоксальном музыкальном коллаже спектакля неожиданно гармонично сплетается вердиевская каватина Герцога, французский шансон, русский перепляс «Коробушка», бытовые звуки, стук шагов и, кажется, звучат сами движения актеров...

В нынешних спектаклях купаловцев особенно много мистики — к чему бы это? Мистическая легенда о любви «Черная панна Несвижа», мистическая комедия «Чичиков», мистерия «Сымон-музыка» и мистические мотивы в «Маэстро» (появление в финале спектакля оркестра и дирижера в костюмах эпохи Моцарта), «скелеты в шкафу» родителей Шарлоты в «С.В.», фантасмагория королевского двора в «Ивонне», крах империи и ее неотвратимое воскрешение в «Ромуле Великом» Ф. Дюрренматта и т.д. Видно, вибрации неясной тревоги, некоторого душевного дискомфорта бередят сердца наших братьев по искусству. Они защищаются красотой, любовью, вопросами, заданными себе (и нам) и верой в жизнь. Особенно это чувствуется в постановках главного режиссера Театра им. Янки Купалы Валерия Раевского, который уже 33 года возглавляет коллектив, обеспечивая ему творческое движение, зрительский успех и постоянное обновление. Поставленная В. Раевским «Черная панна Несвижа» Алексея Дударева, легенда о короткой высокой любви польского короля Жигмода и великой княгини Литвы Барбары, не более, чем сказка для взрослых — но какая красивая! И как нужны нам эти сказки о чистоте и верности в наше разрушительное время! Рефреном звучит истина: Бог есть любовь, и мы теперь любовь. Эта любовь танцуется на огромном белом шелковом покрове, под ним и в нем, и прекрасные тела актеров С. Зеленковской и М. Прилуцкого поэтично светятся сквозь белые одежды. Придворные дамы в богатейших элегантных платьях и с розами в руках (символично меняется их цветовая гамма) создают роскошь королевского двора. Черно-белые ангелы помогают движению сюжета. По всем законам сказки актеры играют схемы героев: влюбленные, злая королева (А. Ельяшкевич), благородные братья героини (Г. Малявский и И. Денисов). Противоречит стилю сказки лишь образ придворного Мнишека, главного злодея-интригана. Драматург выписывает этот образ по законам психологической драмы, и в финале злодей за кулисами вдруг кончает жизнь самоубийством, вероятно, раскаявшись в содеянном. Но текстового материала актеру для такого рисунка маловато, поэтому сыграть внутреннюю катастрофу персонажа М. Кириченко не успевает, да и в слишком коротких предыдущих сценах, где он должен принимать разные личины, актеру не удается перестраиваться.

Особенно возвышает зрителя финал спектакля: сценограф Борис Герлован, визуальная опора спектаклей В. Раевского с давних времен, заставил резные фигуры святых старого костела медленно подниматься ввысь, а трубы органа засветиться, как огромные свечи, и засиять образ Богоматери, написанный по легенде для собора в Вильно с прекрасной княгини Барбары Радзивилл...

Немало вопросов оставляет «Чичиков» (вариант «Мертвых душ» Николая Гоголя в драматургической версии Андрея Курейчика). Раевский видит в Чичикове (Олег Гарбуз) «одного из первых предпринимателей на небосклоне торгово-экономических отношений» и одну из первых жертв государственного рэкета с наивным вопросом в финале — почему именно я? Но немало вопросов в спектакле возникает собственно к его театральной форме, т.е. к режиссеру. Пустое черное пространство сцены вдруг открывается огромным зеркалом с неровной поверхностью, в которой кривятся и множатся фигуры персонажей, гостей на балу, самого Чичикова (сценография Бориса Герлована). Вспоминается знаменитый гоголевский эпиграф: «Неча на зеркало пенять, коль рожа крива». В кривом зеркале фона все действующие лица превращаются в мертвые души. И эта мощная метафора практически исчерпывает смысл спектакля, потрясая воображение зрителя.

Однако зеркальная фантасмагория практически не распространяется на актеров, которые с очаровательными бытовыми подробностями живописуют своих героев — помнятся порхающие руки Манилова (В. Манаев), указующий в землю жест вдовы Коробочки (А. Сидорова) и др. Одному только Августу Милованову удалось в короткой сцене сыграть трагический гротеск судьбы Плюшкина, объяснить всю его предысторию и причины деградации. Актеру очень помог режиссер, в момент короткого монолога высветив его лучом света в темном царстве мертводушия. И еще кольнуло в сердце зрелище явно неполноценных детей Манилова, которых обряжают в глубине сцены мамаша и нянька. Но другие персонажи таких режиссерских подпорок не получили, а их естественности на сцене и укороченного до схемы текста оказалось недостаточно для сценической цельности стиля мистического гротеска гоголевской поэмы.

Зато ироничность, зрелищность и философский парадокс «Ромула Великого» Ф. Дюрренматта в постановке В. Раевского, явно аукаются с первой постановкой молодого Валерия Николаевича на сцене купаловского театра — «Что тот солдат, что этот» Б. Брехта. Что там, что здесь главную роль мягко и одновременно остро играет ныне народный артист Август Милованов. Что там, что здесь возникают яркие ассоциации с современностью. У глав больших держав могут быть разные пристрастия — разведение кур или пчел, восточные единоборства или коллекции наград. Могут рушиться их империи, но идея империи бессмертна. И пусть прогнившее государство будет разбито в пух и перья, однажды придет некто и попросится под сильную руку «старшего брата», пусть его сила и величие всего лишь миф. Газеты читаете?

ПРОСТЫЕ ИСТИНЫ

Но, пожалуй, особо любимый спектакль Валерия Раевского — «Вечер» А. Дударева. Наверное, потому, что в этой давней пьесе звенят вечные темы и абсолютные истины. Жили-были два старика и старуха у самого края земли, где, кроме них, уже никого не осталось. Один с солнцем разговаривает, непочатой водой на рассвете поливает призрачные хаты бывших соседей. Другой принципиально и беспощадно ищет правду и этим жестоким правдоискательством разрушает гармонию жизни, губит самого себя. И только женщина знает и бережет доброту и справедливость миропорядка.

«Вечер» шел во многих странах, и у нас его играли франковцы и другие театры Украины. Шел он раньше и у купаловцев. В. Раевский сегодня поставил спектакль заново. В нем два сильных, но существенно разных состава исполнителей. Миколай Кириченко (Василь), Александр Подобед (Микита) и Зинаида Зубкова (Ганна) создают характеры целостные, с явной доминантой той или иной черты, как в народном лубке. Это высоко профессиональные актеры в ролях белорусских крестьян. Соответственно народные артисты Геннадий Овсянников, Геннадий Гарбук и артистка Тамара Миронова как бы и не артисты вовсе, а те самые старики полесской глухомани и есть. Ничего не подчеркивая, не укрупняя, они просто живут здесь у себя — строгают рубанком, пьют настоящее молоко, болеют, выясняют острые отношения почти спокойно, ибо вечером, на последнем пороге, не кричат, а размышляют, не суетятся, а подводят итоги. И ковром им в их общей хате — опавшие листья, а окном — огромное небо необъятно раздвигающегося экрана.

Театр им. Янки Купалы поражает своей культурой — постановочной, исполнительской, мировоззренческой. Его актеры умны, высоко профессиональны и не знают маленьких ролей, не гнушаются танцевать в массовке, петь в хоре, выносить на сцену необходимое или служить живой мебелью. Часто они неузнаваемы в разных ролях, как, скажем, артист Александр Подобед — элегантный пан у рояля в «Сымоне-музыке», циничный Кирпич в «Маэстро» и шамкающий злой Гастрит в «Вечере». Или Светлана Зеленковская — золотоволоска Барбара, воплощение любви в «Черной панне Несвижа» и трагическая кукла-клоунесса, гувернантка в «С.В.». Или Игорь Денисов — трудяга-отец Сымона-музыки, безмолвный трагичный Валентин в «Ивонне», завистливый и растерянный «Сальери» Валуев в «Маэстро». Ряд можно продолжать.

С особой теплотой и восторгом воспринимается поразительное мастерство знаменитых звезд театра: Зои Белохвостик, Геннадия Гарбука, Виктора Манаева, Августа Милованова, Геннадия Овсянникова и многих других. А светлое творческое будущее в силах обеспечить родному театру молодые артисты: Ганна Хитрик, Олег Гарбуз, Александр Молчанов, Роман Подоляка, Миколай Прилуцкий и — многие другие. Сегодня купаловцы заметно и талантливо омолодились.

Валерий Раевский часто доверяет ставить спектакли другим режиссерам. И они вливают в зрелый организм театра новую творческую кровь, не искажая «общего выражения лица» купаловцев. И хоть парадоксы польского абсурдиста В. Гомбровича («Ивонна, принцесса Бургундская») не вполне удались изобретательному постановщику Александру Гарцуеву, зато эти просчеты были удачно преодолены режиссером в спектакле «Маэстро». Дерзкий Павел Адамчиков («С.В.») и опытный Миколай Пинигин («Сымон-музыка») творчески расцвечивали и разнообразили палитру купаловцев. Все очень разные, спектакли Театра им. Янки Купалы пронизывает одна, главная, тема — каждый человек обязательно талантлив и имеет право быть понятым и принятым миром, имеет право оставаться самим собой при любых обстоятельствах. Даже ценой жизни. Таланты любви, верности, музыки, творчества, разведения кур, предпринимательства, единения с миром, таланты доброты, сопереживания, терпимости, внимания к людям возвышают человека, делают его прекрасным — утверждают Валерий Раевский и его светлый театр.

Валентина ЗАБОЛОТНАЯ, специально для «Дня». Фото Руслана КАНЮКИ, «День»
Газета: 
Рубрика: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ