Какими только эпитетами не награждали Ирину Александровну за всю жизнь, с чем только не сравнивали: ураган, цунами, пионервожатая, стрекоза, бабочка... Молостова прожила красивую, яркую жизнь. Даже ее уход похож на хорошо срежиссированный спектакль. Коренная москвичка, получившая образование в ГИТИСе, всю свою дальнейшую личную и творческую жизнь посвятившая Киеву, глубоко пустившая в украинскую землю корни, — свой последний вдох сделала на земле, где родилась. В Москву она уехала полная надежд и планов, исполненная энергии, а вернулась в Киев прахом в урне...
«День» в №13 уже писал, что 29 января Ирина Молостова отметила бы 80-летие. К юбилею Национальная опера Украины (в течение месяца) показала три спектакля из ее богатого режиссерского наследия — «Евгения Онегина», более двадцати лет идущего на столичной сцене, а также две последние постановки — «Мадам Баттерфлай» и «Риголетто», а в Театре им. Леси Украинки прошел вечер памяти.
Те, кто близко знал режиссера, с теплотой вспоминают Ирину Александровну. Актер Театра им. Леси Украинки Николай Рушковский рассказал о самой первой работе молодого режиссера Молостовой, когда ей поручили поставить... танцы в спектакле «Стрекоза» (не зря она мечтала стать балетмейстером)... А дальше общественное, творческое и личное смешались в клубок. Ирина Молостова вышла замуж за первого красавца, танцовщика и балетмейстера Бориса Каменьковича. Их свадьба состоялась в театре. Молодым подарили холодильник «Саратов»... Прошли годы, и в телеспектакле «Родная кровь» дебютировал сын творческой пары — маленький Женя Каменькович (ныне известный московский режиссер «Мастерской Петра Фоменко»). Евгений, смеясь, признался, что та «работа» доставила ему удовольствие: лежа на печке, он ел печеную картошку, а это было так вкусно, что других стимулов ему не требовалось. Как две капли воды похожий на отца, но с молостовской жестикуляцией и интонацией, сын явился воплощением всего лучшего, что было в его замечательных родителях. Каменькович отмечает неудержимый напор своей матери, который позволял ей открывать даже закрытые двери, а благодаря неукротимой энергии Ирина Александровна могла находиться сразу везде, и все успевать...
Лев Николаевич Венедиктов, главный хормейстер Национальной оперы, коллега и близкий друг, готов говорить об Ирине Александровне часами:
— Она умела создать атмосферу: если рабочую, то с огоньком, если праздничную, то с фейерверком. Ее плакаты собственного изготовления с массой восклицательных знаков создавали предпремьерную праздничную атмосферу. Все наиболее выдающиеся постановки Молостовой (и не только применительно к ее творчеству, но к репертуару театра вообще) были связаны с дирижерами (Тольба, Симеонов, Турчак, Рябов). Она очень требовательно, но не спекулятивно, относилась к совместной постановочной работе. Хотя бывали и бурные выяснения отношений. Отстаивая свою точку зрения, она могла так «достать» дирижера Константина Симеонова, что он взрывался, называл Ирину Александровну «ведьмой». Но их перепалки никак не отражались ни на работе, ни на личных отношениях. Довольно часто мэтры признавали правоту молодой «истерички», а Симеонов, улыбаясь, бурчал: «Молодец баба»!
Молостова работала, как лошадь, не уставая проводить индивидуальные уроки с каждым актером. Ирина была человеком, к которому всегда можно было, не опасаясь, повернуться спиной. Однажды мы всерьез с ней повздорили. По заказу Госконцерта поехали в Ниццу ставить «Хованщину»: вся киевская труппа, солисты, кроме двух (Архипова — Марфа и Пьявко — Хованский ), дирижер Турчак и я как хормейстер. Начались репетиции, вдруг ночью звонит импресарио и говорит, что все отменяется, т. к. заболел режиссер. Утром пришлось объявлять об отмене гастролей. И тут подходит Ирина Архипова и просит меня взять режиссуру на себя (поскольку я хорошо знаю спектакль), мол, все артисты помогут. Я согласился... и премьера состоялась. Наш спектакль имел положительные рецензии, в том числе хвалили и мою режиссерскую работу, продуманность мизансцен. Приехав в Киев, похваставшись, сказал Ирине: «Режиссер — это не специальность». Что тут началось! «Так ты считаешь, что ты режиссер?» Ирина Александровна села на своего любимого «конька», апеллируя к театральным мастерам — Товстоногову, Покровскому, считавшим, что режиссер — особая профессия, которая требует особых человеческих качеств... Кстати, за мою режиссуру мне так и не заплатили (из Госконцерта написали: «ввиду отсутствия специального образования»). Я рассказал об этом Молостовой: «Вот видишь, ты была права: я не профессионал». То была наша единственная размолвка за всю жизнь...
Ирина Александровна оставила в драматическом и оперном театрах ярчайший след. Когда опере «Катерина Измайлова» присудили Шевченковскую премию, Молостова единственная из всех участников постановки ее не получила — чиновники не простили режиссеру сцену в кровати, которую Молостова категорически отказалась убрать, закрыв ее пологом. Это было несправедливое решение. Ведь сам автор — композитор Дмитрий Шостакович — считал, что киевская постановка была лучшей. Она умела так работать с массовыми сценами, что они становились неотъемлемой и по-своему захватывающей частью общей драматургии спектакля: персонифицировала массу. Ее знаменитая сцена в финале второго акта «Катерины Измайловой» — скульптурная группа в Стрелецкой слободе — на гастролях в Германии вызвала настоящее потрясение. 23 минуты продолжались аплодисменты! В Испании публика, включая королевскую семью, неистовствовала, не давая закрыть занавес, до такой степени, что даже у самых непрошибаемых наших артистов, а бывают и такие, текли слезы наслаждения... А каким замечательным педагогом она была! Студенты за ней толпами ходили, как цыплята, но без всякого заискивания. Это было глубокое уважение и признание ее авторитета...
— История моего знакомства с Молостовой странная, — признается Виталий Малахов, худрук Театра на Подоле. — Учась на 4-м курсе, я ставил дипломный спектакль с ее актерским курсом. Потом уехал в Ригу: поставил два спектакля и меня пригласили там работать. Ирина Александровна была в экзаменационной выпускной комиссии; узнав о рижском приглашении, сказала: «Мы не должны отдавать свои таланты, пусть отработает три года на Украине», предложила мне поехать в Херсон. Я отказался. В Риге мне давали жилье, в театре работали известные актеры. Такие перспективы, и вдруг — Херсон. Я разозлился, и даже не забрал диплом, пошел работать на телевидение, в детскую редакцию (за полгода запустил довольно много программ: «Сонячні кларнети», «Малятам про звірят» и т.п.). И вдруг, в мае 1978 г., когда Молостова стала главным режиссером Русской драмы, она позвала меня к себе, сказав: я, мол, тебе жизнь испортила, а теперь даю шанс не хуже, чем в Риге. И она действительно дала мне шанс мощнейший. Я поставил спектакль «Сказка про Монику». Он стал настоящим прорывом... Что мне импонировало в Ирине Александровне? Она, как Наполеон, считала, что нужно ввязываться в бой, а там разберемся. Молостова начала открывать новую сцену, взяла эффектный, выбивающийся из всех канонов один спектакль, другой. В «Надеяться» она взялась свести извечных врагов-актрис: Заклунную и Роговцеву, и весь театр был занят в спектакле. Не правда ли, попахивает оперой? Это я к тому, что Молостова как режиссер именно в опере оказалась на своем месте, хотя и в драме она сделала немало...
К Олимпиаде-80 в Киеве открылось пять новых театров, среди которых — Молодой театр, Театр драмы и комедии, и, в том числе, Театр эстрады, который мне предложили возглавить. Мне тогда было 24 года, и я согласился. Я уходил не от Молостовой. Ведь вопрос престижа в молодости стоит выше любых материальных соображений. Много позже я узнал, что своим уходом обидел Ирину Александровну, так как он совпал с фактическим завершением ее руководства Русской драмой. Ей инкриминировали уход молодежи, которую она привела в театр. Но молодежь — актеры Анатолий Хостикоев, Александр Игнатуша, Лесь Заднепровский и другие — уходили не от «лично» Молостовой, а из театра, в котором, чтобы существовать, нужно было принять сторону одного из тогдашних кланов. А желание Ирины Александровны всех помирить путем совместной работы было наивностью, продиктованной ее искренностью в творчестве. Молостова олицетворяет собой замечательные 60-е годы, с их открытостью, оптимизмом. Ирина Александровна не готова была к интригам. Она фактически сгорела в творческом огне...
