Накануне Дня театра, который для многих ассоциируется со своеобразным итогом прошлого сезона и связан не только с театральными премиями, но и с точкой отсчета новых творческих планов, своими мыслями об упомянутой теме с «Днем» поделилась академик Академии искусств Украины, директор Национального центра театрального искусства имени Леся Курбаса Нелли КОРНИЕНКО.
О ПРОРЫВЕ
— Какие, на ваш взгляд, спектакли этого сезона, режиссерские и актерские работы заслуживают особого внимания публики и критиков?
— К сожалению, особых, ярких работ было маловато. Театр после всплеска середины 90-х опять находится на этапе накопления сил. К успехам я зачислила бы оправданные риски, связанные с приглашением режиссера Погребничко в Киевский академический театр драмы и комедии на Левом берегу Днепра (актуальный, эстетически точный, щемящий спектакль «Голубчики мои») и тандем Кучинский — Кауфман в Национальном драматическом театре имени Ивана Франко для постановки пьесы Клима «Посеред раю на майдані…». К этому списку можно прибавить «Шесть персонажей в поисках автора» по пьесе Луиджи Пиранделло в постановке Малахова — попытка говорить о «невидимой» грани между реальностью и иллюзией, фантомным и чувственным на базе традиционного языка. Оставляет после себя проблему своеобразной «двуязычности», но сам факт диалога с Пиранделло ощутимо показательный. К успехам также зачисляю «Голодний гріх» Билозуба по Василию Стефанику с Форманчуком (Гриц Летючий) в Центре Леся Курбаса. Отдельно хочу сказать о двух актрисах, которых, к сожалению, поздно раскрыли режиссеры. Речь идет о Лидии Данильчук в мастерской «Театр в кошику» и Ларисе Руснак. Первая продемонстрировала высокую эмоциональную и духовную пластичность в ролях матери Андрея Шептицкого, в гиперсатире «Сон» по Тарасу Шевченко, в метафизической стихии французских «Панд» по Матеему Вишнеку — последней премьере. А франковка Руснак после спектакля Билозуба «Соло-мія», на мой взгляд, стала просто открытием — ее особое, острое, предельно- интимное предчувствие трагедии и утонченное, экспрессивное переживание заговорили новым языком — человека начала третьего тысячелетия, куда вместились все катаклизмы ХХ века.
— Чувствуется также новая настойчивость Малой сцены с углублением в эксперимент — хотя бы у Малахова с его мастер-классами с Марией Каллас…
— Нелли Николаевна, как вы считаете, почему в последнее время в Украине существует какой-то художественный хаос, не появляются знаковые вещи, нет прорыва, хотя есть возможность для всяких творческих экспериментов?
— Почему нет прорыва? Частично я уже ответила, говоря об умении и праве театра «отдыхать» и «репетировать» будущее в тишине — ведь театр является стратегом, он не должен суетиться… Кроме того, на нем и до сих пор отражается долгое, исторически обусловленное отсутствие опыта интеллектуальных, «живых», экзистенциональных, загадочных, аристократических стихий; языка глубокой медитации, присущей, в частности, средиземноморской цивилизации, к которой мы принадлежим так же, как и к Европе; тишины и мудрости сковородинства. А все это вместе называется свободой. Свобода дорого стоит во все времена. К ней нужно дорасти. Важна здесь и этическая, моральная составляющая: в наших пенатах, к сожалению, к определению критериев движения театра (культуры) нередко привлекаются «куриные» мозги, а они при власти выглядят разве что фарсово.
ОБ ЭКСПЕРИМЕНТАХ
— Не возникает ли рядом с поисками и экспериментами художественная тоска по «настоящему» Чехову, Франко и другим?
— Среди так называемых репертуарных театров, которые у нас преобладают, говорить можно только о частичном эксперименте или о его намерениях. Репертуарные «одежды» нередко тесноваты даже для мысли об актуальном эксперименте. Традиционный «Дядя Ваня» в Театре на Подоле — более экспериментальный, чем «выкрутасы», место которым, возможно, еще нашлось бы лет 20 назад, но отнюдь не ныне. Имею в виду некоторые последние спектакли в Молодом театре. Опасность в том, что общий культурный фон с неупорядоченными правилами считывания театральных смыслов, конечно же, не содействует охудожниванию критериев — и зритель убежден, что он видит театр. А это нередко — кич. Происходит полная девальвация художественных начал. Зритель же превращается в современного митрофанушку...
— В современном театральном искусстве заметна также следующая проблема: режиссеры предлагают актерам новые формы, актер же не ощущает себя в контексте такого материала, однако все равно пытается выполнять поставленные режиссером задачи, и этот конфликт заметен даже из зрительного зала. Прокомментируйте, пожалуйста.
— Вынуждена вас огорчить — режиссеры ныне не так часто предлагают актеру новые формы. Но там, где это происходит, — скажем, предложения Грица Гладия в «Істерії», Владимира Кучинского и художника Кауфмана в «Посеред раю на майдані...», Андрея Приходько в «Шякунталі» или Александра Билозуба в «Соло-мії» (все в Театре им. И. Франко), — сразу ощутима живая струя новой эмоции и мысли, хотя все эти спектакли грешат или быстрым исчерпанием заявленной эстетики («Істерія»), или неуравновешенностью всех составляющих, как это происходит в «Посеред раю…». «Шякунтала» — счастливое исключение, как и «Наталка Полтавка»…
— Существует ли ныне проблема дистанцированности современной драматургии от театра и проблема отсутствия «молодой режиссуры»?
— На мой взгляд, существует как раз проблема дистанцированности не драматургии от театра, а наоборот, — театра от современной драматургии. Но лед потихоньку трогается. Мы создали драматургическую лабораторию. Центр Леся Курбаса издал не только украинскую современную драму (вместе с Театром им. И. Франко), но и современные французскую и сербскую — все эти издания разошлись, а отдельные пьесы, как украинские, так и зарубежные уже вышли на сцену. Так, например, по «Приключениям мишек панда…» Вишнека в Украине уже поставлено четыре или пять спектаклей — будет достаточно на фестиваль одной пьесы. Ощутимей стала и заинтересованность украинской драматургией — Погребинская, Неда Неждана, Миколайчук, Клим, Денисенко, Парис, Демчук и другие идут на сценах. Но и современная украинская драма, и так называемая молодая режиссура (ведь мы называем молодыми режиссеров около 45 лет и далее) пока что живут на разных улицах, а то и планетах. Полезной практикой выращивания пьесы в театральной лаборатории или, как угодно, в «крутом» диалоге с ней стыдливо пренебрегают.
О ПРЕМИЯХ
— Уже награждены лауреаты Шевченковской премии- 2007. Как вы относитесь к этой награде?
— Шевченковская премия, к сожалению, остается преимущественно литературоцентристской, предложения едва не наполовину свидетельствуют именно об этой тенденции. Поэтому я предлагаю расширить спектр национальной, государственной поддержки различных художественных направлений. Думаю, у нас должны быть несколько государственных (возможно, при наличии одной национальной) премий, равных между собой. Скажем, уже есть в таком статусе премия Довженко, должна быть в таком же статусе премия Леся Курбаса в театре, так же, как премия Архипенко в скульптуре или Лысенко в музыке, Мурашко или Бойчука — в живописи (имена пусть определяют эксперты). Ведь у подобных премий два главных критерия: первое — это наш «гамбургский счет», задается высший художественный норматив; и второе — премия не должна ждать 70—80-летнего классика, а почувствовать еще в молодом художнике креативные, эвристические художественные потенции. Только так традиция двигается собственной полнотой и в ней не возникает «разрывов». Кроме того, должны быть и премии меценатов, спонсоров, банков, отдельных театров, академий и тому подобное.
В этом году только один театральный представитель — актер и режиссер Днепропетровского театра «Крик» Михаил Мельник за спектакль «Гріх» получил Шевченковскую премию. Я считаю, что отметили действительно прекрасного художника высшей наградой нашей страны. Кстати, Мельник — первый лауреат премии Курбаса, что очень показательно. А слово «только» в значительной степени объясняется уже отмеченным преимуществом того же таки литературоцентризма, который ныне существует в Шевченковском комитете.
О КУРБАСОВСКОЙ ШКОЛЕ
— У Центра Леся Курбаса поисковая природа: новых форм, методов, имен… По каким критериям выбирается театральный материал, ведь не каждый спектакль может «заговорить» на этой сцене?
— Центр Леся Курбаса — прежде всего научное учреждение, с одновременным разноплановым экспериментом в области театра, хореографии, вокальной и другой аутентики (станция «Голос», проект «Коляда» и др.), отдельных упреждающих программ. Это инновационное пространство. Применяются критерии именно инновационности или эксперимента в сфере художественного языка. Проекты Танцлаборатории Венедиктовой и «композиционного театра» Лапина относятся к последним, как и проект Чайки «Перекресток». Мастерская Волыцкой работает с понятиями линии, структуры, «психологического, интеллектуального, морального смысла», тела, с деструкцией слова как основой новой энергии. Билозуб — с элементами пространства как ландшафта, деталью как «крупным планом», экспрессией «на пределе», Нестантинер — с попыткой метафизического видения и тому подобное.
Наша научная зона имеет поисковые сегменты — театроведение, как мы его видим в ХХI веке, должно двигать традицию в направлении новейших методологий — быть на пересечении нового в семиотике, антропологии, социологии, синергетике, тоталлогии, культурологии. Восточноевропейская гуманитарная традиция всегда определялась своеобразным универсализмом. Сейчас опять наступает время универсальных начал.
— Каковы планы Центра им. Леся Курбаса на ближайшее время? Накладывает ли только что предоставленный статус «национального» определенные творческие обязательства на Центр?
— Статус «национального», только что нам предоставленный, я воспринимаю, — простите, кокетство здесь неуместно, — как вполне заслуженный. Люди, которые за 500—700 гривен в условиях полного отсутствия финансирования уставной деятельности и многолетнего пребывания «на улице», делали монографии, которые признаны в европейском пространстве «лучшим интеллектуальным продуктом»; работы которых номинированы на высшие государственные и международные премии; которые за короткое время вошли в национальные и международные справочники и энциклопедии; которые являются соавторами новейших государственных программ в области культуры, а также те, чьи спектакли и проекты получили высокие награды во Франции, Швейцарии, России, США, Польше, Австрии, заслуживают именно такого высокого уважения государства.
Теперь об «определенных творческих обязательствах». Я вообще думаю, что наступило время, когда гуманитарные и, в частности, культурные программы, а не экономические или узкотехнологические, выходят на первый план. Это — реальность ХХI века, которую засвидетельствовали ведущие планетарные эксперты. При таком историческом контексте мощные, мобильные, инновационные центры должны стать своеобразной «мозговой» сетью, которая «накроет» все государственное пространство. Мыслящий океан Лемма — не метафора: по типу подобной сети должны строиться все интеллектуально-культурные коммуникации. Так создается новое, современное, инновационное украинское общество и современного уровня государство.
Что же касается планов конкретных, то скажу, что в марте Центр вместе с Институтом Европы и Востока организовал Дни Курбаса во Франции — состоится научная конференция и показ спектаклей для французской аудитории. В Украинском центре на Арбате состоится подобная двухдневная акция: презентация моей книги о Курбасе, спектакль и юбилейный вечер. В октябре — такие же акции запланированы в Варшаве. И еще много интересного. Что же касается стратегических планов, то мы думаем расширяться. Теперь, когда пошел поток оригинальных исследований по Курбасу и первые монографии «иного» театроведения, можно создавать Институт театра, с междисциплинарным контекстом; мастерские, отмеченные научно-художественными поисками нового, нелинейного синтеза в разных направлениях искусства и тому подобное. Полезно было бы подобные центры иметь по всей Украине.
