Фильмы Александра Довженко в Америке, в Штатах… Мы привыкли думать, что с его творчеством хорошо знакомы интеллектуалы всего мира. К сожалению, это не совсем так. Довженковские фильмы эпизодически попадали, конечно, в Штаты, однако имя классика украинского и мирового кино здесь все еще известно мало. Со славой Сергея Эйзенштейна, например, и сравнивать смешно.
Собственно, сама мысль устроить, наконец, ретроспективу Довженко возникла у программного директора Линкольн-центра в Нью-Йорке Ричада Пеньи четыре года назад во время проведения Международного эйзенштейновского симпозиума — он обратил внимание на то, что едва ли не каждый из докладчиков, так или иначе, апеллировал к творчеству украинского художника. Задумано — сделано. Обратились в Украинский государственный фильмоархив, который как раз и называется Национальным центром Александра Довженко, с соответствующими предложениями и начали подготовку. Активное участие в реализации проекта приняла также компания «Seagull films», ее президент Анна Верлоцкая (киевлянка по происхождению, между прочим; «нашого цвіту» — по всьому світу...»).
И вот в мае ретроспектива началась в Нью-Йорке (в дальнейшем будут Вашингтон, Бостон, возможно, Лос-Анджелес...). Полгода, а может и больше, Довженко будет гостить в Америке. Где сам он никогда не был. Хотя очень хотелось. А кому же не хотелось тогда, в первые десятилетия века, с которым мы недавно попрощались? Мекка всех авангардистов, лидер технического прогресса, да еще и колыбель Голливуда, с его кинокоролями и кинокоролевами...
ХУТОР ПРОТИВ ЗАПАДА
Вышеупомянутое событие заставляет немного поразмышлять над этой коллизией: украинский художник, вообще интеллектуал первой половины ХХ века и западная цивилизация, включительно с ее заокеанской ипостасью.
Для Довженко все началось с работы в украинских дипломатических представительствах в Варшаве, а потом и Берлине. В Германии, как известно, он даже учился живописи, и есть несколько исследований, которые доказывают, что в первых довженковских фильмах прослеживаются немецкие влияния — прежде всего, со стороны экспрессионистов.
Словом, будущий художник активно приобщался к западноевропейской культуре. Хотя, если судить по некоторым воспоминаниями, его вкусы были довольно традиционными. Художник Николай Глущенко свидетельствовал, что «больше всего в то время Довженко уважал Ван Гога, Рафаэля, Репина, украинских живописцев Левицкого и Васильковского. Из немцев его очень интересовал уже известный тогда художник-коммунист Георг Гросс». Ван Гога стоит запомнить — его любил и оператор Даниил Демуцкий, и поэтому не удивляет появление и последующая украинизация ван- гоговских подсолнухов (есть мемуарные свидетельства, что источник был именно таким) в довженковских фильмах, начиная с «Земли».
Летом 1923-го Довженко возвращается в Украину и начинает работать художником-карикатуристом в тогдашней столице Харькове. И окунается в жизнь интеллектуалов. Украина тогда имела определенную автономию, что обусловливало вкус к дебатированию многих вещей, среди которых была и стратегия в сфере геополитики. Определяющим понятием было Возрождение. Возродить и возродиться самой Украине — так формулировалась задача. Как ее решать — стало предметом дискуссий. Ориентироваться на массы, на хлебороба и его ценностный мир или на личность, сверхчеловека даже, пусть и ницшеанского замеса. Тогдашний лидер украинских интеллектуалов Николай Хвылевой и его окружение (а Довженко определенное время входил в него в середине 20-х) склонялись ко второму варианту. Украина и украинство представлялись им в виде села, земли, неоплодотворенного заснувшего лона, который нуждается в мужской силе.
Еще Пантелеймон Кулиш считал, что идеальным жизнеустройством для украинцев является хутор, т.е. небольшая отдельная инфраструктура. Дмитрий Донцов усматривал в этом антиаристократическую тенденцию, направленную на подмену «ведущей касты» каким-то аморфным, безликим материалом, не имееющим ни воли, ни интеллекта, ни государственнических потенций.
Последний тезис стоит запомнить — потому что Довженко в первые свои фильмы обязательно встраивает образы лидеров мессианского, героического образца, которые ведут массы к заветной цели. Другое дело, что нередко эти лидеры будут большевистского помола — потому что сила у них, они это доказали неопровержимо.
НА «ФАУСТОВСКИЙ» ЛАД
Довженко входил в писательскую организацию САПЛИТЕ (Свободная Академия Пролетарской Литературы), лидер которой Николай Хвылевой отношения Украины с Европой осмысливал в духе немца Освальда Шпенглера. Европейская культура является «фаустовской», а ей свойственны ничем не ограниченные активность, воля, сильная и четко ориентированная индивидуалистичность. Вот это и должно, по Хвылевому, служить моделью для перестройки национального сознания и психологии украинца. Поэтому «мятежные гении», «пылающие сердцем Данко», неизменно владели его сознанием.
В знаменитой тройке довженковских лент «Звенигора», «Арсенал», «Земля» (1928 — 1930 гг.), которые составляют своеобразную трилогию, на роль большевистского Данко приглашается актер Семен Свашенко. В «Звенигоре» он играет роль одного из сыновей Вечного деда, занятого поисками когда-то спрятанного национального сокровища. В определенной мере Дед — такой себе «народник», чьи попытки отыскать сокровище нации в далеком прошлом безнадежны и даже смешны. Не то и не там ищет… По первоначальному варианту сценария он и погибал в финале под колесами новой большевистской цивилизации, символом которой является паровоз, и был помилован автором фильма в последний момент. Павел (еще один курбасовец О. Подорожный), унаследовавший жизнетворческую стратегию Деда, оказывается среди эмигрантов, петлюровцев. Бывший солдат петлюровского войска Довженко рассказывает о победе большевика Тимоша, который преодолевает народнические бредни и садится на паровоз, носитель прогресса (хотя, если и здесь обратиться к Шпенглеру, то прочитаем: «Фаустовским является устремление вперед, социалистическим — его механический остаток — «прогресс». Отношение между ними — отношение тела и скелета»). Культурная органика посрамлена, традиционный украинский хутор должен быть протаранен «прогрессистским» механизированным монстром. Цивилизация — если употребить устоявшееся уже противопоставление двух категорий — приходит на смену культуре. Однако позиция Довженко довольно своеобразна: он действительно «приходит к идее цивилизации, к попытке интегрировать ее с природным началом, со стихийным началом», но «при этом он сам представляет стихийное начало» (Александр Рутковский).
И в следующих фильмах — «Арсенале» и «Земле» — возрождение связывается с мессией, спасителем, в образе которого предстает большевик. В «Земле» (вышел на экраны в 1930 году), он меняет имя — Василий, но не меняет лица: тот же актер Свашенко. Вспомним начало «Земли»: поле, которое колышется на ветру, девушка и подсолнух… Подсолнух здесь, вероятно, наместник солнца на земле, знак его и, таким образом, нам дан образ земли, меченый этим знаком. Девушка является будущей матерью, символом добродетели, девичьей непорочности, чистоты. Солнцу еще положено взойти над этой землей, а пока здесь вечерние сумерки. Их выражением является закат жизни деда — он уходит из жизни, подобно солнцу, тихо уходящему за горизонт. И склоняются над ним подсолнухи, предвещая будущее воскресение, скорый восход. Только для этого нужно чье-то усилие, чей- то спасительный жест. Его и делает Василий, погибая от кулацкой пули и своей смертью утверждая полномочность и жизнеутверждаемость идеи преобразований.
Так, вопреки социалистичности авторского мышления, здесь (не без участия оператора Даниила Демуцкого) проникаешься очарованием Космоса, хлебопашеской культурной органики, которую жаль уничтожать цивилизационным катком. Европейцы не могли не почувствовать этого, потому что уж слишком выразительным был фон — и у них самих, и у большинства советских фильмов, которые приветствовали приход машины и механизированной силы, еще не подозревая, что за ними придет культ массы и всеохватывающего тотального глаза, которые будут превращать людей в обозленный табун рабов.
В письме к Эйзенштейну из Берлина (30-й год) режиссер пишет о своем желании побывать в Америке, в Голливуде. Формальный предлог — знакомство со звуковой техникой. «... не сможете ли Вы совместно с товарищами или Чаплиным, или иным кем-либо выписать меня, страшно подумать, в Голливуд хотя бы на один месяц, выслав мне одну визу и шифскарту. Я не знаю языка, но все же многое увижу, Сергей Михайлович (...). Помимо всего мне ужасно хотелось предложить Чаплину один мой сценарий (речь идет о сценарии под названием «Царь».— С.Т. ). Я очень много над ним работал и очень долго. Если он ему и не подойдет, то во всяком случае он мог бы найти в нем для себя несколько нужных вещей. Сейчас у нас его ставить нельзя. Он пацифистичен по содержанию...» (т. 5, с. 332). Напомню, что режиссерским дебютом Довженко была комедия «Ягодка любви», сделанная, очевидно, по чаплинским нотам). К сожалению, не сложилось — не суждено было Довженко побывать в Штатах, в Голливуде. Только есть дневниковая запись о том, как ему передали мнение Чаплина, что именно он, Довженко, является крупнейшим художником в славянстве…
ПРОЩАЙ, ЗАПАД
В тридцатые Довженко уже выполнял иногда даже прямые заказы власти и лично Сталина («Аэроград» — фильм, который, кстати, демонстрировался в 35-м в Нью-Йорке, — «Щорс») и вынужден был творить — в унисон с другими — государственнический и одновременно цивилизационный миф. Во время войны он со всей силой осознает ужас тоталитарных режимов — как Гитлера, так и Сталина, уродство цивилизационного рывка, и все это выразит в сценарии «Украина в огне». Как известно, произведение было подвергнуто сокрушительной критике самого Сталина, и Довженко пришлось идти на компромиссы…
Одним из них, очевидно, был сценарий и фильм «Прощай, Америка». В 49-м году в Москве была издана книжечка «Правда об американских дипломатах», подписанная именем Анабели Бюкар. Написанная якобы от имени молодой сотрудницы посольства США, которая осознала, насколько прекрасным является советский народ и насколько отвратительны американские дипломаты. Вот по этой книжке Довженко и поручили поставить фильм. Он сам написал сценарий, отснял не меньше половины материала, после чего картину закрыли — вдруг и самым грубым образом: во время съемки выключили свет. Через много лет, уже в 96-м, лента была отреставрирована (понятно, в незаконченном виде) и показана на нескольких фестивалях.
«Растленная земля. Америка» — это записано в дневнике 13 июля 1950 года. И далее — цитаты из «буржуазной науки», о том, что в недалеком будущем человечеству суждено погибнуть от засухи в ужасной пустыне, в которую будет превращена Земля. По вине капитализма и американцев. Выступая на обсуждении сценария 4 февраля 1950 года, Довженко говорил о намерении «изобразить американцев как наших антиподов, чтобы показать, что земной шар, испорченный при капитализме, при коммунистической системе ведения хозяйства способен накормить какое угодно количество людей. Эта тема, — несколько неожиданно добавляет режиссер, — была и остается моей любимой темой».
Следовательно, только коммунизм способен спасти человечество (заметим, что и в США делались в чем-то подобные фильмы — «Я был коммунистом по заданию ФБР», «Железный занавес» и т.п.). Ныне мы знаем, как он спас, — отравленные реки и озера, Чернобыль, сплошь загазованные города… Однако тогда утопия была еще мощной. И потом — Земля и в самом деле его тема. А здесь как будто возможность «вести большой разговор, делать большие обобщения». Что и говорить — планетарный масштаб, а Довженко всегда хотелось кино масштабного, чтобы мир был виден на все четыре стороны.
Словом, замысел состоял в том, чтобы положить два мира на одну экранную плоскость. Рай и Ад. Наш Рай и их Ад. Американское посольство — частица западного ада, в который заглядывают звезды Кремля. Посольство же населено бесами, нечистой силой, некими Басаврюками. Среди них Анна, героиня фильма, выглядит чистой и непорочной. Она приезжает в Страну Советов и довольно быстро начинает понимать красоту и привлекательность этой жизни…
В АМЕРИКЕ…
И вот, наконец, Довженко в Америке. Линкольн-центр, который состоит из ряда солидных учреждений и институтов (Метрополитен Опера, скажем), включительно с собственно кинематографическим The Film Society of Lincoln Center. Последний находится и проводит свои мероприятия в кинотеатре Walter Reade Theater. Вот здесь и состоялись выставка «100 рисунков Александра Довженко» (представленная Музеем Национальной киностудии, которая носит его имя) и ретроспектива, которая включала в себя все игровые ленты режиссера (от дебютной короткометражки «Ягодка любви» и до «Прощай, Америка»), а также два документальных фильма «Битва за нашу Советскую Украину» и «Победа на Правобережной Украине» и «Повесть пламенных лет», которая вышла на экраны благодаря жене художника Юлии Солнцевой уже после его смерти.
Как водится, был проведен и небольшой симпозиум «Искусство и наследие Александра Довженко». Кроме генерального директора Национального центра Довженко Владимира Мандрыки и автора этих строк, участие в нем приняли несколько уважаемых ученых — уже упоминавшийся Ричард Пенья (он является еще и профессором Колумбийского университета), профессор Ховардского университета из Вашингтона Жозефин Волл (кстати, автор книги «Кинообразы: советское кино и Оттепель»; речь идет о хрущевской Оттепели), профессор Принстонского университета Адамс Ситни…Разговор вращался главным образом вокруг центральных категорий творческой философии и идеологии Довженко, отчасти очерченной мной выше.
Сам Нью-Йорк произвел на меня довольно странное впечатление. Эта столица мира, как будто бы наиболее продвинутый город, на самом деле избегает любой модерновости, осовремененной стилистики. Скажем, переступив порог своего гостиничного жилища, я попал в… фильм братьев Коэнов «Бартон Финк», события которого разворачиваются в 1941 году. А войдя в какой-то магазин на Бродвее, я оказался в райунивермаге своего детства начала 60-х. Нет, интерьеры не выглядят ветхими или облупленными, все добротное и прочное — однако же старосветское! Я на мгновение представил себе Довженко на моем месте… Это же его 40 — 50-е…
Конечно, не весь Новый Йорк так архаичен по стилю, но полное впечатление, что именно это является доминантой, которую не разрушают ни небоскребы, ни огрмные автомобили. Америка чтит прошлое и традиции прошлого, с улыбкой наблюдая за бабушкой Европой, которая вприпрыжку бежит за прогрессом. Штаты — как Довженко; позволю себе такое сравнение. Стремится сочетать в себе любовь к новому с укорененностью в традиции и саму природу. А мы все «Европа, Европа!»… Давайте к Америке присмотримся внимательнее. Америке, которая начинает любить Довженко…
