Объявление новой лауреатки Нобелевской премии по литературе (напомним: 8 октября награду вручили американской поэтессе Луизе Глик) традиционно вдохновило сравнительно широкую публику — шире, чем фактическая аудитория читателей поэзии, — на споры и размышления.
Кому-то хватило непритязательных попыток пошутить с жаргонной трактовкой одной из транскрипций написания фамилии Gluck. Кто-то возмутился сложностью ее стихотворений (она, конечно, не какой-то Пауль Целан, но в сравнении с лауреатом 2016-го, Бобом Диланом, ее тексты и в самом деле могут запутать). Другие, напротив, обрадовались, что премию дали за творчество, в котором есть не только политика и хорошие намерения, но и эстетика. Нашлись и те, кто не понимает, зачем вообще отмечать Нобелевской премией поэзию. А в Украине событие стало еще и поводом вспомнить о недостаточных объемах литературных переводов в нашей стране — из тех статей о Луизе Глик, которые уже появились, мы узнаем, что на украинском языке поэтессу не издавали. Однако, как выяснилось немного позже, несколько поэтесс и поэтов (Ирина Шувалова, Марта Госовская, Виктория Фещук, Лесик Панасюк, Дарья Гладун, Елена Гусейнова) в течение последних лет таки сделали переводы отдельных стихотворений Глик.
Нехватка «системных» переводов этой поэтессы — действительно досадный момент. И дело не в том, что «мы» будто бы «не угадали» тенденцию, «отстали» от чего-то (от чего здесь вообще можно отстать, если задуматься всерьез?). Просто Луиза Глик — автор свыше десяти книжек поэзии, лауреатка многих литературных премий (среди них — Премия Транстремера, Пулитцеровская, награда «Лос-Анджелес Таймс», премия «Поэт-лауреат США» и тому подобное), о ней написано немало исследований. Очевидно, такая поэтесса, как бы ни относиться к ней и ее произведениям, находится в центральной части канона современной литературы своей страны, следовательно, ее «незамечание» или «малозамечание» значит, что украинский перевод как условная институция вообще не отслеживает сегодняшнюю американскую поэзию как целостное явление.
Луиза Глик родилась в Нью-Йорке в 1943 году («приветствие» эйджистским мифам а-ля «стихотворения пишут до тридцати лет»). Стандартные доступные в интернете биографии поэтессы отмечают, что ее отец происходил из венгерских евреев, мать — из русских. При этом, как пишет исследователь Даниель Моррис, сама поэтесса отрицала значимость для себя еврейского корня. Отец, Глик Дениел, мечтал о литературе, а сестра Тереза — тоже была писательницей, издала одну книжку прозы. О матери, Беатрисе, врожденной Гросби, также свидетельствуют, что она имела художественную заинтересованность и попытки.
Биографы Луизы Глик, а вслед за ними и те, кто пишет о поэтессе мимоходом, любят центрировать ее жизнь вокруг подростковой психической проблемы — Луиза болела нервной анорексией. Сама Глик вспоминает об этом то в контексте своеобразного подсознательного противостояния с матерью, то как следствие смерти сестры, правда, это событие случилось еще до ее рождения. Психоаналитическая терапия заняла много времени, очевидно, существенно повлияла на творчество и мировоззрение поэтессы и посодействовала ее решению не получать высшего образования. Невзирая на последний факт, в настоящее время Луиза Глик сотрудничает, например, с Йельским университетом.
Среди книжек Глик критика, похоже, считает наиболее заметным «Дикий ирис», «Аверно», «Триумф Ахилла», «Верную и добропорядочную ночь». Ее произведения из разных сборников обычно обозначены сочетанием в тех или других пропорциях подчеркнуто психологизированных мотивов травмы, опору на достаточно изобретательную ассоциативность с метафорикой и того, что часто описывают как преданность античной мифологии, но, возможно, стоило бы, скорее, говорить о внимании Луизы Глик к архетипам культуры и цивилизации. Все это оживляет привкус парадокса.
Эмоциональная атмосфера стихотворений нобелиантки — часто мрачная и тревожная. Этот эффект усиливается преданностью поэтессы тематике смерти, кладбищ и т.п. Что опять-таки связывают с сосредоточенностью на опыте травмы. Нужно отметить: эта черта приближает в целом не упрощенную и не конъюнктурную поэзию Глик к моментам культурной моды и актуальности. Ведь акцентированный психологизм и новейшая сентиментальность, сосредоточение на болевых опытах и историях в настоящее время — в очевидном тренде.
Временами, однако, психология и переживание выводят эту поэзию в состояние специфического напряженного равновесия и медитации, например в коротком стихотворении «Снег», переведенном Викторией Фещук:
Пізній грудень: ми з батьком
їдемо до цирку, до Нью-Йорка.
Він тримає мене за
плечі у прикрий вітер:
клапті сніжного паперу
розлітаються понад
залізничними шляхами.
Батько любив
стояти ось так, тримати
мене, щоб не бачити.
Я пам’ятаю оте
вдивляння у даль,
у світ, що бачив мій батько.
Я вчилася
поглинати цю порожнечу,
і важезний сніг
не падав, а кружляв довкола нас.
Переводы, доступные на украинском и других близких языках, обычно демонстрируют тексты Луизы Глик как формально достаточно типовые повествовательные верлибры. Впрочем, известно, что поэтесса работает с разными формами — от сонетов и вплоть до коротких стихотворений в прозе, вдохновенных миниатюрами Франца Кафки (в этот раз — «приветствие» мифа о верлибре как единственный способ стихосложения в современных западных литературах).
На днях в украинском информационном пространстве происходит определенный всплеск внимания к американской поэтессе. По-видимому, в ближайшее время опубликуют еще какие-то небольшие подборки украинских переводов, а может, дойдет даже до отдельной книжки. Самое интересное, продлится ли интерес дальше, стимулирует ли он большее внимание к современной англоязычной поэзии в целом, или как это было с Транстремером (нужно признать, автором значительно менее прозрачным, да и с ощутимо более сложным языковым барьером), вспышка не будет иметь системного продолжения, нового качества?
Как бы там ни было, в настоящее время имеем возможность познакомиться с еще одним стихотворением лауреатки Нобелевской премии по литературе. Это «Вечер всех святых» в переводе Ирины Шуваловой, опубликованный на сайте «Литцентр» в проекте поэтических переводов Umbrella:
Вже зараз цей ландшафт
готується до сходин.
Пагорби темніють. Бики
поснули в своїм синім ярмі,
Поля лежать оголені
й прибрані, снопи
пов’язано й складено при дорозі,
у заростях жовтцю; над ними
сходить зубатий місяць:
Це безпліддя
по чумі чи обжинках.
Жінка вихиляється з вікна,
витягнувши руку, наче з ким
розплачуючись,
а насіння,
важке, золоте, прикликaє:
Ходи сюди,
Ходи сюди, маленька
І з дерева вислизає душа.
