О корифее Русской драмы до сих пор ходит масса историй, которые с годами переросли в легенды. Где правда, а где вымысел? Те, кому посчастливилось видеть на сцене Виктора Михайловича, рассказывают о его великом даре завораживать зрителей, а каждое его появление на подмостках публика встречала аплодисментами и улыбками.
— Виктора Михайловича Халатова я видел во многих спектаклях Театра им. Леси Украинки, будучи еще старшеклассником, — вспоминает актер Русской драмы Олег Комаров. — Запомнились его работы в спектаклях: «Деревья умирают стоя», «Мораль пани Дульской», «Давным- давно», «Живой труп», «Мертвые души» и др. Он был самым ярким комедийным актером труппы. Для меня оставалось загадкой, как в небольших по объему работах- спектаклях «Мораль пани Дульской», «Деревья умирают стоя», «Живой труп», он производил такое сильное впечатление. Когда я начал работать в театре им. Леси Украинки, то впервые вне сцены увидел Виктора Михайловича на проходной. Он стоял возле зеркала у гардероба и, причесывая расческой свои редкие волосы, говорил кому-то: «Смотрел, смотрел, милок, я этот фильм, — ничего не хочется говорить о нем». Меня поразило несоответствие его речи и голоса в жизни с тем, что я привык слышать со сцены. На сцене у него был своеобразный сильный, высокий, красивый голос, в который часто врывались смешинки фальцета, а смех был заразительный; по- детски непосредственный, фальцетный. Речь была богатейшая, с диапазоном от круглого, полного звучания слова, до скороговорки, когда он в апарте (между прочим) проговаривал целые периоды текста. В жизни же он разговаривал ласковой, несолидной скороговорочкой, каким- то маленьким, гнусавым голоском, да и внешность его была под стать разговору. Он напоминал глуповатого, обиженного ребенка. И говорил все время, как будто на кого- то обижаясь. В общем — то, что я увидел, мне казалось, очень компрометировало все то, что я видел на сцене в его исполнении. Я еще подумал тогда, как обманчива может быть внешность! И еще о том, вспомнив его на сцене, что такая внешность — подарок судьбы комедийному актеру. Внешность, при которой актер еще ничего не сделал на сцене, а уже хочется улыбнуться. Но это только одна сторона медали...
Что помимо благодатной актерской внешности, заставляло зрителя встречать аплодисментами появление на сцене Виктора Михайловича Халатова?
У него был гибкий, склонный к импровизации ум. На одной из первых репетиций спектакля «Брак по конкурсу» К. Гольдони, которую проводил постановщик спектакля и главный тогдашний режиссер театра — Дмитрий Александрович Алексидзе, последний сказал: «Предлагаемые обстоятельства. Ваш поезд вот-вот отойдет. И за это время вы должны рассказать содержание пьесы «Брак по конкурсу». Виктор Михайлович, пожалуйста, вы».
Виктор Михайлович репетировал в спектакле главную роль Пандольфо. В зале находились все актеры этой «многонаселенной» пьесы. Халатов мгновенно собирается и, поспешно передвигаясь по репетиционному залу, говорит воображаемому партнеру: «Некогда, милок, некогда! Сейчас ничего не успею тебе рассказать. При встрече, за чаем, в спокойной обстановке. Привет жене!» — становится на воображаемую площадку тамбура, машет рукой, посылает воздушные поцелуи. Затем, мелко приставляя ногу к ноге, имитирует отход поезда и исчезает за репетиционной ширмой. Актеры в зале взорвались хохотом и аплодисментами за урок, который преподнес Виктор Михайлович незадачливому педагогу...
Хотелось бы сказать несколько слов о юморе Виктора Михайловича. Его уже много лет нет с нами, а халатовский юмор продолжает жить. Как-то на художественном совете театра Юрий Сергеевич Лавров говорил о работе актрисы, одной из партнерш по выступлениям на эстраде Виктора Михайловича: «Эта актриса играет светскую даму, но все равно видно, что она кухарка».
— А вы, Юрий Сергеевич, — возмутился В. Халатов, — если даже играете водопроводчика, то все равно видно, что это белогвардейский офицер.
«ОН БЫЛ ПОСТОЯННО МОБИЛИЗОВАН»
Театр им. Леси Украинки был на гастролях в Горьком и из-за плохо организованной рекламы, мягко говоря, прогорел. Поэтому средства для отправки актеров в Киев отсутствовали. Тогдашний директор театра вызвал к себе в кабинет Виктора Михайловича и попросил: одолжить тридцать тысяч рублей. Халатов достал из потайного кармана нужную сумму и, повернувшись к нему, небрежно сказал: «Возьмите»!
Откуда же у актера были такие большие деньги? Огромное количество концертов игралось им параллельно с работой в театре. Постоянная партнерша по этим выступлениям, Мальвина Зиновьевна Швидлер рассказывала: «Однажды Ефим Березин, тогда режиссер нашего театра, привез из Москвы рассказ Бориса Ласкина «Разговор втроем» и предложил Халатову прочесть этот рассказ. Если рассказ понравится Халатову, то он, Березин, сделает из него скетч и поставит его. Халатов согласился, партнершей Виктор Михайлович выбрал Мальвину Зиновьевну. В своем вступительном слове на репетиции Березин сказал: «Не комиковать, все должно быть серьезно, мы должны проповедовать человеческую дружбу, которая видна в Советском Союзе на каждом шагу». Согласились. Премьера в Доме учителя не принесла артистам большого успеха. После исполнения скетча Халатов понес домой неиспользованную рубашку, которую он обычно менял после концерта. Так прошло два или три исполнения этого скетча. Потом Халатов сказал: — «Все, Пузырь, будем играть по-своему». А на седьмом концерте Мальвина Зиновьевна была уже не партнершей, а зрителем, и хохотала вовсю, глядя на Виктора Михайловича. Зрители этого уже не видели — их глаза застилали слезы смеха. Вскоре пришла телеграмма от Ласкина: «Прослышал о Вашем успехе, прислали бы экземплярчик. Автор».
Говорят, что мать Виктора Михайловича, тоже актриса, еще времен антрепризы, сказала ему: — «Чтобы актер чувствовал себя независимым, он должен иметь деньги». Халатов и таким образом стремился приобрести независимость. Они с женой не имели детей, ни в чем себе не отказывали, но больших трат не позволяли. И поэтому денег становилось все больше и больше. Виктор Михайлович не покупал себе машину, не строил дачу, не ездил за границу (хотя все это мог себе позволить), из-за того, что был поглощен единственной и самой большой страстью, страстью к актерству. Все бы это, в какой-то степени, отрывало бы его от театра, от его концертов, от радио: он знал великое счастье любви зрителя. Любви сиюминутной, конкретной. Он выходит на сцену, зритель встречает его аплодисментами, на протяжении сцены — он маг и волшебник — зритель у него «в руках», и уходит под аплодисменты. Великое счастье — приносить людям радость. И концерты были, я думаю, в общем-то, и не столько ради денег. Деньги лежали, и их он особенно не тратил. Важен был процесс выступления.
К нему часто обращались, чтобы занять деньги. Он никому не отказывал. Только строго оговаривал срок, когда смогут вернуть долг. И человеку, вовремя возвращавшему деньги, он говорил: «Платежеспособен». Это значило, что ты мог брать взаймы у него и впредь.
Виктор Михайлович всегда носил тщательно выглаженный костюм, свежую рубашку, бабочку, но главное другое: — он был постоянно мобилизован, собран, готов к акту творчества. Казалось, в любой момент жизни он мог начать играть сцену из спектакля или скетч, или эстрадный монолог, дать остроумный ответ. Во время спектакля, за кулисами, я не видел его сидящим. Он все время ходил и ходил. Очевидно, «пропускал» через себя сцену, которую предстояло сейчас сыграть, чтобы она засверкала новыми красками, импровизациями, «придумками». Часто можно было услышать фразу, сказанную чуть слышно, обращенную к самому себе: «Думай, думай, Филимон, (так шутливо называли друг друга два многолетних соседа по гримуборной: Халатов и Лавров) — большинству из твоих одногодков уже ничего не надо...»
Его невозможно было представить расслабленным или поглощенным каким-то хобби — вроде рыбной ловли или преферанса. Правда, говорят, он любил ходить на рынок и покупать там продукты. Как сейчас вижу, фланирующего Халатова перед своим домом на Пушкинской. С руками за спиной, пальцы сомкнуты в замок, голова наклонена немного вперед, лицо раскрасневшееся от мороза, прищуренные от холода глаза. Взгляд исподлобья, хоть и светлеет в приветствии, но видно, что он просто отвлекся от непрерывной напряженной внутренней работы, которая происходит в нем.
ИМПРОВИЗАЦИИ И РОЗЫГРЫШИ
— Его страсть к актерству была настолько всепоглощающей, что даже в отпуске не покидала его, — продолжает рассказывать О. Комаров. Как-то Халатовы и Батурины отдыхали в Крыму в одном санатории, и последние рассказывали, как Виктор Михайлович постоянно «угощал» их импровизациями, розыгрышами, юмористическими воспоминаниями. В их маленькой компании все время звучал смех.
На семейных торжествах в присутствии жены, в прошлом — балерины Веселовой, которую он очень любил, и своей матери постоянно устраивал домашние концерты. Это и шутливые интервью, которые брал Виктор Михайлович у членов своей семьи, и юмористические поэтические посвящения... Он жил этим постоянно, без выходных дней и отпусков. Кое-что из этих домашних праздников было записано на магнитофонной ленте и звучало на юбилейном вечере, посвященном памяти Виктора Михайловича, который проходил в Доме актера.
У Халатова был светлый, обаятельный талант. Органичными для него были роли с добрым началом. Это и Манилов в «Мертвых душах», и Лука «На дне», и Александров в «Живом трупе». Я даже думаю, что комик должен быть добрым. Все злое — это уже не смешно. Его Пандольфо в «Браке по конкурсу» — жуликоватый коммерсант, который по конкурсу хочет выдать замуж свою красавицу-дочь за богатого сеньора и на этом нажиться... Спектакль зрители приняли очень хорошо. В нем было много удачных актерских работ, хорошее оформление, богатые костюмы. Прекрасная музыка Игоря Шамо. А главное — изящная шаловливая атмосфера спектакля. Наверное Гольдони простил бы Халатову те добавления в тексте, которые он себе позволял, — вспоминает О. Комаров. — Не забуду, как проводил Халатов — Пандольфо сцену с рассыльным, которого играл Борис Вознюк.
— А зачем тебе чаевые? — как бы стыдя его, спрашивал Халатов — Пандольфо.
— Так полагается, — не моргнув, отвечает рассыльный.
— Ты же их пропьешь, — с ужасом говорил Пандольфо. —Такой молодой, тебе вредно пить.
— Я не пью, — опять отрезает рассыльный.
— Значит, проиграешь в карты, влезешь в долги: — посадят тебя в тюрьму — рисует страшную картину Пандольфо.
— Я не иг-ра-ю в кар- ты, — чеканит слова посыльный.
— Ну, что с тобой поделаешь! — горестно вздыхает Пандольфо, лезет за кошельком, вынимает оттуда что-то, но, не донеся до его руки, открывает ладонь и тотчас же вскрикивает.
— Ну, что же ты такой нерасторопный! А где же она? Вот видишь, упала на пол, в щелочку закатилась. Сам виноват! И радостно потирая ладони, что обжулил простачка, под аплодисменты уходит со сцены. Причем, у Гольдони этого текста и в помине нет.
Свои решения сцен, «придумки», добавления к тексту В. Халатов искал постоянно. Не всем режиссерам это нравилось, и отношения с некоторыми из них у Виктора Михайловича, надо полагать, были не простые. Недаром он как-то не то в шутку, не то всерьез, говорил: «Ну, почему они меня выбирают? Ведь я же талантливей их. Это я их должен выбрать».
...«Брак по конкурсу» вместе со спектаклями «Варшавская мелодия» В. Зорина, «Традиционный сбор» В. Розова отправился на малые гастроли в Ленинград. Мы играли в основном в помещении Большого драматического театра им. Горького. И один или два в помещении Театра им. Пушкина. Не забуду, как на моих глазах встретились Виктор Михайлович и Олег Борисов, в то время актер труппы Товстоногова, а до этого очень успешно работавший в нашем театре. В мрачных, напоминающих казематы, закулисных помещениях театра им. Горького они встретились после пятилетнего перерыва.
— Олежек! — засиял Виктор Михайлович.
— Дядя Витя! — улыбаясь и протягивая к нему руки, ответил Олег Иванович.
Два замечательных актера обнялись, захлебываясь от смеха, от каких-то слов, которых я уже не слышал, потому что спешил на свой выход, на сцену. Гастроли прошли с большим успехом. «Брак по конкурсу» принимали прекрасно. Критики отмечали достойный вклад в успех спектакля и старшего, и среднего, и младшего поколений актеров. Но особенно отмечали работу Виктора Михайловича.
После спектакля «Традиционный сбор» участников пригласили в актерский холл театра им. Горького, выглядевший неуютным помещением, на встречу с автором пьесы — драматургом Виктором Розовым. В своем выступлении он сказал, что это лучший спектакль, который он видел среди нестоличных театров. Потом, разбирая актерские работы, дошел до Виктора Михайловича и сказал: «Как только я услышал ваше первое слово, я все понял — и заразительно засмеялся». И уже серьезно добавил: «Спасибо вам».
«УШЛА РАДОСТЬ»
— Мы играли «Брак по конкурсу» 11 февраля 1969 года, продолжает О. Комаров. — Вот мой последний выход на сцену. Жду свою реплику. Рядом со мной сидят уже отыгравшие все свои сцены, уставшие, Виктор Михайлович Халатов и Алексей Михайлович Таршин. Слышу, Виктор Михайлович говорит: « Повезло нам с тобой, Алеша, на старости лет. В хорошем театре служим. В наши-то годы, а вот видишь, нужны». Затем поклоны, аплодисменты, вызовы на сцену, цветы Виктору Михайловичу...
А через два дня, вечером, я услышал, что днем Виктору Михайловичу в театре стало плохо. Сердечный приступ. Уложили в его гримуборной, вызвали «Скорую помощь». И вот при врачах ему стало больно. Он кричал, чтобы сделали что-нибудь, чтоб помогли ему, он заплатит любые деньги. Но сделать уже ничего нельзя было...
Когда театральный автобус с траурным портретом Виктора Михайловича Халатова за ветровым стеклом, медленно ехал по Крещатику, то могло показаться, что актер с портрета просто грустно смотрит на дорогу, а я видел людей, идущих по тротуару, спешащих куда-то, никто не останавливался, никто не провожал автобус взглядом: жизнь продолжалась, — с горечью вспоминает Олег Комаров. — У меня в тот момент подступил к горлу ком от мысли, что никто из них не догадывается, какая большая радость ушла из нашей, да и из их жизни...
