Надолго вычеркнутый из художественного бытия тоталитарной системой (по безосновательным обвинениям композитор отбыл 10 лет концлагерей Мордовии), ныне возвращается к нам во всем величии своей яркой и многообразной жизни. Музыковед, культуролог, председатель Дрогобычской организации Национального союза композиторов Украины Владимир Грабовский много внимания посвятил этой личности: опубликованы несколько книг, а также письма Василия Барвинского, исследования и воспоминания. Вниманию читателей «Дня» одна из статей специально, написанная о жизни и судьбе Василия Барвинского.
Выдающийся украинский композитор, пианист, педагог, критик-публицист, общественный деятель жил и творил в первой половине ХХ века. Семья, в которой родился будущий композитор, известна многими знаменитыми личностями (так, отец — Александр Барвинский — один из первых галичан, завязавший тесные отношения с молодым Николаем Лысенко). В Праге Василий получает музыкальное образование, которое не только надолго свяжет его любовью к чешской культуре, а — значительно шире — и познанием и усвоением того, что мы теперь называем европейской культурой...
В течение всей жизни В. Барвинский видел свое назначение в создании целостности украинской музыки. В 1928 году ему — уже сформировавшемуся и авторитетному музыканту — удалось воплотить свою давнюю мечту, взлелеянную в семейном кругу под влиянием авторитетов: совместно с виолончелистом Б. Бережницким он посетил с рядом концертов главные города Украины.
Кратко характеризуя музыку Василия Барвинского, стоит отметить особые черты, которые делают ее неповторимой, а в отдельных жанрах — новаторской. Композитор искал возможности выхода ее на широкую арену. Традиционность вокально-хоровой музыки и почти полное отсутствие в Украине симфонической, камерно-инструментальной стали толчком к созданию именно Барвинским первых украинских произведений в 1910 годах в жанре камерно-инструментальной музыки. Они были отмечены музыкальной общественностью как талантливые и яркие. Опираясь на национальные традиции, в первую очередь, мелос, — композитор в изысканном гармоническом языке находил свое направление, свою неповторимость. Характерно, что, начиная свой творческий путь в период, когда в Европе увлекались модернистскими течениями, что чрезмерно влияло на музыкальный язык, композитор искал новые пути, новые возможности.
Одной из примет деятельности композитора, что с сожалением констатируют современники, является то, что для компоновки у него почти не оставалось свободного времени. За это его не раз упрекали ближайшие друзья. С тем большей энергией художник отдавался другим сферам — публицистике, педагогике и организации обширной творческой жизни. Однако в 1938 году в праздновании 50-летнего юбилея было много сделано, чтобы осветить знаменитую личность не только как выдающегося музыкально- общественного деятеля, но и как известного композитора. Прошло много концертов, впервые был исполнен fmoll’ный концерт для фортепьяно и симфонического оркестра (его успешно исполнил Роман Савицкий, ярко дирижировал Николай Колесса).
Еще одной чертой композиторского стиля художника является то, что он не менял своего музыкального языка от одного периода к следующему (так делали другие, даже прославленные композиторы), — он только совершенствовал его. Правда, после 1938 г. внешние обстоятельства (войны, ссылки) вообще не способствовали развитию художественной карьеры деятеля, поэтому он так дорожил своими композициями, что небезосновательно позволило сказать одному из учеников, Роману Савицкому, такие слова: «Ни одна нотка в его композициях не является лишней, а каждая нотка — это отдельный мир, которого Василий Барвинский не отдал бы за горы золота».
Высокие моральные качества, благородство композитора отмечали все, кто его знал, кто с ним общался. Хотя он был увлечен Прагой, ее духом и тем особым настроением, которое отразилось, очевидно, и на стиле поведения самого деятеля, — он всячески поддерживал воспитанников музыкальных центров других стран Европы. В 20-е, потом — 30-е годы их уже возвращалось в Львов, Галичину значительно больше, чем в начале века. Не только Прага, а Вена, Варшава, Краков, Берлин были кузницей подготовки украинских дирижеров, музыковедов, композиторов, пианистов, певцов... Если не со всеми, то с большинством из них должен был общаться директор (с 1915 года) Высшего музыкального института им. Н. Лысенко вo Львове Василий Барвинский. Это, как известно, впоследствии — разветвленная и прочная структура подготовки и воспитания национальных музыкальных кадров, которая вместе с многочисленными филиалами охватила целую Галичину — от Перемышля до Коломыи и Тернополя. Верным помощником- союзником в этом деле был Станислав Людкевич. Они вдвоем не только руководили (Людкевич как инспектор) делом музыкального образования, но вдохновляли музыкально-художественную общественность на создание необходимых изменений. «Тандем» Барвинский — Людкевич это вообще явление уникальное не только в украинской, но и в европейской музыке. Две талантливые, равновеликие личности сумели в течение всей жизни не только плодотворно сотрудничать, но и создавать своеобразное, гармоничное целое. Не секрет, что в истории европейской музыки подобные «дуэты» иногда заканчивались если не открытой враждой, то — неприязнью. Причиной, наверное, было не только гипертрофированное чувство зависти (конкурент!), но и отсутствие высоких черт воспитанности и деликатности. Иначе — у двух выдающихся творческих деятелей из Львова.
Такая атмосфера толерантности в отношениях обоих была особенно полезной и увлекательной: состязательность в творчестве никогда не перерастала в недружелюбие. Более того, когда величественная симфония-кантата «Кавказ» С. Людкевича с успехом была исполнена в Львове в 1940 году, и произвела «просто потрясающее впечатление», вполне логичной была реакция коллег С. Людкевича и самого Василия Барвинского, которые слушали произведение потрясенные, со слезами на глазах.
В формировании музыкально-общественной жизни Галичины В. Барвинскому, конечно, помогали тесные творческие контакты со многими музыкантами Европы и едва ли не больше всего — из Чехии. Он, как свидетельствуют его современники-музыковеды и критики, острее других ощущал ограниченность и замкнутость музыкальной жизни в Галичине, искал средства ее улучшения. И содействовал этому всеми видами своей деятельности. Взяв на себя не один музыкально-общественный «груз», с достоинством нес его на протяжении всей жизни. Конечно, наиболее плодотворными были 1920 — 1930 годы, хотя и значительно позже его деятельность, ограниченная запрещениями очередных неукраинских режимов, дышала тем же — стремлением поднять музыкальную культуру (уже в общенациональном мериле) на надлежащий уровень. Это чувствовалось и в его письмах из ссылки, и в более поздний период — в переписке, например, с семьей Н. Лысенко. А значительно раньше, когда вo Львов с творческим визитом прибыл знаменитый композитор Бела Барток, именно Барвинскому выпала честь из львовян больше всего внимания посвятить венгру. Это не только понятная вежливость, — это и переживание за состояние родной культуры, это, и кроме того, еще та причина, что «из великой тогдашней музыкальной четверки (Барток, Гиндемит, Стравинский, Шенберг)» — первый был Барвинскому ближе по своему музыкальному мировоззрению и, в первую очередь, своим пониманием роли рожденной музыки в композиторском творчестве, как отмечал Василий Витвицкий.
Огромное музыкально-критическое и публицистическое наследие выдающегося деятеля почти неизвестно не только широкой общественности, но и специалистам. Несколько сотен рецензий, статей, обзоров в лучших украинских и польских журналах, например: «Діло», «Новий час», «Lwowskiе Wiadomosсi Muzyczne i Literackie», «Українська музика»; содержательный «Огляд історії української музики», многочисленные доклады, рефераты об украинских, польских, чешских композиторах. Есть основания считать, что материалы В. Барвинского и в чешской периодике находили свое место. Как и во всех других видах своей деятельности, критик-публицист был последовательным, честным и требовательным. «Доброжелательность пера» его отмечали все, кто имел возможность читать регулярные корреспонденции в том же «Новому часі», ныне делаются попытки основательно исследовать критическое наследие композитора.
«Круг музыковедческих интересов Барвинского был широким. Среди прочего он постоянно публиковал рецензии на все фортепьянные концерты во Львове. Внимательно следя за выступлениями пианистов и чутко реагируя на тонкости интерпретации исполнительского стиля и его развития, критик никогда не ленился эти наблюдения сразу же отразить в газетных заметках и оставил последовательно написанные серии статей о наиболее выдающихся пианистах вo Львове. Не только фортепьянное искусство было объектом публицистических и музыковедческих исследований автора: трудно найти ту сферу музыкальной жизни Галичины, которую бы он не освещал всесторонне.
Новая советская действительность, которую композитор познал даже частично в 1928 году, дала очень многое для его впечатлительного воображения. В «подсоветской» Украине увидел выразительные искры тех страшных ростков тоталитаризма, которые потом разгорелись в пылающее пламя, которое сожгло многих. Понимал ли В. Барвинский в 1928 году (и описывая в следующем — 29-м — в «Новому часі» в пространных «Впечатлениях от быта на Украине») зловещие тенденции? Несомненно. Радостно ли встречал «золотой сентябрь» 39-го? Сомнительно... Как образованный человек, Барвинский, бесспорно, знал взгляды позднего Ивана Франко на «возможности» социализма. Одна отрада: большинство украинских земель отныне в одном государстве, есть возможность общаться со старыми друзьями — Л. Ревуцким, П. Козицким, В. Косенко, Б. Лятошинским и др., принимать участие в создании общенациональной культуры. Появлялись иллюзии прекрасных перспектив: впервые из Львова отбыла в Киев (на съезд Союза композиторов советской Украины) солидная делегация во главе с В. Барвинским (1940 год).
В 1948 году 60-летнего Василия Барвинского арестовали. 10 летнюю ссылку в Мордовии онотбывал совместно с женой Натальей. Она — дочь ученого Ивана Пулюя, который известен как изобретатель лучей, которые получили название в науке как рентгеновские — при других исторически-общественных обстоятельствах они могли бы называться «пулюевскими». Конечно, жена находилась в таком же ужасном «женском» лагере, который находился недалеко и мужественно переносила все страдания: уже были выпущены на свободу все настоящие преступники — гитлеровские военные, а два старика, невиновных человека терпели лишения от «звонка до звонка». Даже в нечеловеческих экстремальных условиях ссылки Василий Барвинский сохранял честь и достоинство. Именно тогда в условиях нечеловеческой жестокости и произвола, художник произносит слова, которые являются свидетельством его воли: «Музыкальный путь, хотя часто бывает усыпан розами, однако и у мальв есть колючки, которые не раз ранят руки до крови. И только тот является настоящим музыкантом, кто любит это искусство и, несмотря на неудачи, не оставляет его».
Барвинский видел украинскую культуру (при всех обстоятельствах ее специфики — условия бесгосударственности, подчиненности, а отсюда — зависимости от господствующей культуры другой нации и тому подобное) равноправной участницей. Не ниже и не хуже русской, польской, чешско-словацкой или венгерской. Адепты надднепрянской части украинской нации, также стремясь в Европу, преимущественно оглядывались на Москву, усматривая (это порой продолжается и до сих пор) особую близость между украинцами и русскими (традиционно прибавляют еще сюда и белорусов), особое кровное (?!) родство между ними. При этом забывают не только о нескольких столетиях подчиненности (а поэтому — второсортности, провинциальности) украинской культуры — также и белорусской, — но и о тех многочисленных трагических страницах нашей истории, призванных к жизни именно этой близостью. Как уже упоминалось, Василий Барвинский не интересовался политикой и сознательно устранял из своего широкого поля деятельности все, что ее напоминало. В то же время, он высоко ценил достижения русской культуры и в своей критической и публицистической деятельности их неоднократно (как, наконец, и Станислав Людкевич и другие галицкие музыканты) доброжелательно анализировал. Это также могло бы быть весомым подтверждением вышеприведенных слов о том, как композитор поднимал и утверждал положение украинской музыкальной культуры...
В 40-х годах почти все композиторские произведения были уничтожены — сожжены во дворе Львовской консерватории, которой В. Барвинский руководил почти 33 года. Этот акт вызвал у художника понятную реакцию безнадежности и несказанной печали. «Я композитор без нот», — в отчаянии сознался он. Казалось бы, многолетние творческие достижения потеряны навсегда...
Ныне почти все произведения композитора возвращены к жизни и осуществилось это благодаря долгим поискам и усилиям заинтересованных людей из Львова, Киева, Тернополя, Дрогобыча, Ивано-Франковска. Приобщились к этому уникальному процессу и украинцы зарубежья, больше, чем другие — профессор Роман Савицкий-младший (США). Ему, кроме всего прочего, удалось найти вышеупомянутый фортепьянный концерт, который считался безнадежно утраченным. Это произошло 15 лет назад: в далекой Аргентине нашелся клавир концерта. Теперь его слушают во Львове, Донецке, Киеве, опубликованы ноты и СD записи в совершенном исполнении, подтверждая известный постулат, что рукописи не горят!
В этом году состоялись торжественные академии, концерты, научные конференции (Львов, Дрогобыч, Тернополь), посвященные композитору. В Ивано-Франковске и Тернополе прошли областные конкурсы юных пианистов, а в Дрогобыче — первый Международный конкурс юных пианистов им. Василия Барвинского. Личность корифея нашей музыки вписана не только к украинскую историю. Она — неотъемлемая частица европейской культуры.
