У самого же режиссера зачастую выбора не было. Мать и отца, как ни старайся, не выберешь. Родился будущий киногений в 1922 году в семье кадрового офицера — дворянина, члена фашистской партии, жестокого, полного темных страстей человека. Мать же была простая крестьянка, и позже Пьер бравировал именно своим «низким» происхождением. Все 1950-е годы он прожил в Риме в полнейшей нищете, зарабатывая от случая к случаю, но вел себя, невзирая на обстоятельства, — свободно и независимо. Сам Пазолини писал:
«Нормальный человек может примириться (ужасное слово) с воздержанием, с потерянными возможностями, но что касается меня, трудности на пути любви превратили ее в самоцель, в навязчивую идею». В сущности, он всегда был фатально одинок — потому и «трудности на пути любви» в конце концов обратились катастрофой. Но до этого он сумел сделать поразительно много. В кино пришел уже автором десятков стихов и прозы, признанным среди молодого поколения итальянских неореалистов: среди его знаменитых «нережиссерских» свершений — сценарий к «Ночам Кабирии» Феллини. Конфликты с буржуазной реальностью начались сразу же. Уже первый роман «Жестокая жизнь» привел его на скамью подсудимых, тюрьмы чудом удалось избежать. Почти сразу же начался еще один процесс, по обвинению в развращении малолетних и в непристойном поведении на публике. Два года тяжбы закончились победой ответчика, но моралисты добились своего: его карьера преподавателя, дававшая хоть какой-то кусок хлеба, рухнула. Впрочем, Пазолини в долгу не оставался. В католической Италии был ярым атеистом, вступил в компартию, открыто афишировал свою нетрадиционную сексуальную ориентацию. В итоге ему удалось перессориться со всеми: для компартии он был паршивой овцой, для Святейшего престола и для богатых — вообще врагом №1. Эта война против всех дорого обходилась; однажды он признался своему другу: «Мое будущее даже не беспросветное, его просто не существует… Меня ненавидят так, как ненавидят людей, которые во всем отличны от других».
Самым опасным вызовом, который он мог бросить миру, были его киноленты, сочетающие остроту авангарда с мощной эпической формой, они буквально взрывали сознание. Уже первые картины, «Мама Рома» и «Аккатоне», опрокидывали принятый тогда канон пролетарской правдивости, ибо изображали жизнь неудачливых сутенеров, опустившихся проституток, без всякого пафоса и умиления, во всей откровенности их пороков — и их глубокой несчастливости. Пазолини мог бы и далее получать дивиденды на теме городского дна, но пошел дальше. До середины 1960-х одна за другой вышли его «Евангелие от Матфея», «Птицы большие и маленькие» «Царь Эдип» и «Медея» — картины, очень нетрадиционно показавшие изнанку как христианских, так и античных мифов. А в 1969 году мировая кинематография была шокирована «Свинарником». Эта картина, в определенном смысле, — жест отчаяния самого Пазолини перед лицом зла, глубоко укоренившегося в человеческой природе. Ведь главный герой «Свинарника», безумный каннибал, даже попав в руки правосудия, светится торжеством, повторяя, как символ веры, свое истовое кредо: «Я убил своего отца. Я ел человеческое мясо. И я дрожу от радости». Режиссер намеренно избегает любых рефлексий, предоставляя все ответы на страшные вопросы этого фильма искать самому зрителю.
Однако представление о Пазолини только как о мрачном гении было бы ошибочным. В начале 1970-х он создал чудные и полнокровные фильмы, снятые по знаменитым средневековым преданиям: «Декамерон», «Кентерберийские истории» (экранизация рассказов Чосера) и «Цветок тысячи и одной ночи». Вряд ли кому-то еще удавалось сложить настолько вдохновенную оду любви и молодости, как сделал это Пазолини своей «Трилогией жизни». Но последний его фильм — «Сало, или 120 дней Содома» — это и завещание, и приговор одновременно. Экранизацию знаменитого романа маркиза де Сада сложно назвать безупречной с точки зрения высокого искусства. Тем не менее, каждый, кто видел «Сало», забыть его не сможет до конца своих дней. Содомитский апокалипсис перенесен в фашистскую Италию. Герои спускаются (восходят?) в свой «антихрам ада» по трем его, все более жутким, кругам, в каждом из которых все большая высота и боли, и наслаждения. В круге крови, круге дерьма, круге огня гибнут тела и души. Из почти невыносимой массы чудовищных извращений нет выхода... Дух обреченности веет над этим фильмом. Финал был близок.
Ноябрьским утром 1975 года тело Пьера Паоло Пазолини было найдено на пустынном пляже в окрестностях Болоньи. Его, судя по всему, избили палкой, а потом еще и несколько раз переехали автомашиной. Вскоре был задержан предполагаемый убийца — 17-летний босяк Пино Пелози по прозвищу «Лягушатник». За убийство Пазолини он отсидел 9 с лишним лет. Ныне ему уже почти 40, и он вновь сидит, на сей раз — за ограбление банка. Своей вины не отрицает и в содеянном не раскаивается: «…мне было страшно... он хотел меня изнасиловать... О каком раскаянии может идти речь? Я защищал свою жизнь и не хотел его смерти». Но и сейчас в то, что 17-летний мальчишка мог забить до смерти взрослого крепкого мужчину, занимавшегося карате, мало кто верит. Много смертельных противников нажил себе Пазолини. Слишком многие были не прочь поквитаться с ним подобным образом. Называют и мафию, и итальянских неофашистов, и продажных чиновников. Бытует даже версия, что Пазолини подстроил свою гибель, срежиссировав последний, самый крутой в своей жизни спектакль. «Лягушатник», однако, наличие сообщников категорически отрицает. Тайна этой смерти остается без разгадки. Свою последнюю сцену Пазолини сыграл слишком хорошо.
Нам же осталось — время без Пазолини. Время его фильмов.
