По количеству спектаклей долгожителей или их симулякров, то есть всяческого рода римейков и обновлений, Национальный театр им. Ивана Франко не всегда держал первенство среди столичных коллективов. Однако более чем двадцатилетняя сценическая история легендарных спектаклей Сергея Данченко «Украденное счастье» и «Тевье Тевель», длительный сценический успех его же первой и второй редакций «Визита старой дамы», «Кармен» и «Швейк» Жолдака — Гринишина, которые из антрепризы перекочевали в репертуар, создали иллюзию продолжительности жизни сценических шедевров франковцев. Они как коньяк за каждый год выдержки должны были бы получать дополнительную звездочку, хотя сами спектакли, а главное их исполнители, неизбежно старели.
Бодрые в прошлом, шедевры эстетично истощались, становились хрупкими, и скорее напоминали когда-то модный, а ныне поношенный, покрытый пылью костюм. Что поделаешь, временами, превращаясь в шоу, цирк или кино, театр по причине своей природной сущности, никак не может стать антикварным хранилищем, где солидный возраст вещи определяет ее высокую цену. Достоинства спектакля держатся примерно так же как вкус хорошего вина, а не коньяка: в один момент оно превращается в уксус и предотвратить это невозможно.
Режиссер-постановщик третьего варианта комедии «Моя профессия — синьор из высшего света», впервые поставленной Владимиром Оглоблиным на франковской сцене в 1981 году, Анатолий Хостикоев, конечно же обо всем этом знал. Знал о том, что будет спорить со временем, с памятливым зрителем, который привык сравнивать бывшее и нынешнее. А главное, с самим собой, как автором успешного проекта «семейного» варианта «Синьор из высшего света», осуществленного в театральной компании «Бенюк и Хостикоев» десять лет назад.
Сыгранный когда-то семейной бригадой Хостикоевых-Сумских тот «Синьор...» имел безумный успех. Так как зритель воспринимал его скорее обонянием, как пес, который взял след и вот-вот поймает добычу. Публику влекла атмосфера настоящего скандала коллективной жизни на сцене участников предыдущих и действующих браков. А программка использовалась в качестве лоции для разгадок чужой частной жизни, что и придавало «Синьору...» в 2003 году двойной драйв.
Исключительность первых двух воплощений, тем не менее, не остановили режиссера Хостикоева. Такой аргумент как потребность театра в «вечной» комедии является действительно сильнодействующим. Кроме того, Анатолий Хостикоев рассчитал и на годы: в новой версии спектакля он омолодил всех, кроме персонажей, лишенных возраста самими авторами: туалетной дамы Матильды и взятого на прокат дедушки. Семейные тандемы, хотя и лишены пикантности, здесь также сохранились: в спектакле играют сыновья Заднипровского и Хостикоева — первый рядом с отцом, а второй — с мамой.
Внешне третья редакция комедии Дж. Скарначчи и Р. Тарабузи очень подобна двум предыдущим, поскольку воспроизводится в точно скопированных декорациях Ярослава Нирода и по мизансценам 2003 года. Внутренне же, то есть по содержанию, которое медленно, сквозь густоту бытово-анекдотических недоразумений, неоднократно всплывает на поверхность, она совсем другая. Пока в ней нет главного героя, по крайней мере, такого элегантного авантюриста Леонида Папагатто, каким был Валерий Ивченко и которого высший свет, не просто воспринимал за своего, а видел в нем эталонного представителя прослойки избранных, таким образом, ставя знак равенства между собой и ловким проходимцем.
Актер Назар Заднипровский, который в этот раз играет Леонида, одаренного талантом комичным, и маску уважаемого гостя одевает лишь на короткое время, чтобы спрятать по карманам несколько килограммов еды с праздничного стола. У него нет шарма и лоска, он тушуется и теряется от неожиданностей, врет, запинаясь, и неубедительно, словом он — не синьор, и только немного сообразительнее полного балбеса атлета Антонио (актер Александр Форманчук). Впрочем, признать неуместным в этой версии прием маски, полностью отсутствующий у Ивченко, и только частично использованный Хостикоевым — Папагатто для демонстрации собственной респектабельности, значит согрешить против ее главного достоинства — пародийного мотива театра.
Как лейттема, театр в современном «Синьоре...» в полную силу звучит благодаря Матильде — Наталии Сумской, которая, играя в предыдущей версии эту же роль, не слишком акцентировала характер занятий и мечтательную натуру своей героини. В этот же раз она всякий раз напоминает о своем служении театру, неважно, что в качестве туалетной дамы, а поэтому действительно утверждает собственную причастность к магии творчества.
Значит, у нее, как и у Леонида есть свой искусственный мир, к которому она время от времени наведывается, не столько за деньгами, сколько за эмоциональным вдохновением. С помощью театра сентиментальная Матильда погружается в другую реальность, и мир мечты и игры становится для нее важнее и значительнее обыденности. С азартом она берется подыгрывать Леонида в его авантюре, и любую жизненную ситуацию воспринимает, словно отдельную сцену из спектакля. В конечном итоге, комментарии и постоянные сравнения жизни с драматургическими перипетиями, которые произносятся на глубоком дыхании и с аффектированной жестикуляцией, уподобляют нищенский мир, в котором она живет, выцветшему театральному заднику, а реальность делают плоской и никчемной.
Благодаря ее экзальтированному воображению мы видим пародию на «Гамлета» с оживающим псевдопривидением Алессандро (Александр Печерица) и счастливое завершение самой печальной повести в мире «Ромео и Джульетты», где ужасное убийство оказывается фальшивкой. Очевидно, играя действительно второстепенную и откровенно комичную, даже фарсовую роль, Наталья Сумская внимательнее других прислушивалась к чудакам Дж. Скарначчи и Г. Тарабузи, которые тайком и, насмехаясь, признавались в любви к сцене.
Ироничность и одновременное увлечение театральной высокопарностью и пафосом, незаметные в предыдущих спектаклях, проникают в третьего «Синьора...» отовсюду. Звонкие и малосодержательные похвалы рецензентов, которые декламирует Матильда, констатированное ею же замирание физиологичных процессов у восторженного зрителя, а главное финал, в котором драматурги женят семейную пару, у которой двое взрослых детей, цитируя своего всемирно известного земляка Эдуардо де Филиппо — все это возвышает театр над жизнью.
Поэтому по предположению авторов пьесы, подхваченному Матильдой — Сумской, химера театра, даже, фальшивого и резонерского, способна спасти что угодно. Собственно, она и спасает буквально и неоспоримо. Ведь в той, комедийной реальности Леонида Папагатто своим артистизмом кормит целую семью. А в нашей, тяжелой и непредсказуемой, театральная таблетка, пусть и на короткое время, подействует как успокоительное и обнадеживающие лекарство.
