Артистическая карьера манила его с детства. Сначала он видел себя музыкантом, да и сейчас интересно послушать его игру на скрипке, фортепьяно или гитаре, затем — драматическим актером. Судьбу решил случай: уже оканчивая Ташкентский театральный, он увидел на гастролях МХАТовский спектакль «На дне» с Грибовым в роли Луки и написал актеру восторженное письмо с припиской: «Мечтаю играть когда-нибудь так же». Грибов неожиданно откликнулся: «Приезжайте» и сам встретил юношу на вокзале. Тут же, когда они шли с чемоданом по улицам утренней Москвы, велел: «Читайте». Чтение молодого артиста, видимо, произвело на корифея впечатление — через несколько дней Леонида Броневого зачислили сразу на 3-й курс Школы-студии МХАТа.
Правда, по окончании учебы ни одному столичному театру Броневой не приглянулся, и Леонид Сергеевич отправился в провинцию — 15 лет он работал в театрах Магнитогорска, Оренбурга, Грозного, Иркутска. Играть приходилось много: в провинциальных театрах выпускали по 7—8 премьер в году. В общем, школу «представления и перевоплощения» Броневой прошел отменную. Характер научился создавать сходу. Подтвердить мастерство однажды пришлось парадоксально: на очередной революционный праздник нужно было играть пьесу о Ленине, а исполнитель главной роли заболел. Директор театра подозвал наблюдавшего за репетицией с последнего ряда Броневого: «Эй, как вас там? Что вам нужно, чтобы сыграть завтра Ленина?» «Кепку», — ответил тот просто.
На следующий же день после дебюта в главной роли советского репертуара актеру, до этого ютившемуся в арендуемой комнатенке, предложили на выбор две квартиры. Он выбрал ту, которая меньше, демонстрируя истинно ленинскую скромность.
С кино у Броневого роман поначалу не складывался: мелькнул в бессловесных ролях в «Товарище Арсении» и «Твоем современнике» — и все. А потом, после большой паузы, вдруг получил приглашение сыграть Мюллера в «Семнадцати мгновениях весны» — роль, принесшую ему славу. Правда, поначалу режиссер Татьяна Лиознова видела его в образе Гитлера, но Леонид Сергеевич решительно отказался. Не только потому, что Гитлера ненавидел (а как иначе может относиться к фюреру человек, прятавшийся пацаном во время бомбежек под вагонами и чудом оставшийся в живых?), но и потому, что роль была внутренне статична, не давала актеру развернуться.
— Это не просто детектив о разведчике, — размышляет актер о том знаменитом сериале. — В фильме есть столкновение характеров и идеологий. Татьяна Лиознова — режиссер диктаторского стиля, жесткий, с твердыми установками, а меня такой стиль устраивал всегда — в искусстве важно быть точным. Мы сразу договорились, что не будем показывать Мюллера, шефа гестапо, дегенератом с перекошенной физиономией. На вид он добрячок, который не прочь пошутить, побалагурить, а по сути — враг, циничный философ, способный на любые преступления. Как вы знаете, реальный Мюллер не понес наказания: после войны он исчез, и ни одного его изображения, даже на групповых снимках, не осталось — расчетливый игрок заранее об этом побеспокоился и подготовил себе пути для отступления. После «Семнадцати мгновений весны» Лиознова мечтала экранизировать «Обломова», где я должен был играть главную роль...
Илью Ильича Обломова он не сыграл, зато сыграл в фильмах «Покровские ворота», «Тот самый Мюнхгаузен», «Вооружен и очень опасен», «Врача вызывали?», «Агония», «Старые молодые люди» и многих других. Но кто сейчас помнит «Похищение «Савойи» или «Пятерку за лето» с его участием? А Мюллера помнят все.
Когда, придя работать в «Ленком», Леонид Броневой долго маялся без ролей, он обмолвился в интервью, что будь он главным режиссером театра, а Марк Захаров — его артистом, то дал бы играть ему ровно столько, сколько играет сам. Захаров намек понял, и хотя попенял актеру за издевку публично, но работой Броневого завалил — сразу дал играть Крутицкого в «Мудреце», Дорна в «Чайке», герцога Норфолка в «Королевских играх» и, сказав, что «хватит играть генералов», слугу Потапыча в «Игроке». Так что работы у Броневого сегодня вдоволь. На радость зрителям.
Кстати, есть у актера и любимый анекдот про Штирлица: Штирлиц выстрелил в Мюллера. Пуля отскочила. «Броневой!» — подумал Штирлиц.
Москва
