Досада от кратковременности и скорости угасаний талантливых вспышек пронизывает историю отечественного театра. Как будто что-то откуда-то бралось, выпочковывалось и взрывалось в противовес консервативной традиции. В какой-то момент новое щедро приветствовали, а именно оно, потратив немало сил на самоутверждение, растворялось в водовороте обычаев украинской сцены. И вроде бы не было в нем необходимости.
Может это потому, что «Всякому городу свой нрав и права», а всякому театру — своя сцена и свой зритель. Нашему театру, очевидно больше, подходит зритель эйфории, идущий туда ради эмоций и душевных дрожаний-трепетаний. Он требует от мастеров сцены прежде всего понимание себя, своих, а не чужих проблем, чего-то щемящего, жалостливой слезы и сердечного давления. Насмотревшись на такое, будь то смешное или трагическое, он выпрямляет плечи и гордо растекается от удовольствия, что хорошо разбирается в театре. Словом, украинцы любят театр, который обладает способностью уравновешивать их душевное состояние и давать моральное удовлетворение, подкрепленное разговором: «Вот так, знай наших»!
Свойскую родословную — театр для своих, где чужакам непонятно практически все, ведет еще с позапрошлого века. Ведь профессиональная украинская сцена начиналась с «Наталки Полтавки» Ивана Котляревского, пьесы с локальным названием и извечными проблемами принудительного замужества с богатым нелюбимым мужчиной. Наталька же не какая-нибудь Минна фон Барнхельм у Лессинга, которая самостоятельно отправляется на поиски любимого в другую часть разделенной Германии и таки находит его. Наталка страдает, но слушает мать и соглашается выйти замуж за Тетерваковского.
Любовно-идиллическая история «несчастных любовей» убаюкивала не одно поколение украинских театралов с обеих сторон рампы. И даже те, кто попадали в водоворот авангардных курбасовских спектаклей, где над сентиментом сильно иронизировали, время от времени ностальгировали по милому сердцу уголку. На протяжении всего ХХ века, когда индустриализировали донбасские степи, строили Днепрогэс и многочисленные мартеновские печи, благословенный сельский уголок оставался фундаментальным ТОПосом для украинской сцены.
Но действительно ли нужен нашему театру урбанизм, а с ним и интеллектуальное преодоление неприятия другого, интерес к не своему? Возможно и стоит гордиться тем, что и в XXI веке украинский зритель вообще воспринимает показанное ему на сцене как автохтон. Хотя мифологизация «свойского», привычного становилась ключом к запуску в действие и довольно угрожающих механизмов.
Например, отечественная культурная элита оказалась совершенно озадаченной зрительской эйфорией от скандального спектакля 2000-х «У.Б.Н.» по сценарию Галины Тельнюк в режиссуре Мирослава Гринишина во Львовском театре им. М. Заньковецкой, вокруг которого вращались круглые столы и бушевали дискуссии. Авторов упрекали в политическом кощунстве и близорукости, критика настаивала на творческой анемии и декларативности, постановщики оправдывались, а театр ломился от аншлагов и зритель стойко аплодировал.
Впоследствии исполнитель главной роли Федор Стригун режиссировал «У.Б.Н.» на сцене Волынского театра. И успех был не меньшим и довольно длительным. Ведь при всей героической истории бывшего политзаключенного Зенона, человеческие слабости как будто приравнивали его к другим. Спущенный стараниями театра с пьедестала герой становился уже и не совсем героем, а так себе, просто храбрецом, которого с легкостью величает и с легкостью поглощает толпа.
Механизм аншлагового успеха «У.Б.Н.» — эйфория толпы, он не стал за прошедшие со дня премьеры годы универсальным для отечественного театра. Но, так или иначе, наш театр остался продуктом преимущественно внутреннего потребления, где главным ориентиром является «для себя и о себе». И даже определенный сдвиг во вкусах автохтонов — например, в периферийных театрах домашнюю утварь со сцены вытесняет обычное колдовство и магия, не предусматривает зрительского космополитизма, интереса к другому, понимания иного, терпимости чужого. Тотемная психология украинской публики, захваченной в плен гаджетизацией, побуждает театры к созданию курьезных масскультурных оборотней в «свойском» духе.
Сферой, которая очевидно получила дивиденды от взлелеянного театральной нивой автохтонного мировосприятия и мышления украинцев XXI века, оказалась политика. И на первый, и на второй Майдан выходили защищать свое от чужаков, надеясь, как в архаичные времена, что именно их изгнание сделает будущее счастливым. Изменения в нас самих, якобы, и не нужны. И это при том, что второй Майдан получил приставку евро, а его первоначальное студенческое ядро явно не намеревалось отстаивать обычные принципы, а предпочитало дезавуировать их.
Всего несколько лет спустя пришло осознание мозаичности Майдана, существовавшего и действовавшего как гигантская живая полиэкранная плазма со многими маленькими майданами. Это бесчисленное количество индивидуальных площадок-сцен подстраховала его от монолитной автохтонности и сделала возможным в обществе то, что казалось рискованным украинскому театру: подать голос не за свое, а другое.
В постмайданной театральной истории возник уже с десяток (не сотню) вариантов того, как на языке сцены можно говорить о необычном, чужом и полемическом, неожиданном. В конце концов, на киевских сценах появились две инсценировки первых отечественных урбанистических романов «Місто» В. Пидмогильного (ТЮЗ на Липках, режиссер Артур Артименьев) и «Дівчина з ведмедиком» В. Домонтовича (Театр на Подоле, режиссер Стас Жирков). И хорошей провокацией относительно автохтонных приоритетов украинского зрителя стал «Віталік» в Диком театре режиссера Максима Голенко. Три процента зрителей, которые ходят в театр и ищут там близкого душе и сердцу, начали расти за счет тех, кто интересуется не тем, как было, есть и должно быть согласно принятым правилам, а потребностями человека модерного, чей выбор мотивируется не столько консервативными традициями, сколько жизненным прагматизмом. В постмайданном театре проращиваются не только новые имена, театральные формы и приемы, табуированные ранее темы, но и новый тип открытого к другому зрителя. Его не так много — кучка тех, чья претензия к нашему театру напоминает бунт, способный разрушить настоявшийся цвет украинской сцены.
