«Иное пространство» — так назвал свою персональную выставку, открывшуюся в галерее «Ирэна» одесский художник Александр Кройц. При этом ограничиваться только созданием картин и их экспонированием он явно не собирается. Художник активно и очень подробно комментирует своё творчество в целом и каждую из своих работ в отдельности. Тексты, которыми Александр сопровождает выставку, весьма характерны. Например: «Для меня творчество является не только наслаждением эстетическим элементом жизни (хотя и это тоже), главное — это поиск истины и жажда реальности. А реальность в этом мире, как показывает опыт, принадлежит страданию, и это факт. Это то, на что невозможно закрыть глаза, хотя соблазн убежать, уйти в миф и иллюзию всегда есть, и он является, в чистом виде, искушением. Истина и реальность заключены в том, что жизнь — это череда страданий и удовольствий, наслаждений и отвращений, и вращение этого замкнутого круга бесконечно». Кредо, что и говорить, несколько мрачноватое, но, по-видимому, Александр Кройц знает, что говорит — или, во всяком случае, убеждён, что знает. Именно поэтому, несмотря на обилие оговорок, в писаниях одесского художника чем дальше, чем больше проступает этакий «мессия от искусства»: «Для того, кто поверит в этот изобразительный текст, я гарантирую множество качественных и глубоких переживаний».
Комментируя свои произведения, Александр Кройц снисходительно указывает какие именно смыслы и подсмыслы надлежит усматривать в его живописных и графических произведениях. Особой «родительской» любви одесского художника удостоились его нефигуративные акварели: «В них проиллюстрирована попытка, скорее даже результат попытки, сплавить традиционно восточный взгляд на существование и европейский способ мышления и миропонимания...»
Но все это, так сказать, теория или, точнее, программа. А что же практика, иными словами — сами работы?
Прежде всего, авторское определение «Иное пространство» — в лучшем случае самообман. Не «иное» пространство интересует одесского художника, а «посюстороннее», «это», всем знакомое. В «том» пространстве — разве что его личные мистические переживания, которые, как можно всерьез опасаться, останутся достоянием только одного художника — причем достоянием, на которое никто особенно не претендует. А «это» пространство можно, в конце концов, замечательно обличать, важно при этом поясняя, что «подобную позицию не следует рассматривать в схеме «хорошо»—«плохо» или с точки зрения назидательных попреков».
Итак, бытовые сценки, претендующие (но по большей части только претендующие) на «мистицизм обыденности» («Свиньи», «Осенний дым»); ретроностальгия — по материалам черно-белых, раскрашенных под цветные, старых фотографий — с теми же претензиями и приблизительно тем же результатом («Оркестр», «Старое фото»); и, разумеется, «ужас перед современностью» — телевизор и реклама в качестве новоявленных прародителей абсолютного зла («Последние новости», «Афродита-Porne», «Джуси-Фрут»). Если отбросить пифагорийские глубины, куда зрители, несмотря на все обещанные восторги, упорно отказываются «падать», больше одесскому художнику, — во всяком случае, как художнику — сказать нечего.
Но островок (или уголок), где действительно можно спокойно посидеть и спокойно подумать, на нынешней выставке всё-таки есть. Он — между «Девушкой с памелой», грустной Прекрасной дамой, и столетней старухой, которая реально обитает в нынешней Одессе и однажды показалась Александру Кройцу одряхлевшей красавицей «из бывших», со своей тайной и своей мечтой («Видение ангела»). Эти две картины в нынешней «ирэновской» экспозиции — подлинное «Иное пространство».
