Поэтически-эссеистическая книга-альбом диссидента, журналиста, поэта Игоря ПОМЕРАНЦЕВА «КГБ та інші...» (издательство «Грані-Т») впервые увидела свет в Украине. На украинском, естественно, языке. Хотя написана — на русском, и в своем оригинальном виде к тиражированию готова была уже более года тому назад. Наверное, этот факт является симптоматичным для состояния современной России. Хотя автор книги — диссидент, (которому в 1978 году удалось выехать из Советского Союза), радиожурналист Би-Би-Си и русской редакции «Радио «Свобода» («воздушный гимнаст» — как он называет себя сам), эссеист и поэт Игорь Померанцев колеблется, следует ли связывать именно с российским политическим климатом то, что манускрипт «КГБ та інші...» уже больше года покрывается пылью в одном из московских издательств. Но добавляет: «Факт остается фактом. Сначала книга вышла в переводе, а не на моем родном языке. Людей, работающих со словом, тянет туда, где слово свободно, где оно ценится. Эта книга вышла в Киеве». Симптоматичной премьера новой книги именно в Украине является и для самого автора, которого с этой страной связывает немало. В первую очередь — Черновцы, которые он чувствует особенно тонко, где провел 17 лет своей жизни и куда после отъезда в 1970-м вернулся только сейчас, 40 лет спустя.
Издание «КГБ та інші...», которое к выпуску готовило издательство «Грані-Т», фактически началось всего-навсего с двух украиноязычных переводов поэзии Игоря Померанцева, принадлежащих Ивану Свитличному. До выхода книги они существовали исключительно в виде рукописи, в тюремных письмах. Этот минимальный переводческий багаж украинского диссидента и побудил шеф-редактора издательства «Грані-Т» Диану Клочко, а также Ивана Андрусяка, Александра Бойченко, Марка Белорусца взяться за масштабный перевод поэзии и эссе Померанцева на украинский язык. «Внутри этой книги уже есть традиция перевода, которая до сих пор существовала только в письмах», — говорит Диана Клочко.
Таким образом, имеем дело одновременно с двумя литературными событиями: во-первых, выходом в свет новой книги Игоря Померанцева, а во-вторых — переводом поэзии и маленькой формы автора на украинском языке.
— Я сам занимался переводами и знаю, что здесь самое главное — перевод образа и интонации. А грамматика — неважна, она наоборот может помешать. Так как грамматические парадигмы в разных языках часто не совпадают. Я открыл эту книгу и вдруг угадал свой голос, но звучал он по-украински, — признается автор.
Здесь нельзя не заметить, насколько трепетно Игорь Померанцев относится не только к Украине, с которой связана его жизнь («Мне было пять лет, когда родители привезли меня из Забайкалья в Черновцы... По сей день помню этот переход из дальтонизма в мир семи цветов, чувственный восторг, сад белого налива, виноградный ливень, абрикосовый пушок»), а также к украинскому языку: «...этот почти родной язык не давался мне. Он был живым. Значительно позднее я понял, как можно им овладеть: любовью... «Крихкий», «ринва», «зеленкуватий», «праля», «карколомний» — нет, эти слова слеплены не из звуков, а из материала.»
УКРАИНСКАЯ ИСТОРИЯ В РУССКОЙ КНИГЕ
Итак, «КГБ та інші...» состоит из двух частей, которые объединены высказанной атмосферой эпохи 70-х, взаимными текстовыми и визуальными ссылками. Иллюстративный ряд является очень весомым элементом издания. Это фотоматериалы авторства художника Бориса Савельева (личного друга Игоря Померанцева), а также фотографии и документы из архива истории инакомыслия СССР, Международного Мемориала, личного альбома Игоря Померанцева. Фото, на которых изображены лица-призраки советских 70-х, придают разговору с автором еще более личную окраску.
В поэтический цикл «КГБ та інші вірші» — первой половины книги — вошло около 70 стихотворений. Часть из них написана в 70-х годах прошлого века тридцатилетним поэтом-диссидентом Померанцевым, часть — составлена из отрывков памяти и ощущений, — стихи-воспоминания этого же Померанцева, но уже 60-летнего. Они написаны в прошлом году, но на том же, как отмечает автор, «отсыревшем» материале 70-х.
— Наши соотечественники пережили ужасные годы Холокоста, Гулага, войны, но, я думаю, что наиболее позорными годами были 70-е. Это время тотального конформизма, оппортунизма. Я не разоблачаю, а просто говорю об атмосфере, воздухе 70-х. Эти 70-е как ком в горле. Миллионы граждан Украины были членами Компартии, сотни тысяч были «осведомителями». Есть такое понятие «национальное покаяние». Что это? С одной стороны, это усилия государства, а с другой — начинается оно с разговора в семье. Родители так и не рассказали своим детям о том, как они жили... Года два тому назад мой сын, которому 32 года, и который вырос в Англии спросил, что ему необходимо почитать о 70-х годах, чтобы понять, что происходило. Есть, например, выдающийся фильм Бертолуччи «Конформист», и вообще немцы, итальянцы, испанцы эту тему «обсосали» насквозь. У меня возникло чувство долга перед сыном. Я решил, что должен сделать своего маленького «Конформиста» как такого маленького поэтического Бертолуччи. Среди персонажей этой книги есть люди, которых уже нет в живых. Василь Стус, Иван Свитлычный, Леля (жена Игоря Померанцева)... Я — не моралист, у меня нет чувства морального долга, но я же не бессердечное животное. Мне захотелось, чтобы эти люди остались в книге. Они и без того останутся в украинской истории, но мне захотелось, чтобы они остались в русской книге.
Отрицая себя как моралиста, Игорь Померанцев делает акцент на том, что цикл «КГБ та інші вірші» — ценен для него, прежде всего, в смысле поэтическом.
— Эта книга — не разоблачительная. Пани Диана (Диана Клочко — издатель. — Авт.) говорит, что она терапевтическая, имея в виду черный провал в памяти, связанный с 70-ми годами. Я не возражаю. Но, прежде всего, это книга стихов, написанных поэтом, который очень любит работать со словами.
Именно на поэтическую ценность этих «социалистически сюрреалистических» текстов — по-человечески личную, «не героическую», что уже своей анти-патетичностью противостоит системе как таковой, обращает внимание Юрий Андрухович в своем предисловии к изданию: «Необычайные чары этой померанцевской поэзии, прежде всего, в том, что они откровенно «не гражданские». Человеческая сокровенность по-смертельному отчаянно противопоставлена в них не только всем известной общей Системе, но и остальным системам как таковым. И при этом герой вовсе не «героический», а — по строжайшим меркам диссидентского правозащитного этоса — какой-то даже «аморальный»... В этой книге происходит очень важная и правильная замена: патетика выведена за пределы текста и скрыта, ее вытеснил сарказм... Это — единственно возможное сопротивление политически репрессированного сознания тому Гротескно-кошмарному положению дел, при котором органы так называемой безопасности в буквальном понимании физически пролезали в самое интимное, самое личное — в письма, фотографии, телефонные вздохи и любовные всхлипы».
СВЯЗЬ ГЛУБИНОЙ В ДВА МЕТРА
Для Игоря Померанцева, который в пятилетнем возрасте попал из Забайкалья на Буковину, такое перемещение в пространстве означало открытие другой культурной цивилизации. Тогда, еще ребенком, он это ощутил интуитивно, на уровне образном: «из черно-белого забайкальского фильма я попал в далекое Средиземноморье», — пишет он в одном из эссе. Именно сквозь призму средиземноморской, т.е. европейской культурной парадигмы автор видит Украину. И себя.
— Мне часто приписывают космополитизм. И напрасно. Так как я — патриот. Это я понял, когда побывал в странах Средиземноморья. Один американский географ в 17 веке написал, что в Новом Свете отсутствует такое понятие как Средиземноморье. Конечно, он имел в виду не только географию, а целую культуру. Я думаю, что вся наша европейская культура — родом из Средиземноморья, и это наша партия. Если европеец — открытый, чувствительный, то попадая на ту территорию, которую принято называть Италия, что-то в тебе екает, ты начинаешь ощущать, что здесь — наша общая родина. Речь идет о конкретных вещах — понимание геометрии жилья, сосудов, отношений между людьми, отношений между человеком и государством. Все это сформировалось в Средиземноморье, в античном мире. И еще это особое ощущение, которое всегда сопровождает меня от Турции до Португалии. Что-то екает во мне, если я бываю в Киеве, Лондоне, Сергиевом Посаде, Риме. Большей частью приезд в Европу для меня был встречей с самим собой.
Представляя новую книгу, Игорь Померанцев побывал в пяти украинских городах — Ивано-Франковске, Львове, Ужгороде, Киеве, но №1 в маршруте были Черновцы, откуда писатель выехал еще в 1970 году. И больше ни разу не возвратился. Собственно, вторую, прозаическую часть только что выпущенной «КЃБ та інші...» составляют эссе, написанные в разные годы, но в которых одинаково объемно и выпукло можно «нащупать» Черновцы (кстати, в «Дне» №57 от 28 марта 2008 года помещено большое интервью Игоря Померанцева, посвященное Черновцам). Еще одно подтверждение особой связи Померанцева-рожденного-в-Забайкалье, Померанцева-литератора и Черновцов — неожиданное признание Юрия Андруховича: «Черновцы я полюбил после прочтения первых (в моей жизни) вещей Померанцева», — пишет он в предисловии.
— Свой тур по городам Украины мы начали с Черновцов, и это был для меня драматический приезд. Я почти 40 лет не был в этом городе. Я боялся в него возвращаться по сентиментальным соображениям. У меня очень глубокая связь с этим городом — приблизительно два метра. Там могилы моих близких — отца, бабушки, тетки, старшего брата. Но я знаю, что надо идти туда и прикоснуться к тому, чего боишься. Я поборол в себе этот страх. Сперва я не ощутил ничего. У меня сработала эмоциональная защитная реакция. Мы жили в отеле вблизи улицы, которая в те времена называлась именем Щорса. Смотрю — а сегодня там уже другая табличка — «Митрополита Шептицкого». Я обрадовался — так как Щорс — мифический герой из какого-то советского иконостаса. Я не знаю, существовал ли он вообще. Бессодержательная личность, которая стала знаменитой потому, что Сталин велел создать украинского Чапаева. А здесь — митрополит Шептицкий, героическая для меня фигура. Это значит, что меняется не только топонимика. Меняется топография истории, памяти. Лишь бы дети, которые будут ходить по этой улице, жили не в фальшивых советских мифах, а при своей истории. Мифы — явление национальное и государственное. Мифы — вещь опасная. В мифологии очень важным является выбор богов. Это очень ответственная задача. Я много слышу о героях сопротивлений 40-х годов на Западной Украине. Я думаю, это трагические личности, которые оказались между молотом и свастикой. Мне кажется, что в подаче их героями новых мифов есть недостаток чуткости — духовной и душевной. Я не мифотворец, но люди 60-х годов — они для меня герои Украины, это мой пантеон.
После представления книги «Дню» удалось пробиться сквозь плотный круг киевских друзей Игоря Померанцева и задать нему несколько вопросов.
— Вы говорили о мифотворчестве в Украине. А что скажете о мифотворчестве в современной России?
— С Россией — колоссальная проблема. Заглушенная память, отказ от исторической памяти, полированные советские ура-патриотичные мифы — это форма варварства. Для психиатров там непочатый край работы. История воспринимается исключительно как комплимент нации. Я просто развожу руками. Мне это очень оскорбительно. Выдающаяся культура, большая литература — и так распорядиться собственной памятью... Как в школе с доски тряпкой стирают мел, так в Росси поступают с историей. Так же грубо и примитивно...
— В вашей книге речь идет о запахе 70-х. А какой запах 2000-х?
— В разные времена разные писатели высказывают разные коды, дух десятилетия. Говоря об Украине 2000-х, как не удивительно, но я бы назвал Верку Сердючку. В этом образе пересекается время, вкусы, вульгарность, смех над самим собой.
В воспроизведении запаха 70-х у меня могут быть абсолютно разные союзники. Я называл, в частности, Бертолуччи, что отображает итальянскую эпоху фашизма 30-х годов, он был гением передачи атмосферы, воздуха времени.
— А кого вы считаете своими союзниками сегодня — среди украинских и российских писателей, поэтов, журналистов?
— Все-таки войны сегодня у нас нет, нам не нужна Антанта. Впрочем, своими союзниками я могу назвать тех, кто дарит мне свои книги, или пишет предисловия к моим — как Юрий Андрухович. В России — Владимир Салимон, Тимур Кибиров, Дмитрий Пригов.
Если речь идет о понимании эпохи, угадывании ее портрета, то вряд ли документы и цифры — кратчайший и наиболее определенный путь к такому пониманию. Другое дело — поэзия.
— Поэзия — это особый элемент воздуха. Она может войти в состав воздуха. А может быть отброшена. Это особые химические реакции, которые происходят в воздухе между словами, стихами, литературами, жанрами...
Сколько бумажных кип, дел и свидетельств надо перелистать, чтобы ощутить «сырость» 70-х, которую Игорь Померанцев высказывает в нескольких поэтических строках:
«Бабця мовчала. Батько бурчав.
Мати хлипала...
Це було 1951 року.
Бабця, кавалер Ордену Слави,
Приїхала до нас у Читу,
Щоби крадькома
Вислизнути з лав ВКП(б).
Батько, працівник газети
«На боєвом посту»
Тещі не виказав. Але бурчав.
Усі могли загриміти нафіг.
Здається, не найгірша сім’я».
Кажется, только поэзией ту эпоху и можно высказать.
СПРАВКА «Дня»
Игорь ПОМЕРАНЦЕВ родился в 1948 году в Саратове. Закончил университет по специальности «Романо-германская филология» в Черновцах. Преподавал в карпатском селе, после — работал переводчиком в патентном бюро в Киеве. В литературе дебютировал в начале 70-х годов в журнале «Смена». С 1978 года — в эмиграции. С 1980-го — работал на Би-Би-Си. С 1987 г. — на «Радио «Свобода». Первый лауреат внедренной альманахом Urbi премии имени Петра Вяземского. Редактор культурологического журнала «Поверх барьеров». Радиодраматург. Переводчик. Дегустатор вин. Автор поэтических и эссеистических книг «Альбы и серенады» (1985 г., Лондон), «Стихи разных дней» (1995 г., Санкт-Петербург), «Предметы роскоши» (1996 г., Санкт-Петербург), «По шкале Бофорта», «Почему стрекозы?», «Радио «С», «Служебная лирика», «Те, кто держали за нас руку, умерли», «Красное, сухое», «News», готовят к печати «КГБ и другие стихи»; автор радиопьес «Вы меня слышите?», «Любовь на коротких волнах», «Питомцы г-на Фарба», «Бакская собака».
