В театральном сезоне, которой только что завершился, организаторы конкурса поставили, казалось бы, очень простой вопрос участникам: является ли прошлое прологом? И, как всегда, после отборочного тура, где были показаны 10-минутные отрывки будущих спектаклей, жюри определило трех победителей, которые получили по 50 тыс. грн. на реализацию своих замыслов. В результате этого каждая из трех премьер пыталась по-своему дат ответ на вопрос: является ли все-таки прошлое прологом к нашему будущему? Так родились спектакли-победители: «Любовник» по Г. Пинтеру (Малый драматический театр, г. Киев, режиссер — Ната Бударина), «Алиса» Л. Керрола (режиссер — Ирина Ципина) и Pentecost по пьесе «Пятидесятница» Д.Эдгара (режиссер — Лика Диденко, обе — Первый театр, г. Львов). Не хочется говорить о грустном, впрочем, организаторы конкурса сообщили, что этот год стал последним для программы Taking the Stage (очевидно, будут новые инициативы!).
ПОЛИТИКО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТРИЛЛЕР
Вернемся к победителям, точнее, к одному из спектаклей нынешнего конкурса — Pentecost, которым Первый театр закрыл свой 99-й сезон. Стоит также отметить, что в репетиционном процессе помогала ментор от Британского Совета — режиссер Керолайн Стайнбайс.
Политико-художественный триллер, именно так окрестили жанр творцы спектакля. По-видимому, и сам автор написанной в 1994 году пьесы не отрицал бы, ведь история в основе спектакля очень проста — искусствоведы находят фреску в давно забытой церкви и обнаруживают подобие этой стенописи джоттовского «Оплакивания Христа», что совершил революцию в мировой живописи путем применения линейной перспективы. Вот только есть две поправки, которые нужно исследовать и которые заставляют отказаться от простоты истории, — церковь находится на территории одной из балканских стран, и дата этой фрески предшествует Джотто почти на 200 лет. Найти доказательства и перевернуть всю систему координат мирового искусствоведения — задача уже не из простых. Впрочем, сюда примешивается устоявшееся определение первенства, вторых и третих стран в мире. Поэтому то и выходит, что доказательства прошлого первенства непременно должны поднять статус первенства этой страны в будущем.
Следовательно, поставить пьесу, которая намешала в себе огромную кучу идей и даже стилей, не так то и просто. У Д. Эдгара очень разные по стилю 1-е и 2-е действия и, отталкиваясь от этого, устоявшееся определение пьесы как «реалистичной» является не совсем точным. Первое действие, да, реалистично, а вот второе действие является, скорее, символическим, поскольку трудно поверить в реальность того, что именно в эту церковь в один миг попали всевозможные беженцы из всех стран третьего мира (кстати, украинец тоже среди них!). Впрочем, режиссер оставляет этот абсолютно не оправданный реализм. Хотя реализм можно было вывести на грань определенного абсурда, или же вообще перемонтировать в сюрреализм, благодаря которому герои бы значительно быстрее пришли к окончательным выводам о своей фреске и ее происхождении. Именно потому, что эти народы оказались в одной церкви, искусствовед Оливер смог провести все параллели и подтвердить возраст фрески и ее истоки именно от арабов, от стран третьего мира. То есть даже не второго, а третьего! Что казалось бы просто безумием в посягательстве на Джотто и главное — на первенство Италии. Впрочем, повторяюсь, такая ситуация маловероятна и точно не реалистична, это ситуация, которая нуждалась в оправданном режиссерском приеме.
НОВАЯ ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ ИЛИ МОСТЫ И ПУТИ К ПОНИМАНИЮ?
И вот, подходим к главному вопросу этого спектакля: «Что мы хотим строить — новую Вавилонскую башню или мосты и пути к пониманию»? Так случилось, что фреска объединяет все эти страны и стирает понятие первенства, вторых и третьих. И так же случается в спектакле, который хотя и намешивает много всего лишнего в свою канву, имеет несколько просто замечательных мизансцен и приемов в раскрытии этого вопроса. Например, круг мира, который образуют беженцы и представители первого и второго мира, когда садятся полукругом и при свечах рассказывают друг другу анекдоты. Именно в этот момент исчезает разность языков, разность культур, исчезает ненависть. И все было бы прекрасно, если бы возглас палестинки не засвидетельствовал, что разговаривать им нельзя, потому что они враги! И здесь опять прошлое определяет будущее, будущее ненависти, хотя так близко было понимание и любовь! Так близко был тот мостик урегулирования конфликта.
А теперь немного о важном пространстве спектакля (сценограф — Богдан Полищук). Зрительный зал перекрыт, и зритель сидит просто на сцене. Вместо черного привычного задника сцена опоясывается прозрачным целлофаном и полуразвалившимися досками — перед нами разбитый храм. И прямо из центра храма сцену соединяет со зрителем деревянный помост, на котором собственно зрители и умащиваются, а позади еще есть высокий строительный помост, на котором также сидят остальные зрители. Таким образом, зрители включены в действие и являются свидетелями реставрационного процесса стенописи и членами судебного процесса. Публика также определяет, кто все-таки прав, когда была написана эта фреска и главное — какому народу принадлежат права на нее. Часть зрителей, которая сидит впереди на помосте, собственно продолжает круг народов мира. Впрочем, тогда возникает вопрос: если пространство так побуждало на интерактивное включение зрителя в действие, почему это так и не состоялось? Сейчас идет речь не о формальной стимуляции интерактива, а о непродуманном режиссерском приеме.
Еще один прием, заявленный в постановке, но не доработанный до конца — это массовка. Массовка местных жителей, так называемых людей в черном, очень хорошо заявлялась в пластичных номерах и делала намек на ритуал. Под звучание вживую исполненных песен массовка должна была бы достичь именно состояния ритуала, но это не состоялось, к сожалению. В дополнение, в течение спектакля на сцене нет собственно фрески, и именно массовка очень удачно в начале становилась этой фреской, комбинируя ее своими телами. То есть, опять о связи времен! Мы сегодняшние обязательно станем героями фресок, картин и тому подобное для будущих людей, как наши предки становились героями для нас. Несмотря на то, что ощущение присутствия фрески должно было быть в течение всего спектакля, о ней время от времени забывали совсем. А поскольку физически ее не было на сцене, ощущение ее нужно было хранить через удачно заявленный прием массовки, персонажи из которой периодически выделялись из так называемого безликого хора и проигрывали свои роли.
Еще одной прекрасной мизансценой становится собственно финал спектакля, в котором не только местные жители становятся фреской, а все те беженцы, которые так долго и так иногда невозможно реалистично говорили здесь на разных языках, выражая свои условия попасть туда — в Германию, Швейцарию, Бельгию или еще куда-то там. Все они линейно выстраиваются вдоль задника, а с ними и представитель первенства мира — англичанин Оливер. Дальше — очень медленно с пола поднимается черный целлофан, который закрывает их лицо от зрителей. Да, по пьесе они все погибнут во время стрельбы, но в постановке они не просто умирают, они остаются в наших воспоминаниях, они прокладывают мостик в будущее. Это опять ритуал — возложение в гроб, оплакивание целого человечества, а не только Христа. И здесь они все, наконец, равны. Тогда почему мы не можем изменить аксиому: равны только перед смертью на аксиому: равны перед жизнью. К сожалению, опять возникает режиссерский диссонанс. Во время этой мизансцены включается запись инородного текста, а именно текста Жадана о наших реалиях. Один вопрос — зачем? Если бы выключили звук, если бы вычистили постановку от энтропии и акцентировали на очень хороших находках, если бы провели этими уже найденными, но загроможденными приемами, все было бы прекрасно. И еще одна проблема — неоправданный эпилог, который не пробивает и даже элементарной эмпатии. Опять же, его или стоит придумать и оправдать, или стоит отказаться от него совсем.
Впрочем, Лика Диденко, которая имеет большой актерский и преподавательский опыт, совсем недавно начала практиковать режиссуру. У нее есть потенциал и есть собственное виденье, просто необходимо помнить о том, что только отсекая все лишнее, можно выкристаллизовывать главное. Зрителю нужна четкость и ясность мысли, а не чащи, сквозь которые невозможно пробраться к собственным очень нужным сегодня смыслам.
НЕВОЗМОЖНАЯ УТОПИЯ, НЕВОЗМОЖНАЯ МЕЧТА...
Этого же хочется пожелать и в работе с актерами. Например, главные герои Габриэла Печ в исполнении Анастасии Хавунки и Оливер Девенпорт в исполнении Дмитрия Барткова время от времени теряют элементарное ощущение диалога, не выдерживают перспективу роли, не оправдывают отношения к разным ситуациям, а это происходит из-за одновременной ненужной многозадачности от режиссера. Или министр Михаил Чаба, двуликий сиамский Близнец в исполнении Андрея Росчиса и Александра Чешерова, который является больше символическим, чем реалистичным персонажем, таким себе прообразом многоликой власти, которая на разные стороны выдает разную информацию, требует доработки двуликой самоидентификации. Отдельно хочется отметить исполнительницу роли Анны Едликовой, бывшей диссидентки — засл. арт. Украины Ольгу Гапу (которая является также ассистентом режиссера) за глубину мысли, за умение затянуть внимание зрителя не просто во все, что происходит на сцене, но и отправить это внимание в перспективу будущего. Стоит также отметить засл. арт. Украины Елену Крылову за точность характера россиянки Марины.
Соответствующим плюсом постановки становится также музыкальное решение, которое состоит из цыганских, польских и балканских песен, исполненных актерами вживую под собственный аккомпанемент (музыкальное сопровождение — Богдана Бончук, Андрей Силецкий). Это все придает колорита и красоты спектаклю.
Следовательно, Pentecost — это наиболее точная попытка ответить на вопрос: может ли наше прошлое стать прологом будущего? Могут ли предыдущие распределения мира на первых, вторых, третьих определить последующую судьбу человечества навсегда? Или все-таки стоит смириться, признать фреску интернациональной и провозгласить мир во всем мире? Невозможная утопия, невозможная мечта. Впрочем, так хочется надеяться, что мостики понимания возникнут между разными нациями, а в Украине даже между Востоком и Западом. Так хочется надеяться, что мы еще увидим сильное государство, которое объединит разное в единое и найдет для этого общую цель существования. Кто знает, может, все-таки когда-то найдется вот такая интернациональная фреска урегулирования мировых конфликтов.
