Месье Маркаде имеет достаточно напряженный график — его приглашают руководить выставками авангарда по всей Европе, кроме того, он преподает русскую философию, литературу и искусство, работает над созданием альбомов и читает лекции об украинском авангарде. То, что о художниках первой половины ХХ века, в частности Малевиче и Филонове, заговорили в современных европейских художественных кругах — значительный взнос Жана-Клода Маркаде. О художниках-авангардистах может вдохновенно говорить часами. Он посещает украинские музеи в поисках новых шедевров, хорошо разговаривает на русском и часто приезжает в Украину. Недавно, во время «Французской весны» Маркаде в Национальном художественном музее прочитал лекцию об украинских авангардистах — от Бойчука до Татлина, на Книжном Арсенале представил книгу «Малевич», а в последний день весны — выступал в Донецке.
***
— Вы открыли миру явление украинского авангардизма, в частности Малевича, и много лет методически исследовали творческое наследие художника. Скажите, чем он Вас заинтересовал?
— Я видел, что Малевич — один из важнейших художников всех времен не только Украины и России, но и всего мира. Это уникальное явление, когда после веков академизма появилась мифологическая форма «Черного четырехугольника» (такое название было на выставке «Ноль-десять» в Петрограде). Не столько картина, скорее форма. А вот уже концептуальная энергия, которая возникла из этой формы, возвела искусство к нулю. Все началось снова. Искусство стало быстрым и, по словам Чернышевского, учебником жизни.
До сих пор среди обывателей бытует убеждение, что у Малевича мало живописи, мол, мой сын тоже может такое нарисовать. Это уже вопрос воспитания. Сегодня искусство вернулось к тому, против чего Малевич и все левое искусство восстали. Авангард — это более позднее название. После революции «левые» и «правые» стали политическими определениями, а до этого они означали новаторов и арьергардов.
Как-то на международном съезде один из искусствоведов сказал, что у Моне, например, больше материала, чем у Малевича. Я ему тогда возразил: у китайцев штрих на белой бумаге — это целый мир. Малевич не просто делал такие вещи во время кубофутуризма и примитивизма — он показал, что является мастером сложных решений с пространством. А во время реукраинизации Малевича, как говорил Дмитрий Горбачев, он снова доказал свою силу художника.
— Учитывая это, нельзя не заметить, что украинское искусство часто причисляют к «великорусскому». Почему, с Вашей точки зрения, так происходят?
— Это уже вопрос к россиянам. Так сложилось исторически, что империя до Советского Союза была царской. И тогда в истории искусства были разделы об украинском барокко и его влиянии на московское. Об этом еще писали при Советском Союзе. А теперь это уже исчезло — произошел регресс. Это политическая проблема, конечно, и в империи не было украинского государства никогда, то есть были зачатки, например Галичина в средние века.
— Нет, я готова с Вами поспорить.
— Понимаете, Украина для западных людей представляется в каком-то словно великорусском мираже. Были феномены, но не было в действительности того, что есть сейчас, слава Богу. Сечь — это зачаток государства. Конечно, не такого, как во времена Даниила или Ярослава. Но государства со своими внутренними проблемами, которое играло бы роль на международной арене, для Украины это новое. Для России — нет. Еще со времен Петра I, а впоследствии немки Екатерины, Украина была на окраине. Несмотря на признание страны, например, после описания Гийомом Ле Вассером де Бопланом своего путешествия. Или же, например Богдан Хмельницкий, думал, что его обманули московиты, он считал возможным союз против Польши и против мусульман, но в действительности московиты не относились с уважением к его поступкам, поэтому и случилась катастрофа.
До сих пор сложно. Нужно бороться. Конечно, россияне и сейчас не сдают позиций. Для них все — русское. Я видел скандальную, как для меня, выставку в Лувре — «Святая Русь». Хоть тема именно Русь, однако французы, учитывая перевод, воспринимают как «Святая Россия». Выставка была замечательная и имела большой успех — тем хуже, потому что там были хорошие каналы и вещи, которые редко экспонируют. Но это был Год России во Франции. И хотя употребляли слово «Русь», а не «Россия», но прилагательное — «русский».
— Наша газета ежегодно издает книги. Они уже выделились в целую «Библиотеку «Дня». И вот одна из них называется «Сила м’якого знака». Авторы-историки обоснованно объясняют присвоение украинского прошлого, которое, между прочим продолжается и в настояще время... Скажите, есть ли «белые пятна» в наследии Малевича в восприятии массового сознания? Например, Ивонна Малевич, внучатая племянница художника, в 2010 году на вручении премии его имени в Киеве сказала, что Казимир Малевич на Голодомор отреагировал не только серией картин, но еще и писал гражданскую лирику. Известно что-либо об этом?
— Признаюсь, не знал об этой премии и о лирике тоже. В архивах есть много чего неопубликованного. Но, безусловно, в его работах была реакция на украинскую трагедию. Он ее видел. Черное лицо крестьянки на картине — это гроб. Украинская трагедия воплотилась в такой образ — трагедию человечества. Вот в чем отличие Малевича от других — он кричит через свое безмолвное искусство.
— Скажите, а как сегодня во Франции относятся к украинскому искусству?
— Я вас разочарую: никак, к сожалению. Есть, разумеется, небольшая группа людей, которая интересуется. Но в целом ту же выставку в Лувре журналисты осветили как «Святую Россию». Хотя выставка была исторической, а не художественной — там были все этапы Киевской Руси и до времен Петра I. То есть шла речь о том, чтобы представить становление России. И было так преподнесено, словно все, что было прекрасного на этой выставке, — все российское. Я, конечно, написал огромную статью по этому поводу. Но взять, например, реакцию на выставку Пинзеля в Париже — был небольшой резонанс. Экспозиция была сделана не с размахом, а будто после «Святой России». Украинцы были в восторге, в частности министр культуры. Я очень люблю украинское искусство, а поэтому считаю, что выставка была не на уровне — экспонаты были в пространстве, в котором они не «дышали». Было бы лучше в Лувре, но в капелле и с доступом через лабиринт или через лестницу. Выставки — это важные события, но они проходят. И хорошо, что после этой остался каталог. Пока еще, к сожалению, украинское искусство не признано отдельно. И хоть я написал целый том о русском авангарде, я выделяю в нем отдельную украинскую школу.
— Какие она имеет определяющие черты?
— Это целый комплекс. Если коротко, то, во-первых, цвет. Солнечное освещение. И это — поразительное отличие тех, кто жил в Украине. Она проявляется в гамме цветов в природе, в одежде людей. Например, Соня Делоне, которая выехала в семилетнем возрасте из Украины, очень тепло вспоминает свою родину, ввиду того, что в то время было более выгодно называться россиянкой. Те краски пшеницы, подсолнухов, арбузов, помидоров, которые она запомнила в детстве, воплотились в ее творчестве, и так она повлияла на своего мужа. Или же Ларионов, который жил в Бессарабии, его мать — украинка. И его желтый цвет — солнечный, веселый. А у его подруги жизни (они женились на склоне жизни, хоть все их и так считали мужем и женой), Натальи Гончаровой, совсем другой цвет красновато-желтый, скорее иконописный, но не от природы — она россиянка. И еще удивительный цвет у Архипенко.
Во-вторых, пространство. Этот элемент изобразительного искусства особенно важен. Ощущение пространства — ощущение свободы. То, что в подсознании украинцев были казаки, «свободные люди», которые не знали татарского ига, как северные люди. У россиян пространство лесное. А если сравнить супрематизм Казимира Малевича и Любови Поповой, то его формы парят в бесконечном пространстве, а ее — прикрепленные.
А еще особенность украинской школы — барокко. Этот элемент сыграл свою роль и в авангарде. Например, барочные тенденции заметны у Александры Экстер, Баранова-Россине, даже у Богомазова это хорошо видно.
И в конце — юмор. Ларионов написал «Кацапскую Венеру». У него есть серия таких Венер, скажем, легкого поведения. И в самом названии юмор заложен, хоть он и не этнический украинец, но украинская часть в его творчестве, как и у Татлина, чрезвычайно важна. И потом даже у Малевича есть юмор — экспонируемый в Нью-Йорке гениальный белый фон и красный и черный квадраты — это называется «Живописный реализм мальчика с ранцем». Это замечательная вещь, это квинтэссенция иконописной гаммы! Но он дал такое название. А я вижу в этом серьезный украинский юмор. «Живописный реализм крестьянки в двух измерениях» и «Живописный реализм мальчика с ранцем» — это энергия цветов, и вообще целый славянский материк.
