Алексея Когана знают многие радиослушатели «Променя», «Континента»,
а теперь будут знать еще и слушатели новой радиостанции «Ностальжи», где
Алексею предложили вести свои авторские программы: «Влюблен по собственному
желанию» и «Доживем до понедельника». Когана знают и благодарные посетители
его джазовых вечеров «по средам» в столичном клубе «Динамо- Люкс», где
подкупает присутствие не балаганной, а концертной атмосферы, где у публики,
по меткому выражению одного из посетителей, «лица нормальные». Нормальные
лица, просветленные музыкой, — это ли не дефицит в наше «попсовое» время?
Алексей родился в обычной семье советских интеллигентов.
Мама — один из самых известных музыкальных воспитателей дошкольных учреждений,
папа — историк медицины, кандидат наук, свой единственный выговор по партийной
части получивший вследствие выхода в свет его непредвзятого труда на тему
украинского Голодомора. Алексей окончил музыкальную школу по классу скрипки,
с пятнадцати лет, освоив еще и бас-гитару, зарабатывал деньги, играя на
свадьбах и в ресторанах. Деньги отдавал маме, за вычетом тех, на которые
он покупал пластинки и свои любимые джинсы фирмы «LEVI’S». Его забрали
в армию — в танковые войска, где на учениях у него случилось несчастье:
он горел в БМП, получил ожоги 2-й и 3-й степени (вследствие чего и сейчас
не может толком побриться). В результате ожогов у него появилась контрактура:
руки застывали, немели — три года он не мог играть. Работал в Центральной
научной библиотеке, подрабатывал, делая студентам музучилища контрольные
и курсовые работы по гармонии, по философии. Самостоятельно изучил английский
язык — чтобы читать аннотации на джазовых дисках. В 1986 году его пригласили
редактором в творческую мастерскую «Фонограмма». Коган оформлял музыкой
городские праздники, спортивные мероприятия, театрализованные и цирковые
выступления. С его композициями стали чемпионами мира наши сборные по синхронному
плаванию, по спортивной гимнастике. В 1988 году украинские парикмахеры
поехали со своим шоу в Нью-Йорк. Музыку к их выступлениям готовил Алексей
Коган. После окончания украинской программы за кулисами появился секретарь
президента США Джорджа Буша и сообщил, что его шеф очень просит переписать
для него кассету — это как раз то, что ему хотелось бы послушать еще и
еще раз в уютной домашней обстановке. У Когана есть фотография, запечатлевшая
момент передачи кассеты Бушу. И он этим фактом справедливо гордится.
Еще до армии Алексей начал играть джаз в вокально-инструментальном
ансамбле «Крещендо» Киевского дома ученых, руководили ансамблем в то время
Владимир Быстряков и Александр Злотник. Но тогда еще он не знал, что его
миссия не просто играть джаз, а исповедовать его: нести джаз и тем, кто
уже давно в джаз уверовал, и неофитам. Он понял это, когда его пригласили
на радио и он смог войти в дома и сердца к десяткам и сотням тысяч своих
соотечественников. Сегодня он говорит: «Я хотел бы работать на радио до
конца своих дней...»
«ДЖАЗ — ЭТО СИМВОЛ ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭПОХИ»
— Алексей, как вы пришли к джазу?
— Я думаю, это случилось благодаря маминому брату, который
всю жизнь проработав простым рабочим на заводе «Торгмаш», совершенно фанатично
переписывал с «вражьего» «Голоса Америки» передачи «Джазовый час», автор
которых — лучший джазовый журналист мира Уиллис Коновер, проработавший
на «Голосе» сорок семь лет. Его место в эфире не занято и после его смерти:
Билл Клинтон издал специальный указ, согласно которому в это время в эфире
повторяются прежние передачи Коновера. Так вот: мой дядя записывал — а
я эти записи слушал. Кстати, Коновера очень долго называли «оплотом музыкального
антикоммунизма во всем мире».
— А музыка может иметь конкретную антикоммунистическую
направленность?
— Ну, а что такое джаз? Джаз — это символ индивидуалистической
эпохи. «Музыка толстых» — как в свое время сказал Горький. Вспомните: «Сегодня
он играет джаз, а завтра Родину продаст» или «От саксофона до ножа — один
шаг». Джаз некомфортен для любого тоталитарного режима — Гитлер его тоже
запрещал.
— То есть для вас с детства джаз был символом свободы?
— Пожалуй, я в то время об этом глубоко не задумывался.
Просто это была музыка, которая мне нравилась. Дело в том, что когда ты
изучаешь классическую музыку, играешь на скрипке, тебе трудно слушать современную
поп- музыку, она тебя просто не устраивает: она тебе неинтересна. А в 71-м
году, когда я учился в седьмом классе, я попал на все концерты Дюка Эллингтона
в Киевском дворце спорта. Несмотря на то, что каждый концерт представлял
собой на 70-80% другую программу, я и сейчас могу пересказать каждую минуту
из них, хотя, как сказал Фрэнк Заппа: «Говорить о музыке — это все равно,
что танцевать об архитектуре».
Для меня концерты Эллингтона были просто потрясением: они
перевернули мою жизнь. Слушать джаз по радио и видеть его — совершенно
разные вещи. Я видел и слышал настоящий джазовый оркестр, когда мы не рассматриваем
отдельно группу саксофонов, труб, тромбонов, но когда звучит инструмент,
которому еще не придумали название. Большой оркестр, как единый инструмент.
Потом я слушал в Киеве Эрла Хайнса, Теда Джонса, Пэта Метини. Других музыкантов
такого уровня у нас не было на гастролях.
— И в результате всех этих впечатлений вы не стали поступать
в консерваторию по классу скрипки?
— Мне хотелось играть джаз. Но, когда я наконец стал радиожурналистом,
я понял, что это и есть мое призвание.
— Трудно себе представить уровень ваших передач без
вашей колоссальной фонотеки. Как вам удалось все это собрать?
— Покупал, где мог. А потом один умный человек, крупный
донецкий коллекционер Виктор Дубильер сказал мне: «Под лежачий камень вода
не течет. Хочешь иметь что-то — пиши письма. На 100% твоих писем 30% адресатов
отзовутся». На самом деле отзывается примерно половина.
— То есть?
— То есть я стал писать письма за границу. Известным музыкантам,
на фирмы звукозаписи. Был на учете в КГБ по этому поводу.
— И вы просили у них диски?
— Не просил (обиженно). Это называется — просить. А на
самом деле, есть такая форма: человек, работающий на радио, предлагает
свою публику. Я тогда работал на «Промені». Потенциальные слушатели радиостанции
«Промінь» — это 18 млн. человек. Для умных людей на Западе — это цифра:
есть возможность быть услышанным.
— Я слышала, вы были в первых рядах реформирования «Променя».
— Да. Когда провозгласили независимость, сразу же встал
вопрос, как сделать так, чтобы люди перестали слушать «Маяк», самую популярную
на тот момент радиостанцию.
— А кто поставил такую задачу?
— Я не знаю, об этом говорилось в радийных кулуарах, а
идея, по-видимому, принадлежала государственным мужам. Эту идею воплощал
в жизнь Николай Николаевич Амосов: создать радиостанцию, которая составила
бы здоровую конкуренцию «Маяку». А что в этом плохого — иметь свою сильную
национальную станцию? На «Промені» были прекрасные авторские передачи...
Я получил пять тысяч писем всего за полтора года — это очень много. Я вел
там «Годину меломана», и у меня было семь часов эфира в неделю. Сейчас
осталось, к сожалению, лишь 50 минут.
— Почему? Ведь вы же по всем рейтингам, начиная с 1993
года, были признаны лучшим музыкальным радиожурналистом Украины?
— Ну, во-первых, я со смешанным чувством отношусь к рейтингам
— это не спорт. Представители, к примеру, поп-музыки слушают одну музыку,
но свою музыку несут в программу другую, такую, как «Пісня року», скажем.
И когда встанет вопрос рейтинга, они будут голосовать не за ту передачу,
которую слушают, а за ту, где берут их песни. А, во-вторых, на «Промені»
джаз сейчас в опале, потому что он как был, так и остался не нашей культурой,
а в эфир все больше требуется давать национальную музыку. Но, видимо, что-
то не срабатывает, потому что сегодня на летучке об этом как раз говорили.
Рейтинг «Променя» резко упал, рекламы нет, личности с радио уходят. Неудобно
себя хвалить, но в качестве примера личностных программ назвали мою. На
радио «Ностальжи» я сейчас получил шесть часов в неделю. А на «Континенте»,
где я работал последние три с половиной года, у меня было 18.
«Я НАДЕЮСЬ, ЧТО В УКРАИНЕ ПОЯВИТСЯ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДЖАЗ,
КОТОРЫЙ БУДУТ УЗНАВАТЬ, КАК УЗНАЮТ АМЕРИКАНСКИЙ ИЛИ ФРАНЦУЗСКИЙ»
— Что, по-вашему, джаз сегодня в Украине?
— Это зародыш. Я надеюсь, что у нас когда-нибудь появится
национальный джаз, который вы будете узнавать, как узнаете джаз американский
или французский. «Джаз — это блюз с высшим образованием», — сказал Би Би
Кинг. Джаз вышел из блюза, также, как многие другие музыкальные жанры вышли
из народной музыки. Блюз — музыка народная, он примитивен в своей структуре.
Примитивен в хорошем смысле этого слова. Во многих музыкальных энциклопедиях
народная фольклорная музыка так и называется — «примитивная». А «наивысшее
мастерство в исполнении примитивной музыки есть культура». С этим нужно
родиться — то есть, нужно родиться этой культуре. Белый никогда не исполнит
блюз так, как негр, — потому что у негра это в крови. Американец никогда
не исполнит украинский блюз так, как это сделает украинец. Когда где-то
во Львовской области бабушка поет аутентичную очень старую народную песню
— это и есть блюз. Джаз — музыка ощущений, у нее народные корни. Известный
музыкальный продюсер, музыкант, который «сделал» в свое время Майкла Джексона,
Куинси Джонс однажды, находясь в Москве, сказал: «Зачем вы играете нашу
музыку? Играйте свою — у вас так много народов живет». Кстати, звонит сегодня
джазовый музыкант Юрий Шепета и говорит: «Хочу поехать с этнографами в
экспедицию — послушать народную музыку. И сделать на ее основе украинский
проект».
— А как это можно сделать?
— Да хотя бы взять ту же бабушку, которая поет «canto»
— одноголосое пение. И «одеть» этот голос в современную джазовую композицию.
Обрамить, как красивый драгоценный алмаз. И, таким образом, вспомнить позабытый
национальный фольклор. У нас пока было очень мало примеров работы с народной
музыкой, а благодатного материала в украинской национальной музыке очень
много. Это — богатейшая музыка.
Вообще, с джазом у нас в стране получилось так: когда он
был запрещен, всем хотелось запретного плода вкусить (это, кстати, происходит
во всех странах одинаково), а когда вседозволенность — на гребень волны
выплывает все дерьмо. Рядом с хорошим. Но потом появляется универсальная
публика, способная дерьмо отправлять по назначению, а хорошим наслаждаться.
И вот какая штука: на сегодняшний день мы имеем уже универсальную публику,
но не имеем еще универсальных исполнителей.
— Разве публика не воспитывается исполнителями?
— Публика может самовоспитываться дома, слушая пластинки.
— Ну а музыканты, которым вы оказываете предпочтение,
все-таки есть?
— Предпочтение — это вкусовщина. Но есть люди, к которым
я отношусь с уважением, которые уже могут почивать на лаврах. Есть талантливые
молодые — они могут достойно представлять Украину. Это, например, Энвер
Измайлов — татарин, он живет в Крыму. У него необычная техника игры на
гитаре: Энвер — двурукий гитарист. Играет восточный фолк (татарский, узбекский),
может сыграть молдавскую мелодию, русскую, украинскую. Причем играет это
по-своему, французы хороший термин придумали для такой музыки: «воображаемый
фольклор». То есть, человек воспроизводит то, как он представляет себе
фольклор той или иной страны — это сейчас перспективное направление в мировой
музыке. Вообще считается, что музыкой XXI века будет не музыка, замыкающаяся
в узких национальных (или других) рамках, а музыка универсальная: эклектика
в лучшем и высшем значении этого слова. Энвера Измайлова знают сегодня
во всем мире.
Есть у нас интересные музыканты, которые полностью овладели
школой, — они играют американский джаз на хорошем профессиональном уровне.
Могу назвать такие имена, как Евгений Дергунов, Евгений Молотков, Максим
Кочетов, Дмитрий Маркитантов, Юрий Шепета, Петр Пашков.
— А если взять Украину в мировом контексте?
— Пока не тянем.
— Совсем не тянем?
— Есть лишь отдельные фигуры в этом процессе. Энвера Измайлова
я уже называл. Дальше — Роман Грынькив. Он играет на бандуре абсолютно
все, причем сам конструирует бандуры. В прошлом году Роман записал диск
вместе в Элом ди Меолой — звездой современной гитарной музыки. И, таким
образом, представил Украину в мире. Фольклорная группа «Дерево» (трио,
которым руководит Елена Шевчук) несколько лет назад, в сопровождении квартета
французских барабанщиков, записала украинские народные песни. Эта пластинка
до сих пор в чартах лучших пластинок европейского воображаемого фольклора,
соединенного с джазом.
«У НАС, ЧТОБЫ ТЕБЯ КРУТИЛИ В ЭФИРЕ, НАДО ПЛАТИТЬ ДЕНЬГИ,
А У ДЖАЗОВЫХ МУЗЫКАНТОВ ДЕНЕГ НЕТ»
— Почему же у нас по национальному телевидению их не
услышать, о них не узнать?
— А потому, что — Поплавский. И иже с ним. По всем каналам.
— В свое время я пыталась понять феномен Поплавского.
Его проще всего было бы объяснить наличием денег, но ведь Поплавский же
собирает залы. Люди идут его слушать.
— Что свидетельствует об их уровне культуры.
— И тем не менее: «Собака лает, а караван идет». Почему
же он все-таки идет?
— Мне трудно сказать. Я предпочитаю позицию Жванецкого:
«Не стоять в этом всем».
— Очень удобная позиция. Похоже на «моя хата с краю».
— Я думаю, что это все-таки не совсем такая позиция. Невозможно
же всю жизнь биться головой об стену. Мое убеждение глубокое: если речь
идет об искусстве, таких знакомств надо стыдиться. Хотя — я не тот человек,
к которому нужно прислушиваться. Пусть у Поплавского будет своя аудитория,
но пусть она будет и у другого. Пусть на нашем телевидении будут в равной
степени представлены и классика, и народная музыка, и джаз. Вы видели джаз
на нашем телевидении?
— По-моему, есть программа на «ТЕТ»: «35 минут джаза».
— И это — все. Вот вам пример: меня пригласили на ТРК «Эра»
на ночную передачу в качестве музыкального эксперта. Там проводится конкурс:
люди со всей Украины присылают кассеты со своими записями. И вот я вынужден
был смотреть пять минут, как играет группа, участники которой выучили,
как берется одна нота на гитаре одним пальцем. Когда спросили мое мнение,
я ответил: «Я здесь немножко чужой. Я представляю джазовую музыку». Не
мне вам рассказывать, сколько стоит минута эфира. И вот эта самодеятельность
получает пять минут, а прекрасные украинские джазовые музыканты не могут
получить даже минуту. Вот в чем проблема. У нас, чтобы тебя крутили в эфире,
надо платить деньги. А таких денег у джазовых музыкантов нет. Если мы говорим
о демократии в эфире, то представители всех музыкальных направлений должны
получать равные права.
— Я не поверю, что даже в странах с развитой демократией
равные права в эфире имеют представители абсолютно всех джазовых направлений.
— Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь: это музыка, которая
никогда не будет популярной. По данным журнала «Билборд» в США от 100%
всей продающейся музыкальной продукции только 1,5% в стране составляет
джаз.
Джаз — музыка не для всех. И это в стране, где джаз наиболее
популярен. В Польше, я думаю, джаз на втором месте по популярности после
США, но там этот процент еще ниже. На третьем месте — Франция.
Но если у музыки есть свои слушатели — значит, она должна
звучать в эфире. Многие математики предпочитают авангардный джаз. Поэты,
художники, актеры любят джаз «ЕСМ»овский. Этот джаз отличается своей современностью,
но с определенным взглядом в прошлое (с использованием того, что раньше
делали). У этой музыки такой слоган: «Лучший звук после тишины». Или: «Закрой
глаза и смотри». Кстати, был интересный случай: известный норвежский музыкант
Бенедик Хоффсет прислал мне для радио свой сигнальный диск, состоящий из
11 композиций, каждая из которых символизирует какой-либо цвет, они так
и называются: «охра», «синий» и т.д. Ко мне в гости пришел художник Саша
Дирдовский. Я ему поставил этот диск, и он угадал, слушая музыку, все 11
цветов. Представляете?! То есть, он не угадал: он их узнал.
«ЕСЛИ МНЕ УДАЛОСЬ СДЕЛАТЬ ТАКИЕ НЕПОДЪЕМНЫЕ КОНЦЕРТЫ
В «ДИНАМО-ЛЮКС» — ЗНАЧИТ, В УКРАИНЕ УЖЕ ЕСТЬ МЕЦЕНАТЫ»
— Кстати о том, кто и как присылает свои диски. Существуют
такие исполнители. У них выходит компакт. Я как человек, который занимается
джазом, от них этот компакт не получаю, а они в свое время были у меня
в эфире — когда им нужен был эфир, они ко мне пришли. Я узнал, что выходит
компакт, иду и покупаю его. Они поступают непрофессионально. Даже известный
американский музыкант Чик Кориа присылает мне каждый свой диск. А когда
вышел диск «Ротманс- джаз», который я готовил, я его отослал по 52-м адресам.
Бесплатно.
— Мне кажется, все дело в том, что на Западе уже давно
выработалась определенная этика и система профессиональных отношений, которых
мы при советской власти (когда все делалось либо по указке сверху, либо
по блату) не знали. Это первое. Второе — мое личное наблюдение: западный
человек более ответственен во всех проявлениях своей деятельности. Мы же
привыкли так: авось как-нибудь пронесет, либо: авось как-нибудь случится,
что что-нибудь получится.
— В продолжение темы. Ко мне обратилась американка украинского
происхождения пани Ирэна Стецюра: «Леша, ты можешь дать мне джазовых музыкантов
на благое дело? Заплатить мы ничего не можем». Она организовала вечер,
чтобы собрать меценатов в поддержку Музея национального искусства. Мы сделали
концерт на 40 минут, за который нас очень благодарили. Кстати, мы прекрасно
провели время, познакомились с интересными людьми. Я уже и забыл об этом.
Вдруг получаю официальную бумагу по почте в конверте: «Уважаемый господин
Коган, огромное спасибо вам за поддержку...» И дальше — список, кто из
спонсоров сколько денег сдал, общая сумма, сколько потрачено на фуршет,
сколько отдано в Музей. То есть, она перед всеми отчиталась. Не скрою:
я был в шоке. Мы к такому не привыкли. А это и называется уважение к людям,
которые тебе помогают, и уважение к себе. Пани Ирэна, кстати, подсказала
мне еще одну правильную мысль: «Ни в одной стране мира немассовая культура
не держится на спонсорстве. Она держится на меценатстве».
— В Украине уже есть меценаты?
— Значит есть, если мне удалось сделать такие неподъемные
концерты в «Динамо-Люкс». Скоро уже будет сотый.
«Ротманс» дает определенную сумму, которой часто не хватает.
Допустим, сегодня выступают два музыканта, а завтра 10 — но мне нужно всем
платить поровну. Да, у меня есть определенный круг людей, которым я могу
позвонить и попросить помочь. Но мне не всегда это удобно. И так не может
продолжаться вечно. А публике надо дать все. Публика зарабатывается годами,
а теряется в один день.
— А кто эти люди?
— Андрей Пенкин, Владимир Демченко, Сергей и Марина Дьяченко.
Вообще, я понял: если для проведения концерта, к примеру, нужно 600 долларов,
то всегда легче найти людей, которые дадут по 100 или по 50, чем взять
все 600 у одного человека. Даже самому богатому человеку сложно расставаться
с большой суммой. Еще у меня есть во Львове очень хороший знакомый, который
в свое время услышал меня по радио и прислал письмо на прекрасном украинском
языке (не деланном, как у многих, а настоящем), и к нему прилагались три
американских компакта. «Я считаю, что ваши программы способствуют повышению
общечеловеческой культуры», — писал он. Его зовут Владимир Никитович Хома.
Он мне потом несколько раз покупал аккредитации на зарубежные джазовые
фестивали. Вообще, мне везет. Я очень застенчивый человек: мне трудно себя
продавать, просить. Люди часто приходят с предложениями сами. Недавно у
нас появился новый спонсор — «Квазар Микро». Они сами на нас вышли: «Нам
странно, почему ни одна серьезная фирма не покровительствует джазу». Может
быть, благодаря им нам удастся создать в Киеве специализированный джаз-клуб.
В Москве таких клубов 15, а в Украине — ни одного. Джаз-клуб — это место,
которое любому доступно: там есть зал, где на сцене стоят инструменты,
чтобы музыкантам с собой не носить. Там собираются любители джаза, устраиваются
специализированные программы, а на следующий день можно купить кассету
с записью концерта, который состоялся накануне. Там архивируются все интересные
выступления. На стенах в таком клубе обычно висят фотографии людей, в нем
выступавших. То есть это и концертный зал, и студия записи, и архив, и
многое другое. Это — храм джаза. И в таком храме могут гастролировать очень
интересные музыканты, звезды мирового джаза. В Москве это организовывать
проще — там много денег. Игорь Бутман может привести в Москву любую знаменитость.
— А у вас в «Динамо-Люкс» такого не было?
— И у нас были звезды первого эшелона: со многими я знакомился
на джаз-фестивалях и приглашал к нам. Это — Денис Перрье, певица из Сан-
Франциско, Тони Грерро — трубач из Лос-Анджелеса, Лембиц Саарсалу, саксофонист
из Таллинна, Андрей Кондаков — пианист из Санкт-Петербурга, Аркадий Шилклопер
— лучший валторнист мира.
— Но вы же, наверное, не можете заплатить мировым звездам
соответствующий им гонорар?
— Есть еще такая вещь, как уважение к человеку, к которому
едешь. «Мы у тебя выступим дешевле, потому что мы хотим тебя поддержать.
У нас фиксированный гонорар». Глупый поедет прямо в Днепропетровск, а умный
по дороге остановится в Киеве и сыграет за полцены. Понятно?
— Угу. Значит каждый, кто едет мимо Киева, — глупый?
— Нет, почему же? Кто-то ко мне относится лучше, а кто-то
— хуже. Но пока еще не было ни одного человека, который сказал бы: я приехал
в «Динамо», а меня подвели. Не встретили, не проводили, не накормили, не
обеспечили в музыкальном плане. Я всегда стараюсь проявлять в отношениях
с людьми максимум порядочности. И когда мне музыканты присылают свои диски,
я не просто кладу их «в кубышку». Я, прокручивая диски в эфире, всегда
благодарю человека, мне их приславшего, посылаю ему запись передачи. И
плэй-лист: такая-то композиция на таком-то радио прозвучала в такое-то
время, на такой-то волне в программе такого-то. И тогда человек присылает
следующий диск. Этим пользуются во всем мире.
«МОЖЕТЕ ВЫ В УКРАИНЕ КУПИТЬ ЗАПИСЬ ТАКОГО ШЕДЕВРА УКРАИНСКОЙ
МУЗЫКИ, КАК «ЗАПОРОЖЕЦ ЗА ДУНАЕМ»?»
— Другое дело, что есть вещи от меня не зависящие. Однажды
известнейшая бразильская певица Таня-Мария прислала мне свои диски и длиннющее
письмо, в котором предлагала, чтобы наша украинская национальная радиокомпания
стала спонсором ее концерта в Киеве. Она хочет приехать. И мне пришлось
долго ей объяснять, что у нашей радиокомпании нет денег, что она не сможет
заплатить за аренду аппаратуры для концерта. А у нас сегодня в Киеве есть
дилеры высочайшего класса аппаратуры: «Ямаха», «Роланд» — были бы деньги.
Но денег на радио нет. Оно мне, кроме чистой пленки, ничего не дает. Работаешь
на всем своем, а некоторые сообщают тебе на летучках: «Вы не любите Украину»,
имея в виду, что я кручу зарубежную музыку. А что, любовь к Украине определяется
количеством украинских песен в эфире, а не стремлением повысить культуру
ее граждан? Но почему тогда эти «патриоты» ездят на работу на иномарках,
а не на «Запорожцах», хочу я спросить? Вот вы живете в Украине. Можете
пойти и купить запись такого шедевра украинской музыки, как «Запорожец
за Дунаем», чтобы дети ваши послушали? Вы не купите. И «Лісову пісню» вы
не купите. Об этом наши госмужья и не беспокоятся. Зато просвещаются потребители
водки «Козацька Рада». К бутылке прилагается кассетка с записью аккомпанемента
к народным украинским песням. И слова напечатаны. Выпили водочку, поставили
кассетку и поете украинские песни. Это — супер. Человек выпил, у него хорошее
настроение. И пусть под эту «самоиграйку», но и он все-таки народную песню
своей страны выучит. Но если мы говорим о серьезном музыкальном воспитании,
народная и национальная музыка должна записываться и продаваться соответствующим
образом.
«Я ОБРАЩАЮСЬ К ЧЕЛОВЕКУ»
— Алексей, а как вы относитесь к тем музыкантам, которые
играют в переходах?
— С глубочайшим уважением. Я имею в виду профессионалов,
а не любителей. И всегда даю деньги. Всегда.
— Можно сказать, что это тоже своего рода школа?
— Нет. Им просто не повезло. Учиться там нельзя. Там можно
констатировать факт.
— А из перехода можно выйти?
— Конечно, можно. Все в твоих руках. Ну, а если говорить
о стареньком этом скрипаче, вы его наверняка знаете...
— Седой мужчина с усами и бородой, играет на скрипке?
— Да. Так вот ему уже поздно «выходить из перехода». А
здорово, кстати, играет. Он же лауреат многих конкурсов. Всегда выходит
во фраке, в белой рубашке, в бабочке... Я знаю играющих в переходе четырех
выпускников харьковской консерватории: два гитариста, скрипач и аккордеонист.
Изумительно играют. Они две свои кассеты выпустили. Просто — «на шляпу»
можно иногда больше заработать, чем работая в филармонии. Во всяком случае,
они никого не грабят. Это существует везде: ты должен иметь разрешение
городской управы и не занимать чужую территорию. Все.
— У вас есть мечта?
— Есть.
— Создать в Киеве джаз-клуб?
— Нет. Моя мечта — создать радио. Я не хочу быть на нем
хозяином. Я хочу быть обычной эфирной лошадкой. И чтобы на этом радио был
джаз, и блюз, и околоджазовая музыка, и нью-эйдж. И не было новостей немузыкальных,
не было политики и экономики.
— Это все?
— Нет. Еще я терпеть не могу, когда на радио «га-а-варя-ат
други-им го- олосом». Не надо делать радиоголос. Личностные качества деланный
голос не заменит. Нужно оставаться самим собой, хотя это и тяжело.
— А слушателей своих знаете?
— Знаю. Многих я узнаю по голосу, когда они звонят. С некоторыми
мы с женой подружились. А вот один из моих бывших слушателей на «Промені»
Андрюша Макаренко, звукорежиссер, стал даже моим соратником. Мы вместе
работаем на концертах. Есть у меня 24-листовая тетрадь, которую мне один
молодой человек прислал из тюрьмы, услышав мою передачу. В ней вся его
жизнь описана.
Однажды бабушка из села написала. Она послушала в моей
передаче музыкальную сюиту американского композитора Чарли Хейдена «Баллада
о погибших» — произведение, посвященное всем солдатам, погибшим на всех
войнах. Это оркестровая джазовая музыка в исполнении джазовых музыкантов.
«Я відчуваю, що то музика чужа, — она писала, — але я побачила, як мої
сини йшли на фронт, я побачила свого чоловіка. Я плакала. Воно наче чуже,
а я все це побачила». Когда я перевел на английский язык выдержки из этого
письма и показал Чарли Хейдену, он тоже плакал.
— Обращаясь к микрофону, вы обращаетесь к какому-то
абстрактному человеку или к конкретному?
— Я обращаюсь к конкретному абстрактному человеку, которого
я вижу перед собой в данный момент. В прошлом году умер мой отец — это
было для меня одно из самых больших потрясений в жизни. И под какую-то
конкретную мелодию я вдруг вижу моего отца.
— То есть это не обязательно была его любимая музыка,
просто она ассоциируется у вас с его образом?
— Совершенно верно. А есть произведения, которые я сейчас
даже боюсь ставить, потому что обязательно его вспомню. Я о нем и так думаю.
После его смерти я совсем по-другому осмыслил джазовую композицию Пэта
Койла «Воспоминания сына». Я лучше понял замысел композитора. И эта пьеса
сейчас для меня совершенно по-другому звучит. Отец научил меня очень многим
вещам. Он говорил: «Довольствуйся всегда тем, что у тебя есть. Всегда старайся
узнать больше, даже если тебе кажется, что ты о чем-то уже знаешь все.
Не обвиняй никогда другого, если не уверен на 100%, что в его положении
не поступишь так же. Как ты позволишь с собой разговаривать, так и будет...»
Перед смертью он вдруг сделал мне своеобразный комплимент: «Я знаю, что
у моего сына есть, по крайней мере, одно достоинство — он умеет радоваться
успехам других». Я никогда об этом не задумывался, а он мне сказал.
