— В последние годы мы постоянно слышим слово «реформы».
Политики самых разных направлений говорят об их неизбежности и неотвратимости
для нашего общества, особенно перед парламентскими и президентскими выборами.
Однако нигде и никто не уточняет, что же собственно означает само слово
«реформа». Что вы как философ думаете по этому поводу?
— Реформирование общества — это всегда переход от одного
состояния к другому, то есть переходная фаза некоего процесса. Сейчас все
мы жертвы такого периода. Разными людьми он оценивается по-разному. Одни
в нем видят трагедию, другие возлагают на него определенные надежды, а
для третьих это своеобразный источник вдохновения, стимулятор пробуждения
трудовой инициативы и творческой активности.
Как это ни покажется странным, дело не сводится к экономическим
преобразованиям. Ни в один период истории выход из кризисных ситуаций не
совершался сугубо экономическими мероприятиями, хотя они и принципиально
важны. Выход из кризиса всегда был связан с трансформацией самих человеческих
качеств, типа духовности и активности людей. Не меньшее значение, чем материальные
обстоятельства, всегда имел интеллектуальный фактор.
Реформа — это прежде всего духовное явление, трансформация
разума и его ценностей. Известный американский социолог Гелбрайт утверждал,
что наиболее ценным в развитии общества всегда было то, что нельзя купить
за деньги. Вначале такой ценностью была земля, поскольку она давалась только
дворянам. Затем с великими географическими открытиями и освоением новых
континентов, когда земли стало много и она начала свободно продаваться,
на первое место вышел капитал, поскольку с его помощью можно было добыть
все. В наше время научно-технического переворота самой крупной фундаментальной
ценностью стало серое вещество мозга.
— Безусловно, выбор оптимального для определенного типа
общества пути реформирования невозможен без концентрации интеллектуальных
сил. Очевидно, речь идет в первую очередь о талантливых людях, которым
у нас всегда приходилось несладко? Какие, на ваш взгляд, можно выделить
важнейшие условия проведения действительно продуктивных реформ?
— Давно известен тезис о том, что талант — это национальная
ценность. Без его концентрации невозможно и успешное реформирование общества,
поскольку оно не может протекать стихийно. Однако в отличие от западных
стран у нас признание ведущей (как идеальная норма) роли талантливых людей
остается голословным утверждением.
На Западе талантливые люди находятся на учете и включены
в государственные научно-исследовательские программы. Само такое включение
означает и признание заслуг ученого или художника, и гарантию его защиты
от неблагоприятных социально-экономических обстоятельств, включая интриги
коллег или жестко организованную конкуренцию.
У нас в Украине, при всем понимании и знании роли и ценности
научно- технического (шире — социального) интеллекта, практически продолжают
действовать старые стандарты тоталитарного общества, где творческая инициатива
небезопасна, а иногда наказуема. Речь идет не только о снижении ассигнований
на научные исследования, об отсутствии разветвленной сети научно-исследовательских
программ. Дело в том, что недооценивается и значение интеллекта в социальной
области, что уже становится чрезвычайно опасным.
Начиная с брежневских времен, у нас действует, я бы сказал,
плебейский тип демократии, когда на верху оказываются не самые интеллектуальные
кадры, а среднестатистические личности, удовлетворяющие массовому критерию
интеллекта. Иначе говоря, вместо платоновской модели общества, которая
предполагает правление лучших, продолжают действовать нормы общества, где
первое место получают люди, отвечающие среднему уровню. Это тоже демократия,
но не самая лучшая из всех ее возможных форм.
Показательным примером здесь может быть выдвижение кандидатов
в предстоящей избирательной кампании. Где, пожалуй, за исключением Е. Марчука,
ни один из выдвигаемых кандидатов не оценивается по своему интеллектуальному
уровню. Но ведь в эпоху НТР интеллект и является наивысшим деловым качеством.
Именно от интеллектуальных (как и нравственных) качеств лидера зависит
и проект реформирования, и подбор команды компетентных лиц, способных его
разработать и реализовать. Поэтому проблема интеллектуального фактора в
социальной и духовно-культурной жизни общества, в особенности на его переходных,
переломных кризисных фазах, имеет первостепенное значение.
— Трудно не согласиться с тем, что от качеств лидера
и его окружения в огромной степени зависит успех реформ. Но, наверное,
не только от них...
— Вторым фундаментальным узлом социального реформирования
является, на мой взгляд, обращение к цивилизационному опыту истории. Что
касается товарно-денежных отношений и рыночных механизмов ценообразования,
дополняемых государственными социальными программами, то здесь дело представляется
более-менее ясным. Более туманным и не лежащим на поверхности является
нравственный опыт, религиозные ценности, общекультурные механизмы социального
поведения, включая национальные и этнические ценности.
Известно, например, что выход из той кризисной ситуации,
которая сложилась после эпохи Богдана Хмельницкого и получила в историографии
название Руина, Украина нашла в идеях синтеза ценностей и достижений православной
и западно-христианской культур, провозглашенных еще Петром Могилой, в переходе
на общеевропейские программы образования, в идеях государственного строительства
и национального возрождения в контексте религиозных преобразований.
Другой пример: когда у известного физика Эренфеста, который
дружил со всеми гениями современной физики, спросили, чем отличаются Эйнштейн,
Бор, Гайзенберг от обычных ученых, он ответил: «Они были консерваторами».
То есть они настолько глубоко осознали классический опыт прошлого, что
нашли логический выход из него в будущее, а не путь ломки, нигилизма, отрицания.
И, наконец, третий узловой пункт радикального реформирования
— это проблема развития самодеятельности людей, личной инициативы граждан.
Трезвые реформаторы должны понять, что в эпоху глубочайшего кризиса, когда
государство не способно прокормить своих граждан, единственный выход заключается
в том, чтобы дать им возможность прокормить самим себя.
В стране, к примеру, имеет место явление, называемое в
быту народной экономикой. Этим занимается достаточно высокий процент населения.
Однако такие люди сейчас оказались в тяжелом положении. Нежелательные последствия,
с точки зрения подавления инициативы граждан, вызывает и то, что милиция
постоянно разгоняет стихийно возникающие у станций метро и на перекрестках
улиц Киева базарчики. Это иногда стесняются делать сами милиционеры, поскольку
продавцами являются, как правило, пенсионеры, зарабатывающие на своей торговле
в день не более 5 гривен.
Опыт самых различных стран — от США до Аргентины или Сингапура
— свидетельствует о том, что эффективный выход из кризиса всегда связан
с появлением критической массы инициативных людей. Сейчас в нашем обществе
нет дефицита идей, но зато есть дефицит личной инициативы. Ее нельзя подавлять,
исходя из одних лишь юридических соображений.
— Выделенные вами аспекты реформирования, кроме всего
прочего, предполагают и достаточно высокий уровень политической культуры
общества. В последние лет десять в политическую жизнь оказалась вовлеченной
довольно значительная часть общества. Насколько, на ваш взгляд, политизация
общественного сознания способствует преодолению кризиса?
— Среди так называемых «негараздов» нашего общества меньше
всего обращают внимание (а иногда даже положительно оценивают) на такое
явление, как его чрезмерная политизация. Политика все больше охватывает
все сферы общественной жизни и грозит поглотить или подменить профессиональные
проблемы, проблемы становления гражданского общества, прочие важнейшие
аспекты нашего перехода к нормальной жизни.
Одним из примеров такой универсализации политики являются
беспрецедентные пропаганда и популярность, особенно среди молодежи, так
называемой политологии — дисциплины, научный статус которой еще требуется
подтвердить и обосновать. В вузах пропагандируется создание так называемых
«студенческих парламентов». Речь, конечно, идет не о том, чтобы ограничить
политическую активность молодежи, она действительно нуждается в поощрении.
Имеется в виду превращение профессии политика в массовую специальность,
что, на мой взгляд, имеет негативные последствия.
Занятие политикой должно быть связано не только со знаниями
и информированностью. Настоящая политика — это прежде всего мудрость, требующая
огромного жизненного опыта, того фронезиса, или практического разума, без
которого, как это прекрасно понимали еще древние, невозможна никакая успешная
общественная деятельность. Политика как массовая профессия превращается
в практику честолюбцев. Едва ли от их активности общество получит для себя
что-либо полезное.
Вопрос этот имеет и более глубокие корни. Если на первых
этапах своей истории человек боролся с силами природы, то сейчас возникла
другая задача — борьба с чрезмерной интенсификацией социальных сил. Известный
итальянский культуролог Гвардини подчеркивает, что усиление политического
фактора связано с усилением власти, которая, в свою очередь, нуждается
в контроле над нею, то есть власти над властью и так далее. Это угрожает
тем, что политика может поглотить и общественную активность, и права человека.
— В последние годы, особенно в периоды избирательных
кампаний, различные социологические службы засыпают нас данными о настроениях
электората. Я знаю, что вы в свое время возглавляли отдел методологии социальных
исследований в Институте философии НАН Украины. Насколько, на ваш взгляд,
верны современные оценки рейтингов политических деятелей и, вообще, в какой
мере можно доверять социологическим прогнозам?
— Меня очень беспокоит качество, надежность и эффективность
эмпирических социологических замеров различных избирательных кампаний и
прогнозирование их результатов.
Речь идет о том, что уже в начале новой, в частности, президентской
избирательной кампании мы сталкиваемся с недостаточно обоснованными рейтингами
и прогнозами. Вряд ли можно согласиться с тем, что, как в последнее время
утверждают социологические службы, Наталья Витренко занимает второе или
даже первое место по популярности в украинском обществе. Здесь мы сталкиваемся
с тем, что социологические опросы и их анализы не поднимаются выше сугубо
эмпирического уровня и не анализируются с точки зрения общих теоретически
выверенных подходов.
Мало, на мой взгляд, проводить дифференциацию респондентов
только по географическому критерию, скажем, на западные и восточные области
Украины. Дело в том, что уровень гомогенности, однородности украинского
общества крайне низок, по сравнению с западными социумами. У нас огромную
роль играет как региональная, так и социокультурная дифференциация, без
теоретического анализа которой эмпирические данные являются беспомощными.
— У всех на слуху грядущий переход в новый век, который
одновременно означает и смену тысячелетий. Какие, по вашему мнению, мировоззренческие
проблемы сопровождают наше вступление в новое тысячелетие?
— Нет сомнений, что на рубеже тысячелетий возникают новые
мировоззренческие проблемы. Но далеко не все из них ясно просматриваются
сегодня.
Прежде всего меняется человеческая чувственность. Если
раньше она была связана в основном с восприятием природных ритмов, к примеру,
закатов и восходов солнца, то сейчас она все более и более опосредуется
электроникой, своего рода блиц-культурой телевидения, мельтешением электронных
образов аудио- и видеотехники, или даже показателями приборов. Предметом
человеческой чувственности все более становятся размытые, переходные, иногда
даже эруптивные воздействия социальных феноменов типа массового общественного
мнения, настроений, слухов и так далее.
Далее, человечество, входящее в третье тысячелетие, в значительной
мере состоит из людей, переживших воздействие тоталитарных систем, людей,
ощутивших чрезвычайную близость, я бы сказал, соседство зла. Во все века
существовали деформирующие социальные силы, даже демонизм зла. Но он относился
в основном к тиранам, правительственной верхушке, правящей элите. Однако
при тоталитарных режимах зло стало тотальным. Любой сосед, дворник или
даже случайный гость мог доносом сослать тебя в лагерь, чтобы занять твою
квартиру. Всегда была оппозиция закона и беззакония, но в тоталитарном
обществе мы столкнулись с властью, не соблюдающей собственные законы, какими
бы жестокими они ни были. Это полностью ликвидировало социальную защиту
и гарантированность каких-либо прав.
Такую ситуацию на чисто логическом уровне можно характеризовать
как отрицание закона исключенного третьего, когда вместо дилеммы злодей
— добропорядочный человек (а третьего не дано) на сцену вступает именно
этот третий, который может оказаться добропорядочным и злодеем одновременно,
то есть законопослушным мещанином, способным на непредвиденное зло. Эта
деформированная духовность современного человека потребует от нас особой
ментальной компенсации в третьем тысячелетии — то ли в виде усиления религиозного
сознания, то ли в виде культурно- духовных взлетов. Во всяком случае —
резкого поднятия социального статуса морального поведения. Как говорил
Мальро, двадцать первый век будет веком религиозно-морального сознания
или его вообще не будет.
Кроме того, в настоящее время все более усиливается так
называемый футурошок. Будущее наступает настолько быстро, что мы не успеваем
к нему приспособиться. Возникают проблемы и с отношением к прошлому.
Достаточно сказать, что человечество движется в будущее
с ускорением в 16 тысяч человек в час. Это значит, что уже в первой половине
третьего тысячелетия актуально живущих на планете будет больше, чем всех,
кто когда- нибудь жил. Римляне писали на надгробных стелах: присоединился
к большинству. Мертвых всегда было больше, чем живых. Эта ситуация может
скоро изменится в пользу живущих, что может сменить наш пиетет перед прошлым.
Что касается настоящего, то человек, как известно, в среднем
живет 600 тысяч часов. Из них 400 тысяч часов уходит на сон, физиологические
нужды и обслуживание тела. И только 200 тысяч часов остается на свободную
жизнедеятельность. Как заполнить эти 200 тысяч часов и тем самым духовно
расширить биологические рамки жизни (тем более что в современном мире человек
тратит больше года жизни, чтобы дозвониться до знакомых и около двух лет
на поиск вещей, утерянных в своей квартире)?
Заставляет задуматься и то, что при всех прошлых коллизиях
между отцами и детьми все поколения одной и той же эпохи жили примерно
в одном и том же типе культуры. Сейчас же поколения людей старше 60 лет,
среднего возраста и молодежь живут в разных субкультурах. Трудно объединить
в одну ценностную систему людей, помнящих дирижабли, граммофоны и галоши,
с молодежью, которая пользуется компакт-дисками, аудио- и видеотехникой,
у которой мировоззренческие проблемы замещены неким видеобагажом из отрывков
клипов и рекламы, образами идолов поп-культуры.
Все серьезней стучится в дверь и проблема освоения аскетического
опыта прошлого, ибо распространение норм потребления, характерных для так
называемого «золотого миллиарда» населения развитых стран, на всю планету
грозит ее уничтожением.
