Начало на 1-й стр.
— В журналистcкой среде не принято говорить о целях,
сверхзадачах того продукта, который мы ежедневно готовим для эфира и печати.
В то же время — зритель и читатель воспринимает наши «послания» к нему
менее буднично, тем более такую яркую публицистическую программу, как «Версії...».
Ваша программа делается о тех людях, которым невыносимо трудно живется
в нашей стране. Для тех людей, которым происходящее в стране болит. И теми
людьми, которые не могут оставаться в стороне... А в чем вы, авторы «Версій...»,
видите свою миссию?
— В принципе, в своей программе мы не более, чем выполняем
профессиональную задачу, рассказывая «что?», «где?», «когда?», «почему?»
И оказалось, что если давать на эти вопросы прямые ответы, то уже у тебя
получается не «задача», а «миссия».
И определить ее приходится. Думаю, так: своей программой
мы хотим сделать то, что показывают на телеэкране, адекватным происходящему
в реальной жизни. Другими словами — дать человеку сказать по телевизору
именно то, что он сказал тебе в камеру. Кто заставляет нас смягчать, пересказывать
его слова в общей форме, «срезать углы» и, в конце концов, делать так,
что человек вроде и не сказал ничего, а так — пожевал что-то беззубым ртом
и пошел себе? Кто предписывает нам «делать вид»?
Ко мне однажды подошла коллега с другого канала и сказала:
«Я сделала одну программу, ну, понятно, что у меня там все хорошо, но я
тебе расскажу, какой там кошмар творится на самом деле! Сделай — ты же
можешь. А мне нельзя — ты же понимаешь».
Я, честно говоря, не понимаю — с каких это коврижек я могу,
а другому нельзя? У меня, правда, спрашивали — у вас ведь канадский паспорт,
да? Вы и говорите как-то по-украински чересчур...
Такая получается ерунда. А ведь это мы сами себя приучили
вместо «умер» говорить «немножко умер». И потому простое уточнение выглядит
диссидентством.
Кроме того, касаясь любой темы — пусть это маленькая беда
в маленьком доме маленького человека, которого зовут-то никак — ты можешь,
конечно, «не заметить», что его беда сидит в Киеве и посылает деньги на
свой счет в западных банках. А можешь и заметить. Вот это уже, конечно,
твоя проблема. И тут начинается твоя миссия.
Считается, что народ имеет такую власть, которой заслуживает.
И трудно не согласиться, вроде. И примеры есть в других, бывших наших странах,
которые рассчитывали было на нас, да плюнули давно. И живут себе уже, как
для нас — так за горизонтом.
Но меня бесят это принятое у нас постоянное ерничанье и
насмешки над чудной ментальностью нашего народа, терпящего все покорно,
стоически и, кажется, необъяснимо. Вот эти попытки нарисовать украинца
как перепуганного недоумка-жлоба, которому все «якось воно буде, аби не
в морду». Это великое терпение — уникально в мире. Его надо ценить и обожествлять.
И это страшный грех — издеваться над такими по-библейски терпеливыми и
безгранично ласковыми людьми. И это уже то, что называется — миссия для
любого человека: пытаться развести руками тучи над этим многострадальным
осмеянным народом.
Я знаю людей, которые делают это. И я просто стала в их
негустой ряд. И взяла с собой друзей.
— Казалось бы, наше время своим социальным неблагополучием
просто-таки дает «зеленый свет» неполитической публицистике, социальным
телепроектам. Скорее, следовало бы ожидать даже определенной конкуренции
в этих темах. А на практике — наоборот — за них редко кто на нашем ТВ берется.
Почему?
— Ну, во-первых, потому, что это непросто все-таки. ТВ
ведь контролируется теми, кто обычно говорит: «народ любит то» или «народ
не хочет смотреть это», или «народ устал, ему нужно расслабиться, а не
смотреть тяжелые программы». Плевать, что народ, хотя бы в проведенном
нашим ночным каналом «Проти ночі» опросе, голосует за острую информацию,
в которой испытывает недостаток.
С другой стороны, я думаю, все-таки, если очень хочешь,
то можно. Можно делать такие программы, есть люди, которые выпустят это
в эфир. Они есть, как показывает практика. Но это вредно для здоровья.
Потому что, если хочешь сделать все, как оно есть, нужно много плакать,
много трепать нервы, много переживать унижений — жить, как те, о ком снимаешь.
Это неприятно. Потому я не осуждаю тех, кто этого не делает.
— А что вам дает силы заниматься таким проектом?
— Особых сил и не прибавляется, но есть нечто, не позволяющее
оставить это занятие. Прежде всего то, как на тебя смотрят люди. Не можешь
им в глаза сказать: ну все, с меня хватит, я уезжаю в Баден-Баден.
— Вы много ездите по стране, вам пишут отовсюду. У вас
достаточно информации, чтобы говорить о том главном, что сейчас определяет
общее состояние, настроение жителей Украины.
— Общее настроение — подавленность и отчаянье. И что меня
удручает — паралич воли, слезы и мольбы о пощаде, которые меня просят «передать
там, в Киеве». Воистину — «что отцы не достроили — мы достроим». Такой
огромный лепрозорий достроим. «Немов у забуте століття зайшов і стоїш.
Поблизу в тумані повільно бредуть прокажені...» — писал известный поэт
Василь Герасимьюк, чьи стихи теперь изучают в школе. В стихах это детям
можно. Это как бы образ. Но это нельзя говорить. Поскольку этот поэт работает
на радио, я слушала кухонную «радиоточку» — да еще потому, что там оставалось
много любимых годами программ и ведущих, которые так интересно рассказывали
о культуре, истории, литературе. Сегодня, чтобы все это послушать, нужно
купить новый приемник и крутить ручки, ловя канал, куда это все засунули
подальше от людей, которым не за что покупать приемники. И все- таки даже
здесь, на радиозадворках, я недавно обнаружила, что нет больше с нами такой
формы как прямой эфир — такая чудесная интерактивная форма. Она явно народу
вредна. Народу оставили лишь «автомобильное» радио, где можно по пейджеру
передать в драгоценный эфир «привет Серому от братухи» и слушать безграмотный
круглосуточный треп каких-то девчонок, не знающих ни правил ударений, ни
знаков препинаний, ни того, что в их случае лучше молча показывать ножки.
А главное — народ. Он сидит возле замолчавших радиоприемников,
основного источника информации в стране, откуда теперь только «ты моя мышка,
я твой котик», возле неразборчиво показывающего полтора канала ТВ-ящика
(когда свет есть), не читая ни одной газеты, которые так далеко не «залетают».
Народ сидит, втянув голову в плечи в полной тишине, ничего не понимая —
и лишь прядет ушами, вслушиваясь: откуда фуганет. Это без преувеличений.
А еще он научился на лету заглатывать летящий бублик за
хорошо выполненную команду «Лежать!» и сидеть, напряженно втупившись в
следующий. Я думаю об этом, играя со своим псом Арчибальдом. И мне хочется
скомандовать: «Голос!». Но я понимаю, чего стоит этот «голос» за бублик.
На днях я наблюдала, как одна «хитовая» певица бежала к
тем, «за кого» будет петь, уточнять, где ей выделят за это квартиру...
Народ, словом, живет так, как будто ему здесь больше не
жить...
— Как часто — и как именно — реагируют на «Версії...»
официальные органы?
— Официальные лица ни разу не выходили на связь. Ни одного
раза. В то же время я знаю совершенно точно, что программа — в зоне пристального
внимания официальных кругов самого разного уровня. Приезжая куда- нибудь
на съемку, мы всегда ощущаем большое беспокойство местных властей, которые
«жмут» на людей, к которым мы приехали: «Как это вы ее вызвали сюда?»,
«Почему это она не зашла прежде к руководству?» В одной области за нами
следили, а потом однажды один человек, не выдержав, «сорвался» и подошел:
«Кто вам позволил ездить по нашей территории?» Территория была, между прочим,
— село. И человек искренне не понял, почему нам смешно.
Мы перестали общаться с государственными лицами. Во-первых,
они все время пытаются убежать и нервничают так, что их жалко. Во-вторых,
госслужащие никогда не отвечают на вопрос, лишь отчаянно вращают глазами,
давая понять: я бы с радостью вам все сказал, но вы же понимаете мое положение...
Они все почему-то в положении. Кто их все время?..
Короче говоря, с государством говорить не о чем, оно постоянно
что-то прячет под столом. Нам важно, что все-таки, узнав о нашем приезде,
«они» бросаются на «место происшествия» — и быстро-быстро что-то, хоть
минимально, меняют молча, как бы и сами, без нас, давно собирались это
сделать. Боятся, когда страшно.
А страшно им знаете когда? Когда их перестают бояться люди.
А мы едем обычно именно с этой целью — поддержать и расширить ряды нашего
Общества Борьбы Со Страхом, о котором и для которого наши «Версії...» и
«Ты не один».
— Не раз вы рассказывали в своих передачах и о желании
чиновников обвинить журналистов в предвзятости. Насколько это типично?
— Это типично и это обычное дело. И, между прочим, журналистов
действительно можно обвинить в предвзятости — они сами дают повод. Их,
журналистов, так много, и всем так хочется славы и денег (можно просто
денег)! Я не знаю примеров и настоящей журналистской солидарности. Сколько
помню, собирались тусовки «особых» — да так, побухали, поорали, полюбили
друг друга, рассорились, не поделили — и разбежались. Что- то не слышала
я, чтобы и Союз журналистов вступился за кого- то из журналистов. В этой
ситуации очень просто обламывать, обвинять и судить тех немногих честных
людей, которые в нашей журналистике остаются, и чье присутствие дает силу.
В конце концов — журналисты боятся. Нет ничего проще —
найти журналиста повешенным в чужом городе или в своей квартире, расстрелянным
на улице, с побитой мордой в подворотне, сгоревшим, потому что ему попался
взрывающийся телевизор, посаженным в кутузку, чтоб никого не «изнасиловал».
Это так просто и типично. Потому что нет такого закона — чтобы человека,
который «против», не задавить. Именно поэтому вопрос: быть ли тебе честным
журналистом, говорить ли то, что есть на самом деле, защищать ли тех, кто
в опасности, — этот вопрос остается личным делом каждого.
— И личным делом тех, кто у власти? Кем, по-вашему,
нынешние властные структуры видят народ своей страны?
— Моя приятельница, работающая в, скажем так, Центре здоровья,
где поправляют внешний вид депутаты, бизнесмены- политики, политики-бизнесмены,
словом — «эти», как она их называет, показывая почему-то пальцы веером,
удрученно сказала мне на днях: «Все, можешь расслабиться с выборами, со
страною своей. «Эти» уже все сделали, они каждый день говорят о том, кто
куда переводит деньги, по какому пункту закона что «обходить». Они при
этом не стесняются все это говорить при обслуживающих их сотрудниках клуба
— их как бы нет в живых, господа без стыда раздеваются при лакеях — не
станешь же ты, право, стесняться пса или кошки в твоей спальне...
Вот примерно так нынешние властные структуры видят свой
народ. А как иначе — если в стране на любого можно взять справку, что он
мочится в штаны и поэтому должен жить в психушке, если нотариус заверит
вам справку, что вы сама себе двоюродная бабушка, а от имени покойника
выдать вам дарственную на квартиру соседа. То есть иначе и быть не может,
если граждане лишены элементарных прав человека и права защищаться. (Об
этом — одна из следующих наших передач.)
— Что может изменить ситуацию?
— Это могут изменить, вы будете смеяться, только честные
люди, которых все равно больше, чем подонков. Так говорит Татьяна Семеновна
Яблонская, добрый друг нашей программы и соратница известного правозащитника
Семена Глузмана. Глядя на таких людей, смеешься над своими детскими страхами
и перестаешь сучить ножками. Честных людей больше, и они готовы не за копейку,
а просто делать работу, которую хорошо знают, чтобы отстоять чей-то попранный
государством интерес. Если этих людей собрать — получится хорошая армия,
интеллигентская, рабочая — не важно, но компания людей, что помогли друг
другу однажды и поняли свою силу. Если этих людей собрать — все может у
нас получиться...
И еще — если отрегулировать «понятия». Например, о том,
что жизнь одного-единственного простого, никому не известного человека,
может быть главной темой дня всей страны. В такой стране захочется жить.
Это очень трудно заложить в новые головы. Недавно в Москве я сидела на
мастер-классе известного в прошлом журналиста- международника Валентина
Зорина и слушала, как он позорит журналистов НТВ: они, как сосчитал бывший
мастер, начали программу новостей и держали 11 минут эфирного времени сюжетом
о гибели восьми мальчишек-солдат в Дагестане. Он негодовал, что они столько
времени отвели им и лишь на 20-й минуте выпуска сообщили о важном съезде
какой-то партии, название которой мне лично ничего не говорит. Он сказал,
что это позор журналистики.
А я сказала себе, что я бы на месте Митковой сделала бы
точно так же. Я знаю еще людей, которые так сделают. И так можно начать
перемены.
— Как вы относитесь к позиции большинства украинских
журналистов в предвыборной кампании? Что, по-вашему мнению, побуждает многих
участвовать в манипуляции общественным мнением? По сути, в кампании лжи?
— Собственно, такие и журналисты, какая у них страна. Если
бы им не давали денег, не кормили бутербродами с икрой, не катали на красивой
машинке — дескать, хочешь такую? — они были бы честными людьми, т.е. писали
бы то, что думали. Ведь врать просто так, бесплатно — нет смысла. Именно
для этого некий господин придумал такую вещь, как искушение.
Мне жаль этих людей. Им потом еще некоторое время и самим
жить на этой земле, где они себе чуть-чуть хотели «замутить», им носить
мутные глазки, некрасивые висящие животики, набитые икрой... Им учить своих
деток: «Ты должен расти сволочью, потому что твой папик такую устроил тебе
родину». А потом детка отнесет синий трупик папика, ничего не забравшего
с собой в могилу, как рассчитывал, — в общую землю, где все равны. А, может,
и не отнесет. Ведь папа хотел, чтобы он был сволочью...
— Интересуют ли вас рейтинги «Версій...»? Ведь они несопоставимы
с рейтингом «мыльных опер», скажем...
— Не особенно. Во-первых, рейтинги тоже составляют определенные
люди — и они не всегда отображают истинные интересы зрителя. Да, я имею
в виду и намеренно «создаваемые» цифры — у нас ведь нет области, куда не
проникла порча.
Скажем, до сих пор повсюду, где бы мы ни ездили, вспоминают
и скучают за «Проти ночі», закрытой нами два года назад. Это говорит нам
о том, что не такая уж она была «для узкого круга», как нас в этом убеждали
цифры.
Однако мы справляемся регулярно о рейтинге, какой он ни
есть. Ясно, что он не сравним с «мылом». Но никто и не сравнивает. Есть
дифференциальные рейтинги для такого рода программы, выходящей в такое-то
время (и еще много разных нюансов)...
Но что самое интересное, рейтинг «Версій...» бывает достаточно
высок — настолько, что, в принципе, можно рискнуть и сравнить с чем-то,
что «народ любит».
— Общество уже готово слышать правду о себе и о тех,
кто им руководит?
— Если знать, что настоящей правды, как таковой, нет, а
есть множество разных правд и каждый ищет свою, то можем утверждать, что
общество уже видит и слышит одну из бесспорных правд — о том, в каком состоянии
оно сейчас находится, имея такое бездарное телевидение. В ужасном, безобразном,
я бы даже сказала, «оскорбляющем человеческое достоинство», состоянии.
Наверное, за это нас и наказывает Высший Судья — ведь нельзя так распускаться
и вшиветь. Общество хочет слышать другую правду? О себе и о том, кто сидит
на его согбенной шее? Оно должно аккуратно (чтоб не убился паразит) эту
шею разогнуть и сказать тем, кто им руководит: «А ну-ка помолчи немного,
а то как выберу на выборах». Общество вообще просто должно быть, чтобы
чего-то хотеть и мочь.
СПРАВКА «Дня»
Ольга Герасимьюк. Родилась на Полтавщине в 1958 году в
семье учительницы и механика. Закончила среднюю школу с золотой медалью.
По рекомендации тогдашнего «Комсомольского знамени» как победитель специального
конкурса поступила в Киевский государственный университет имени Т.Г. Шевченко,
который закончила с красным дипломом.
Дальше 17 лет работала в прессе («Комсомольское знамя»
— «Коза» — «Независимость», журнал «Людина і світ», УНИАН). Пять лет назад
начала работать на телевидении в программе «Післямова» (ТК «Нова мова»),
с 1996 года — автор-ведущая ТРК «Студия 1+1», где был осуществлен проект
«Проти ночі» (диплом Национального совета по вопросам радио и телевидения)
и сейчас — «Версії». (Лауреат «Золотой эры Украины-99», дважды лауреат
евразийского телефорума в Москве, диплом МВД России в Международном телефестивале
«Правопорядок и общество», Гран-при международного фестиваля «Экоэфир-99»,
организованного TACIS, Гран-при телефестиваля ВОЗ в Лондоне, лауреат телефестиваля
«Единый мир-99» в Лондоне).
Стажировалась в США: US News&World Report; Gannett
News Service (Вашингтон), Голландии, работала стрингером в Би-Би-Си.
Замужем (муж — поэт Василь Герасимьюк), сын — семнадцатилетний
Руслан.
