Правду говоря, при знакомстве с Леонидом Сергеевичем я несколько удивился:
раньше представлял себе полярников такими строгими и молчаливыми людьми.
Из моего представления подтвердилась разве что окладистая борода.
— Леонид Сергеевич, честно говоря, не надеялся, что полярники такие
жизнерадостные люди. Кстати, правда, что Антарктида меняет людей: уезжаешь
одним — приезжаешь другим?
— Антарктида, как и другие экстремальные страны, в определенной степени
влияет на характер человека. Но, в основном, в лучшую сторону. Кто-то едет
туда за научным материалом, кто-то — заработать денег на квартиру, на машину,
а многие — просто испытать себя, проверить свои человеческие качества и
возможности. В Антарктиде есть все условия, чтобы человек стал личностью,
если в обычной жизни у него не было возможностей себя проявить.
— Когда начался ваш личный роман с Антарктидой?
— Родился я и практически всю жизнь прожил в Ленинграде, хотя отец мой
родом с Волыни и попал туда незадолго до революции. Поэтому после семилетки
поступил в строительный техникум. Потом по распределению попал в ведомство
Минстроймаша Курчатова. Страшная, одним словом, была ситуация секретности.
Это уже сейчас я могу говорить, где работал и чем занимался. А работал
я со строителями и сооружали мы цеха и лаборатории. Но проработав пять
лет, я понял, не мое это — сидеть возле кульмана, чертить строительные
конструкции. Во время отпусков я ездил заниматься альпинизмом на Кавказ.
Там меня очень заинтересовали как явление природы огромные ледники. Вскоре
я поступил в Ленинградский университет на географический факультет, а после
его окончания стал гляциологом (исследователем льда — Р.О.). По распределению
был направлен в Ленинградский институт Арктики и Антарктики. Занимался
программами института, ездил в экспедиции на землю Франца-Иосифа, на Северную
Землю, на Таймыр, потом уже неоднократно, начиная с 1969 года — в Антарктиду.
Короче говоря, в прошлом году исполнилось 40 лет, как я связан с исследованием
ледников полярных стран. Не раз бывал на советских станциях, а в 1993 году
отправился в Антарктиду уже в составе первой украинской экспедиции. Хотя,
конечно, сотни украинцев и раньше участвовали в исследовании этих земель.
Но тогда все было безлико.
Теперь мы самостоятельно осуществляем свои исследования на своей станции.
Продолжаем в значительной степени исследования, начатые британцами на станции
«Фарадей» еще до того, как она была передана Украине и получила название
«Академик Вернадский». Правда, мы проводим работу на более высоком уровне,
поскольку имеем более квалифицированных специалистов. Мы делаем интернациональное
дело, как это делают и другие страны-участники Вашингтонского договора
об Антарктике 1959 года. Главное, что мы не просто присутствуем в Антарктиде,
а принимаем активное конструктивное участие в ее изучении ради наших потомков
и стратегических интересов государства.
— Что имеется в виду под «стратегическими интересами»? Неужели правда,
что «Континент мира» будут делить?
— Абсолютно очевидно, что в следующем веке будет поставлен вопрос, чтобы
природные ресурсы, которые есть в Антарктиде, разрабатывали и использовали
участники упомянутого договора. Пока все делают общее интернациональное
дело, а потом страны, работающие там, будут иметь свою долю в использовании
ресурсов этой ледовой страны.
— Антарктида действительно такая богатая?
— По своим богатствам она не уступает Южной Африке. Почему? Антарктида
и Южная Африка когда-то были частью единого праматерика Гондвана, который
в свое время раскололся на Антарктиду, Южную Америку, Австралию, Африку,
Индостан. После раскола части этого материка в силу определенных причин
начали дрейфовать на Север. Индостан даже пересек экватор и присоединился
к Азии. В этом месте, где они «состыковались», возвышаются сейчас Гималаи.
Все это доказано. Скажем, древние природные организмы, найденные в Южной
Африке, были обнаружены и в Антарктиде. Это подтверждает, что когда-то
было единое геологическое образование.
— Есть ли опасность, что Украина останется в стороне при разделе антарктических
богатств, несмотря на то, что украинцы столько сделали для их исследования
в составе Советского Союза?
— На задворках она не окажется. Не столь важным является количество
станций — одна, как у нас, четыре, как у американцев, или семь, как у россиян.
Дело в том, что главным фактором является конструктивное присутствие в
Антарктиде. За один год мы сделали больше, чем англичане за несколько.
Однако в любом случае мы вынуждены будем ставить новые станции в местах,
наиболее перспективных по минеральному сырью. Правда, нет сейчас финансовых
возможностей, однако через два-три года — посмотрим. Во всяком случае,
в планах это есть.
— Можете вспомнить о каких-то особых достижениях украинских полярников?
— Академик Олег Вялов, который был участником первой советской экспедиции,
собрал первую коллекцию горных пород из Антарктиды. Часть коллекции, считавшейся
общесоюзной собственностью, он привез во Львов. Правда, когда теперь приезжали
геологи, то утверждали: именно они привезли первую коллекцию. Я на такое
отвечаю: «Книги нужно читать, уважаемые. Вы что забыли своих предшественников?
До вас был Олег Вялов».
— И все же, как вам реально видятся украинские антарктические перспективы?
— Перспективы нормальные. Но необходимо поставить новую станцию в богатых
районах. В Антарктиде в отдельных местах есть даже алмазные трубки, не
говоря уже о газе. Но нет возможности финансирования.
— Когда Президент вручал вам орден «За мужество», не возникло желание
ему все это сказать?
— А я и сказал. Очевидно, что задержки с финансированием украинских
экспедиций, продолжающиеся уже не первый год, могут довести до того, что
мы столкнемся с новой челюскинской эпопеей. С Антарктидой шутить нельзя.
Она этого не любит. Нельзя приходить туда в конце сезона, когда суда других
государств уже отправляются домой. Из-за таких задержек тормозится выполнение
запланированных работ, люди работают в экстремальных условиях. Начинаются
ветры, снегопады, «оживают» ледники. Нельзя сэкономить на этом. Можно только
потерять, что и произошло во время последней экспедиции, когда наше судно
«Эрнест Кренкель» больше недели стояло в порту Монтевидео по дороге в Антарктиду,
и столько же — на обратном пути. Скупой платит дважды. Я сказал, что ребята
из Минфина и, в первую очередь, Игорь Митюков должны что-то думать.
— Что после первой экспедиции заставило вас отправиться во вторую, третью?
— Научный интерес, безусловно, в первую очередь. Но, кроме того, кто
хоть раз побывал в Антарктиде, на всю жизнь заражается ее «вирусом» и старается
попасть туда снова. Бывает, после окончания зимовки ребята посылают все
и зарекаются сюда возвращаться. Но проходит время и все повторяется. Однако
для некоторых это заканчивалось плохо: то жена бросит, разболтается, мягко
говоря, то еще что-то...
— Правду говоря, частые экспедиции не слишком на пользу семейной жизни.
Как этот вопрос решался у вас?
— Ну как решался? Да никак. Это была работа, как и у многих геологов....
Сейчас вот космонавты тоже по году летают. Раз взялся за гуж, то куда уж
денешься.
— Приходилось ли вам на зимовках разочаровываться в людях, которых давно
знали?
— Да. Антарктида — это хорошая школа. Если уж поехал сюда, должен вести
себя хорошо. У нас как: отработал восемь часов — и по домам. А здесь, как
на подводной лодке, никуда друг от друга не денешься. Здесь негатив, спрятанный
у тебя внутри, сразу проявляется. И где сукин сын — сразу видно. Там не
смотрят на интеллигентские манеры и сюсюканья типа «прошу», «пожалуйста».
Смотрят на то, как ты относишься к людям, как работаешь. Об этом писали
еще Нансен и Скотт.
Кстати, вы знаете, что в первой экспедиции Скотта участвовал Антон Омельченко,
наш соотечественник из села Бацки, что в сорока верстах на север от Полтавы.
Скотт взял его по рекомендации Нансена, чтобы он заботился о собаках и
пони. Омельченко до этого работал в экспедициях на Севере России и хорошо
знал эту работу. Сейчас бы такая работа называлась, например, механик-водитель.
И 25 летний полтавчанин показал себя с наилучшей стороны. Кстати, после
гибели Скотта с товарищами Антон вернулся и прожил, если я не ошибаюсь,
до 1943 года. В ближайшее время группа из нашего Южного антарктического
центра, который базируется в Одессе, отправится на родину Омельченко к
его внукам. Отметим 75-летие его участия в экспедиции Скотта и 55-летие
его смерти.
— В Антарктиде Вы имели возможность общаться и с немцами, и с американцами...
Там проявляется то, что у нас называют славянской душой?
— А как же! Мы же широкие люди! Хотя они, конечно, тоже хорошие. Там
вообще прекрасные взаимоотношения между людьми различных национальностей.
Запросто можно прийти в гости на станцию, и тебя всегда приветливо встретят.
Например, на День независимости Индии мы летали на их станцию «Большой
Ганг». А когда, скажем, в катастрофу в горах Антарктиды попал бельгийский
принц, его, рискуя жизнью, спас советский летчик Перов. Однажды нашего
тяжело больного полярника со станции «Молодежная» спасли американцы, которые
на своем самолете «Геркулес» отправили его на операцию в Новую Зеландию.
Был случай, когда наш ледокол вытянул японское судно, зажатое айсбергами.
Взаимопомощь там огромная. Все строится на человечности.
— Чего вам лично больше всего хотелось в Антарктиде?
— Чтобы была хорошая связь. Спутниковая устанавливается элементарно,
но на нее нет средств. А так — раз в месяц поговоришь с семьей три минуты,
ведь центр ставит ограничения. А хотелось бы не раз в месяц и хотя бы по
десять минут.
— Несмотря ни на что, еще бы поехали?
— На сезончик еще бы поехал. А на зимовку уже пусть отправляются молодые.
Вот львовянин Мирон Колодко, имеет и соответствующий возраст, и опыт, чтобы
возглавить следующую, уже четвертую украинскую экспедицию.
P.S. Заканчивая наш разговор с профессором Говорухой, я понял, что раз
он сказал, что еще бы не отказался поплыть на белую землю, — то так и будет.
Украине очень нужны его знания и опыт. А уже потом пусть Леонид Сергеевич
отдыхает, если можно назвать отдыхом научную работу «на месте» и написание
книг для потомков. Только вот не «заплачет» ли по нему Антарктида?
