Представляя сегодня новую ежемесячную рубрику, которая будет появляться на этом месте каждую первую либо вторую пятницу месяца, я никоим образом не нарушаю традицию бесед на предмет искусства, каковые предполагает знакомый нашим читателям «Мастер/Класс». Ведь здесь будет идти речь о городах — Украины, мира, а любой город, от провинциального местечка до современного мегаполиса, сам по себе является произведением многих искусств. И всегда найдется его, города, знаток и поэт, готовый рассказать о нем множество захватывающих, феерических и доселе неведомых историй. То есть — предложить нам путешествие. Вот ради таких, пусть опосредованных газетной полосой, но все же глубоко личных путешествий по дальним и ближним улицам, ради любовных посланий «Городу-и-Миру», с которыми не может сравниться самый подробный репортаж, и затевается эта рубрика.
А первым будет город знаменитый и примечательный — Нью-Йорк, и расскажет о нем его истинный фанатик — художник, бывший киевлянин Владимир Давиденко. Чтобы понять, почему выбор остановился именно на нем, достаточно лишь процитировать одну из записей в его интернет-журнале: «...А иногда мне хочется взбежать на середину Бруклинского моста и закричать, подобно какой- нибудь «царапутре»: «Люди! Я променял вас на ваше детище!» Согласитесь, что жить в столь обширной колонии человеческих организмов, да еще и получать экстатическое удовольствие от этой жизни может только маньяк. И записки эти — не хронология каких-либо событий, а, скорее, записки одержимого «хронической урбаноманией». Новый Йорк — мой наркотик...»
Наше общение также происходило посредством Сети, однако нисколько не утратило от этого в живости и красочности.
— Как вы оказались в Нью- Йорке? Давно ли это было?
— Случилось это в феврале 1991 года. Я прилетел в Новый Йорк, следуя в Балтимор в гости к подруге.
— Каким было ваше самое первое впечатление о городе? Звук, цвет, вкус, запах?
— Самое первое впечатление о Городе: невозмутимость его обитателей по поводу моего появления. И отсутствие всякой отгороженности. И непонятный язык, называемый английским. Позже оказалось, что многие могут говорить на английском и по-настоящему.
Звук, цвет, вкус и запах — имя им Разнообразие. Намного ярче запомнились другие характеристики Нового Йорка: размеры (отчего-то сильнее всего впечатлили не «Близнецы» и «Имперский», а мосты через пролив Восточная река, уходящие вглубь острова на высоте 10— 12-этажных домов), перспективы (постоянное ощущение простора) и откровенность, то есть неприкрытая забота о нуждах не царя-короля, бога да отечества, а о своих, кровных. Новый Йорк — испытательный полигон человечества, которому предоставлена свобода действий от своего имени, а не от имени той или иной идеи. Вернее, идея предельно проста: Новый Йорк — царство человека.
И еще: с первых шагов по Городу я почувствовал себя дома. Было необъяснимое ощущение возвращения.
— А насколько охотно город принял вас?
— Город принял меня вполне гостеприимно. Была установлена круглосуточная забота о моем увеселении: бесплатные музеи и концерты, русскоязычные поселенцы обильно угощали меня дарами алкогольной и психоботанической промышленностей, «медноголовые» отпускали меня с миром после подобных угощений, бродяги уступали мне место на скамейках ночных платформ в Подземелье. И все это под уличный джаз и любимые песни по радио в супермаркетах. И полное понимание происходящего вокруг. Вероятно, увлечение американской музыкой и литературой (Роберт Стоун, Джозеф Хеллер, Вашингтон Ирвинг, Уильям Фолкнер и пр.) сыграли свою роль. Добавьте определенный интерес публики к лубочным произведениям, которыми я добывал себе средства на увеселения. Я быстро увился общественными и дружескими связями и зацвел.
— Что за люди нью-йоркцы? Есть ли какой-то особенный тип нью-йоркца в том смысле, как существует расхожее представление о типичном петербуржце, киевлянине или москвиче?
— У меня всегда были сложности с понятием «типичный горожанин» — не довелось встречаться с внятными иллюстрациями ни в Питере, ни в Киеве, ни в Новом Йорке. А в Новом Йорке люди разнятся еще больше, чем в Питере и Киеве.
— Вы чувствуете себя нью- йоркцем?
— У меня с Городом сложилось: я чувствую себя на месте. Стало быть, называйте меня нью-йоркцем, не ошибетесь.
— Есть ли в Нью-Йорке какой-то особенно «киевский» район — не обязательно внешнее сходство, просто по ощущению? Почему именно этот район?
— Вначале «киевское» находилось во всех районах понемногу: в тенистых улицах Деревни Гринвич, в запущенных тогда переулках Нижнего Манхеттена, в солидных каштанах Приречного парка. Больше всего «киевского» и по внешнему сходству, и по ощущению было в бруклинских районах Чаща леса и Кряж-на- Заливе. А определенный участок авеню Кроличьего острова мы с друзьями иначе чем «вул. Жданова» не называли. Королевский большак у нас был «Красноармейской». Районы эти, похоже, больше замкнуты на своей внутренней жизни, здесь чаще пользуются эпитетами территориального и национального происхождения, здесь ярче инвентаризация любого индивидуума и явления, воздух насыщен традициями и авторитетами Старого мира, его страданиями и бездонной памятью. А бруклинский парк Совиной головы с панорамой Верхнего залива напоминает склоны Днепра.
— Вообще, в чем основные черты сходства и отличия между Киевом и Нью-Йорком?
— Некоторое сходство есть во всем. Но отличий все же больше. Основное отличие Нового Йорка от Киева сегодня в том, что первый — город людей планеты, здесь нет единой нации, но есть реально действующие законы для КАЖДОГО обитателя города. Здесь нет понятия «пришелец» как явления исключительного. Здесь это, скорее, означает «некто, пришедший позже меня». Впрочем, такая трактовка подтверждается всей многолетней историей передвижения народов. Киев — центр нового государства, освободившегося от вышестоящего центра. Киеву сегодня явно не до решения глобальных проблем, хотя участие требуется постоянно. Законы киевского городского общества сегодня только формируются. Как, впрочем, и законы всей Украины. Не меньшей важности отличие — размеры и количества. В Новом Йорке всего во много раз больше, чем в Киеве: музеев, библиотек, концертных залов, галерей, клубов, разнообразнее светская жизнь. Киевская жизнь более камерна, хотя обильно украшена элементами мегаполиса. Киев скорее похож на Бруклин, нежели на весь Новый Йорк.
— А отличия между Нью- Йорком и другими американскими городами? Правда ли, что он — наименее американский из них всех?
— Крупнейшие города планеты давно перестали быть исключительным достоянием той или иной нации. Новый Йорк — граница Америки со всем миром. Поэтому его население составляют представители обеих сторон. Так что его можно считать, как минимум, наполовину американским. Новый Йорк — гигантский приемник и генератор идей и технологий, превращающий американское во всемирное и vice versa.
— Насколько здесь ощущается близость моря, или, точнее, океана?
— Океан — один из главных основателей Города. Его близость особенно ощущается в климатических условиях (с трудом переношу местную жару). Мы с семьей живем в двух кварталах от океанского залива. Его присутствие в нашей жизни ощущается ежедневно: в утреннем воздухе, в криках чаек, в корабельных гудках. Какое-то время я повадился купаться в океане круглый год. Хотя бы минуту ощущать себя частичкой чего-то громадного и бескрайнего — ни с чем несравнимое чувство.
— А какую местность вы любите наиболее?
— Мой залив Овечьей головы, манхеттенский Приречный проезд, Шекспировский садик в Центральном парке, да и весь парк в окружении башен, а также индустриальные зоны всех районов.
— В каждом городе есть особенные, мистические или таинственные места. Есть ли они здесь?
— Как и в любом городе, наиболее таинственное место — Подземелье с его заброшенными туннелями, населенными крысами и специфическими породами людей. Еще меня сильно привлекают заросшие руины лечебницы для больных оспой на острове Рузвельта, а также корабельные «кладбища».
Было когда-то странное место в одном из присутственных заведений Города. Вы, вероятно, помните эротическую сцену в часовой башне из фильма «9 1/2 недель»? Вот в этом самом доме произошла со мной следующая история. Почти декаду назад, желая поближе рассмотреть последние механические башенные часы Города, я вошел в дом № 108 по улице Леонарда, что между Бродвеем и улицей маркиза Лафайета. Соображая, что часовая башня должна быть на верхнем этаже, я нажал на кнопку «12» и прибыл на верхний этаж. Был конец рабочего дня, муниципальное здание опустело, представляя собой декорации к постановке то ли по «Процессу» Кафки, то ли по «12 стульям» Ильфа и Петрова. Стрелка с надписью «Часовая башня» указывала на дверь. Дверь вывела меня на широкую лестницу, изукрашенную граффитти. Я поднялся по лестнице и попал на еще один этаж. Из небольшого фойе налево уходил коридор. Я пошел туда. Коридор был темным и безлюдным. Вдруг скрипнула дверь, послышались шаги — навстречу мне шла китайская женщина. В руках китайская женщина несла кусок мяса. Она улыбалась. Я прошел мимо. Затем ее шаги стихли, и больше в коридор никто не выходил. Коридор закончился дверью в тупике. На двери висела табличка «Туалет». И никакого следа механических часов. Я еще немного попетлял по коридору и вернулся в небольшое фойе. И в тот момент, когда я собрался покинуть этаж, я заметил в углу некое подобие двери. Двери в углу не оказалось, но там был вход в какое-то помещение. Помещение было густо декорировано настенным творчеством чердачного человека. За этим помещением следовало другое — побольше и потемнее. За ним — два маленьких, и снова большое. Кое-где были видны следы человеческого присутствия, но никакого шевеления заметно не было. Вокруг царила абсолютная тишина. Я продолжал исследование странного этажа, пытаясь представить себе, куда меня занесло. Учитывая размеры дома (он занимает целый квартал), я понял, что преодолел максимум четверть этажа. Впереди меня ждали темные анфилады, о возвращении назад думать не хотелось. В какой-то момент мне показалось, что в абсолютной тишине стала присутствовать определенная настороженность. Я стал активно осматриваться по сторонам, пытаясь обнаружить малейшее, неуловимое присутствие жизни. Внутренняя напряженность могла бы достичь критического уровня, если бы я не заметил спасительную надпись «Выход». Я проследовал в нужном направлении и оказался у дверей лифта. Над кнопкой вызова лифта чернели цифры «13». Я нажал на кнопку. Она засветилась, давая понять, что вызов принят. Я ждал. Был слышен работающий механизм лифта. Вот кнопка погасла, но двери на этаже не открылись. Я настороженно нажал кнопку снова. Кнопка посветилась и погасла. Двери не открывались. С одной стороны — безмолвный лабиринт странного этажа, с другой — закрытая дверь лифта и число «13». И тут я отчетливо вспомнил, что в лифте нет кнопки «13». Все это — заброшенный этаж в опустевшем муниципальном доме в Гражданском центре громадного города, число «13», написанное от руки черной краской, улыбающаяся женщина с мясом, гнетущая тишина и подозрительное отсутствие механических часов — вызвало во мне острый приступ паники, переросшей в неуправляемый страх. И я побежал. Я бежал назад через маленькие каморки и большие залы, под и между трубами, через узкие проходы и широкие арки, через темноту и сквозь тусклый свет аварийных ламп. Выскочил в маленькое фойе, оттуда — на лестницу с граффитти, вниз, лифт, и — вон на улицу, мимо сонного вахтера. Через год я вернулся в дом. Пришел днем, притащил фотоаппарат. Снова углубился в лабиринт коридоров. Толкнув какую-то дверь, я вдруг оказался на крыше дома. Исследовав крышу, я спустился через другой выход и, сделав несколько зигзагов по коридорам, попал на лестничную площадку. Передо мной чернели цифры «13». Я снова нажал на кнопку лифта. Лифт, конечно же, не пришел. Я ухмыльнулся и решил вернуться на крышу. Пройдя несколько поворотов, я нашел, как мне показалось, дверь на крышу. Я отворил ее и остолбенел: передо мной снова чернели цифры «13» и маячила дверь неоткрывающегося лифта. Тут-то мне вспомнилась женщина с мясом, и я опять побежал, дергая на ходу все попадающиеся на пути двери. Одна из них вывела меня на винтовую лестницу, по которой я смело ринулся вниз. Так я дважды в паническом страхе бежал из одного и того же ново-йоркского дома. Сейчас на 13-м этаже этого дома — центр искусств и радиостанция. В наши дни (после падения «Близнецов») по городским зданиям так просто не полазаешь.
— Собственно, вы уже ответили на этот вопрос, но все же — что вам особенно нравится в городе?
— Разнообразие, изобилие, безграничность на всех уровнях социума и материальных достижений.
— А что, напротив, раздражает?
— Концентрация дураков, профсоюзы (как пример вышеупомянутого), летний ад в Подземелье.
— Что же, в таком случае, здесь делать легче всего?
— Легче всего делать то, что больше всего хочется делать. Но делать качественно и с неподдельной полной отдачей. И после — наслаждаться результатами. А труднее всего выживать (противоположное — «жить с наслаждением»).
— Насколько я знаю, вы увлекаетесь фотографией. Что вы чаще всего здесь фотографируете? Почему именно эти объекты?
— Фотографирую все: у меня тысячи снимков. Весь Город — в общих планах и деталях, со всех сторон и во всех проявлениях. Мне сложно ответить на вопрос, почему те или иные объекты. Многое я использую в работе, еще больше — собираюсь использовать. Кое-что мне кажется ценным, большая часть фото — желание влюбленного запечатлеть каждый момент жизни предмета его страсти.
— Любовь склоняет к метафорическому стилю... С чем же вы могли бы сравнить ваш Предмет?
— Новый Йорк — ущербная жемчужина индустриализации. Город Индустриального Барокко...
— ...то есть...
— ...диковинный продукт управляемых людьми машин, детище продвинутейшего из европейских городов эпохи расцвета «барокко», город изобилия и разнообразия, излишков индустриализации, игры масштабов и отражений, полимодальных контуров башен, свингованных сонат Гарлема, блеска и ошеломления неона, полифонического сплетения дикой природы и технологии, завораживающего ажура конструкций, город искусной огранки и автоматического мазка, город исполинских форм и фантастического света, город-конвейер причудливейших идей, искусственный космос, созданный для оптимальной человеческой активности, город — кристалл, город — имитация звездного неба, город на краю природных и социальных стихий, захлестываемый волнами «хоппингтотов», город богатства, подкармливающего нищету, город власти и грандиозности, дерзости и ничтожества, просвещения и беспросветности, безграничного страха и восторга.
Могу добавить, что термин «индустриальное барокко» был придуман мной в 1994-м году, как наиболее точно определяющий некоторые продукты и проявления человеческой деятельности эпохи бурного развития электроники и, как результата, беспощадной глобализации (сравните, например, «барокко» времен развития механики и морские открытия того времени). На мой взгляд, «индустриальное барокко» соответствует всем определяющим критериям «барокко» как культуры изобилия. Кроме того, имеет свои признаки. Например, объект, который раньше принято было украшать, сам становится украшением (элементы конструкции, фактуры, индустриальные цвета). Особое место занимает орнаментика (орнамент-механизм и т.п.). Характерны для «индустриального барокко» иммитации, «обманки» разного рода, аллюзии, кинематографичное освещение, ритуальность обыденного и реалистический символизм. Новый Йорк, как никакой другой город, имеет полное право на титул столицы «индустриального барокко». «Индустриальное барокко» — это также стилевое направление моей творческой деятельности.
— В завершение рискну прибегнуть к метафоре со своей стороны. Если бы Нью-Йорк превратился в одно большое ухо, что бы вы ему сказали?
— Я бы помолчал.
И он, несомненно, оценил бы.
