«День» давно хотел расспросить Андрея Цаплиенко о его отношении к американско-иракскому военному конфликту. Журналист, подтверждающий свои взгляды документальными кадрами из самых горячих точек мира (в частности, как автор передачи «На линии огня», «Интер»), и просто смелый человек высказывается начистоту. Насмотревшись на страдания «маленьких людей», он ненавидит военную бойню и ее инициаторов. Это не только эмоции, хватает и аргументов. Они не всегда однозначны. Но опыт самого известного из немногочисленной касты военных корреспондентов страны, возможно, заставит вас другими глазами посмотреть на иракцев и американцев.
— Если бы предложили отправиться в Ирак, непосредственно в зону военных действий, вы бы согласились?
— Поехал бы и снял программу, так же, как и в другом неспокойном регионе Земли. Но меры безопасности были бы усилены. Допустим, мы бы взяли с собой бронежилеты и каски. Наша задача — вернуться живыми и сделать программу. Иначе не будет смысла в поездке.
У «Интера» в Ираке три корреспондента. Один «перекрывает» запад страны, второй — север, Ольга Клюева — на юге. К сожалению, нет никого в Багдаде. Это больше, чем у других украинских каналов, но скромнее, чем у иных иностранных.
— Где «Интер» находит журналистов такой опасной специализации?
— Есть группа людей, которым интересна тема кризисных регионов и тема войны. Эти люди сами собой «нашлись». Теперь все их знают и доверяют информации, которую они передают. Да, как правило, мы не прячемся. Надеемся на Бога и на то, что журналиста спасает его статус. С войны не возвращаются обычно те, извините за мрачный каламбур, кто теряет голову — от смелости или от трусости.
— Как быстро происходит ориентировка на местности? Ведь это другие люди, иная культура. Или на человека с камерой всегда реагируют одинаково?
— По-разному. Думаю, в Ираке нас воспримут нормально. И те, и другие: и американцы, которые воюют с иракцами, и иракцы, которые защищают свою страну. Наша задача — рассказать правду о ситуации, пропустив ее через себя.
В других местах бывали и сюрпризы. В Непале, например, отнеслись настороженно. Был момент, когда хотели забрать нашу камеру. На днях вернулся из Колумбии, и там тоже было не все гладко. В какой-то момент меня оставило природное чувство опасности. Позже выяснилось, что один из экстремистских отрядов чуть не взял меня и Вадима Ревуна в заложники. В Колумбии уже лет 40 продолжается конфликт. Левацкие партизанские группировки ФАРК и ЭЛН контролируют примерно треть территории страны. А группа парамилитарес, образовавшаяся из бывших отрядов самообороны, воюет частично с партизанами, а частично и с правительством. Нами заинтересовались как раз парас, но, к счастью, членам нашей съемочной группы повезло остаться целыми и невредимыми.
— А если с тобой что-то случится в Колумбии, Непале или Ираке, родина будет тебя выручать?
— Думаю, что не будет. Я на это даже и не рассчитываю, хотя работаю на Украину и для Украины.
— В таком случае, какое основное правило работы журналиста в зоне военного конфликта?
— Есть несколько правил, и они все основные. Первое — во что бы то ни стало остаться живым. Надо быть предельно внимательным; ни в коем случае не одевать камуфляж или атрибуты военной одежды, не брать в руки оружие в кадре; правильно оценивать ситуацию и продумывать пути к отступлению.
— Не было случаев, когда хотелось отстаивать права мирного населения с оружием в руках?
— Ни в коем случае. У меня и так достаточно сильное оружие — возможность говорить и показывать происходящее. Были случаи, когда я брал в руки оружие, однако ни в кого не стрелял. Это происходило, скорее, из профессионального любопытства.
— Насколько реально готовить оперативные репортажи, ведь прямые включения происходят порой несколько раз в сутки?
— Каждый день добавляет что-то новое, и важно, чтобы люди узнали, что происходит. Это элемент профессионализма, иногда везения. Когда мы работали в Афганистане, одна из моих немецких коллег, Айрис, просила делиться с ней информацией. У нее не было оператора и возможности слишком часто выезжать далеко от фид пойнта (точки, где производятся перегоны и прямые включения).
— Это практикуется среди военных корреспондентов?
— Да, это совершенно нормально. И немецкая журналистка постоянно удивлялась, откуда у меня свежая информация. Искренне завидовала, что мне и Сергею Тахмазову, моему оператору в первую афганскую командировку, из интеровской редакции поступают куда более полные обобщения о ситуации вокруг Афганистана, чем ей, уважаемой журналистке из «Deutche Welle». Я ее не разочаровывал. Связываться с редакцией иногда было очень сложно. Сбор и анализ информации мы делали на месте. Например, вычислили американский десант в Баграме 16 ноября 2001 года, когда Штаты утверждали, что их войск в Афганистане еще нет и быть не может. В результате попали в небольшую переделку, но высадку отсняли и первыми дали об этом информацию.
— Теперь хочется услышать мнение полевого аналитика об иракских реалиях. Можно ли было решить проблему режима Саддама Хусейна мирным путем? Разоружился бы он добровольно?
— Как скептика, меня интересуют доказательства. Но, как ни странно, доказательств производства оружия массового поражения в Ираке так и не нашли. Поэтому для меня непонятны причины ввода войск в Ирак. Вопрос вот в чем — было ли это проблемой для иракцев. Сейчас Хусейн раздал около шести миллионов единиц стрелкового оружия населению. И если страна бы его не поддерживала, он не продержался бы и трех дней. Еще один момент. Хусейн — диктатор, но большинство иракцев этот правитель устраивает. Иначе от него избавились бы еще в 1991 году, когда после «Бури в пустыне» начался сильный экономический спад в стране. И, наконец, американцы могли легко ликвидировать ненавистного им Саддама с помощью какой-нибудь спецоперации.
— Почему же события пошли военным путем?
— Американцы запланировали это давно. Это ключевой регион в плане нефтедобычи. К тому же Америка сильна как никогда, и ни одна страна в мире ей не может противостоять. Но война — не только техника и профессиональная подготовка. Победа зависит от духа, от желания победить.
Помню, как в африканском городе Буаке (Кот-д’Ивуар) прекрасно подготовленный французами ивуарийский спецназ не мог справиться с мятежниками. Повстанцы, вооруженные «калашами», пулям не кланялись и город не сдали. Причину этого я узнал от одного местного жителя. Африканец сказал, что у каждого из мятежников есть амулет гри-гри, который — и они в этом свято уверены, — защищает их от пуль.
Кто знает, к каким психологическим допингам прибегнут иракцы. Исход этой войны непредсказуем. Америка утверждает, что она не остановится. Действительно, у нее нет другого выхода. В противном случае начнется падение производства, уровня жизни и доверия к властям. Американцы не любят, когда их доходы падают. А победа в этой войне отодвинет спад в экономике лет на десять. Но это не может долго продолжаться. Ни одна империя в мире не существует вечно. Империи появляются, достигают расцвета и разрушаются.
Это понимают и власть имущие в США. По своей экономической природе те, кто затеял войну, не имеют национальности. Война выгодна транснациональным корпорациям, наднациональным образованиям.
Хуже всего приходится простым людям. Сейчас — иракцам и американским солдатам.
— Ваше представление об Ираке?
— Считаю, что он вполне сравним с Украиной. И по уровню образования, и по уровню жизни.
— Но они выбрали себе недемократическую власть.
— У нас тоже были тираны. И потом, что касается низкого уровня жизни, нужно делать поправку на «телевизионный» эффект. Если все время показывать разруху и развалины, впечатление будет соответствующее. Так же и в Украине. Если показывать только Чернобыльскую зону, умирающие деревни и голодающих шахтеров, мнение о стране будет соответствующее.
— А как же геноцид в Халабдже, где от химического оружия погибли почти 5 тысяч курдов, в основном женщины с детьми? Иракцы не боятся, что при других обстоятельствах это может повториться с любым из них? Или этот факт им неизвестен?
— Известен. Но в соседней Турции погибло (в одно и то же время с событиями в Халабдже) тридцать тысяч курдов. И тридцать тысяч турок. Это была настоящая гражданская война, хотя ее называли «массированная операция по борьбе с терроризмом». Население Халабджи поддержало курдских боевиков, которые захватили Халабджу, на северо-востоке Ирака. Я Хусейна не оправдываю, но для иракцев это был межнациональный конфликт внутри страны на фоне ирано-иракской войны. Примерно такая же ситуация была в России в 1917 году. И многие иракцы акцию Хусейна поддержали. Но все трагедии простых людей превращаются в инструмент большой политики. «Большие люди» живут за счет смертей «маленьких людей».
— Курдский фактор в этой войне будет ощутим?
— Не думаю, что курды будут активно воевать против Хусейна. Их общность слишком неоднородна. Но они дадут это сделать американцам. А там посмотрим.
— Есть мнение, что «всю правду» о войне мы узнаем намного позднее. Неужели от зрителей новостей так много скрывается?
— Любой журналист в зоне конфликта рискует стать орудием пропаганды, потому что, находясь на войне, он видит только саму войну. А о ее истинных механизмах он может только догадываться. В любом случае, телевидение ориентируется на зрительские интересы. И репортер делает акцент не на аналитические моменты, а на текущие события: увлекается картинкой и горячими фактами. Следствием, а не причиной, скрытой правдой. Зачастую глубинные причины зрителю не очень-то интересны. Чем дальше, тем больше военные репортажи становятся похожи на опасное гладиаторское шоу. Но, понимая это, я в нем тоже участвую. Хотя у меня есть возможность работать и в другом формате. И если уж не давать ответы, то хотя бы задаваться вопросами. Может, правду мы не узнаем, но задуматься над ней — наше право.
— Из 5,5 тысяч лет своей летописной истории люди только 292 года жили в мире...
— Больше — 314.
— Теперь выяснилось, что и ООН не является сдерживающим фактором. Человечество деградирует? И способны ли мы вообще жить мирно?
— Мы сделали много программ за это время. Но наиболее ценная для меня — о захвате Церкви Рождества Христова в Иерусалиме в Рамалле. Вне контекста оказалось то, что люди воевали в одной из первых христианских церквей. Возможно, в самой первой и самой главной церкви на Земле. Этот момент никто не заметил. И, перейдя этот рубикон, человечество, думаю, уже не остановится.
А воевать земляне перестанут, когда избавятся от двух главных пороков — от жадности и трусости. Но я в это не слишком верю.
