«Прошлую ночь я провел в прокуратуре. Давал показания о событиях четырехлетней давности. Которые, я надеюсь, когда-то используют не только в Европейском суде, но и в Гаагском трибунале», — написал 7 марта у себя на «Фейсбуке» Андрей Цаплиенко, один из самых известных украинских журналистов. Сейчас он работает специальным корреспондентом Телевизионной службы новостей телеканала «1+1». Четыре года назад Андрей работал на «Интере» и был в командировке в Крыму.
«Именно 7 марта [2014 г.] чужая страна незаметно, словно торф, разожгла пламя под безразличным и неуверенным, как болото, полуостровом. ...Ми пытались рассказывать обо всем этом. Делали по несколько сюжетов в день. Но наш последний крымский сюжет о захвате военной части 2355 так и не вышел... И вот, в день, когда прошло четыре года, я решил рассказать об этом всем следователю прокуратуры Автономной Республики Крым.
Мы общались с ней несколько часов. Она спрашивала о деталях того дня и той ночи. Я вспоминал. Для следователя это было важно. Подписал свои показания. Собственноручно. На каждой странице. И спрашиваю: «Почему для вас это важно?» — «Как вы думаете, — спрашивает она вместо ответа, — сколько было случаев давления на журналистов в Крыму после вашего?» — Говорю: «Может, несколько десятков» — «Около пяти сотен, — поправляет следователь. — Понимаете, случаев страшного давления на журналистов на полуострове несколько сотен. Но с вас все началось. И ваш случай самый жестокий».
ДАВЛЕНИЕ МЕТОДОМ ПЫТОК
— Андрей, что именно за дело открыла прокуратура АРК?
— Дело открыли, как я понимаю, еще в прошлом году, относительно препятствий профессиональной деятельности журналистов, о применении физической силы и нанесении тяжких телесных повреждений. Мы предоставляли объяснения по этому делу как пострадавшие.
Мы — это пятеро журналистов. Четверо украинских — две съемочных группы телеканала «Интер», Павел Лысенко, Владимир Дедов, Елена Механик и я, и пятый — греческий журналист Костас Онисенко.
— Какими были обстоятельства тех событий 7 марта 2014 года?
— Нас атаковали во время съемок блокирования военной части 2355. Она расположена на околице Севастополя — район выезда в сторону Балаклавы. Эта военная часть входила в систему Противовоздушной обороны Украины, была достаточно важным узлом связи.
Часть атаковали около полутора десятка солдат в российской униформе без опознавательных знаков. Они были вооружены автоматами Калашникова, пулеметами ПКМ, им была предоставлена машина «Урал». Вот этим грузовиком они таранили ворота, пытаясь проникнуть на территорию украинской части.
Параллельно эти ребята, которые атаковали военную часть, начали угрожать и журналистам. Журналистов собралось немало, были украинские, российские независимые журналисты, международные, — около 10 человек.
Сначала начали угрожать эти люди в военной униформе, то есть, наверное, это были российские военные, потом подъехал джип-пикап с надписью «Смерть фашизму». Из него вышли юнцы, человек около 25-30, «выбрали» себе кого-то из журналистов в качестве мишеней и начали их бить без объяснений, кто они и что они.
Эти люди были в гражданской одежде, но крепкого спортивного телосложения, в балаклавах. Паша Лысенко, наш оператор, получил первым удар. Ему сразу выбили зуб и сломали челюсть.
Мы хотели все это отснять, но стало понятно, что Пашу нужно немедленно в больницу. Следовательно, мы посадили Пашу в машину — она на две группы была одна — сели впятером, плюс водитель и поехали в больницу. Но вдруг мы заметили, что за нами погоня — за нами ехал большой джип, которому мы откровенно проигрывали в скорости и маневренности.
Преследователи догнали нас около автозаправки вблизи железнодорожного вокзала Севастополя. Из джипа выскочил парень, и я увидел у него пистолет. Он подбежал к задней двери, дернул ее, ухватился за камеру — у Володи Дедова, оператора, была на руках камера — схватил ее и давай тянуть на себя. Володя уцепился в эту камеру, но я вижу этот пистолет и понимаю, что история может закончиться очень плохо. Говорю: «Володя, бросай эту камеру!» Володя сначала спорил, но потом отпустил. Парень из джипа уцепился в камеру, и благодаря этому мы выиграли пару секунд, во время которых успели захлопнуть двери и уехать.
Мы начали кружить по городу. Ощущение было, что, наконец, убежали.
— А в действительности?
— Уже на выезде из Севастополя в сторону Симферополя мы увидели, за нами два джипа едут и уже почти нас догоняют.
Когда мы выехали на кольцо, где расходятся дороги на Симферополь и Ялту, перед нами выехала уже третья машина — «девятка» «Жигули». Она остановилась, перегородила нам дорогу, и одновременно две машины, которые были позади, заехали слева и справа...
Костя сказал тогда: «Я чувствую себя, как в Голливудском фильме, но мне это не нравится».
Итак, ребята очень быстро вышли из машин — а их было человек восемь в двух джипах и человека три было в той машине, которая нам перерезала путь. Было видно, что это не просто «титуханы», условно говоря, которые разгоняли толпу журналистов около военной части. Они были в гражданском, но у них были одинаковые берцы на ногах и все они были вооружены пистолетами Макарова. Действовали очень грамотно, и все это было проведено, как операция по захвату.
Они побили нашу машину, вытянули нас из авто и первым делом разбили камеру. То есть одну камеру забрали по пути «их партнеры», а вторую они начали просто бить...
Они разбили и остальную аппаратуру, а нас «разобрали» между собой. Один обыскивал, второй бил... Потом нас бросили лицом на асфальт... Тот, который держал меня, начал стрелять из пистолета около моего уха. Я не знаю, чем это могло закончиться, потому что от асфальта мог быть рикошет. Но я успокоился, потому что подумал, что если стреляют около уха, значит, убивать не собираются.
Избиение продолжалось, они грубо били нас ногами. У меня лицо в крови было, рассеченное, ребра болели... Володе тоже досталось по ребрам, Косте нос сломали... Елену Механик, единственную женщину, не трогали.
В какой-то момент нападающие начали запихивать в багажник автомобиля Володю Дедова, оператора, потом Костю, греческого журналиста, и тут я уже понял, что поведение этих людей абсолютно нелогично. То они нас запугивали, а то пытаются куда-то вывезти. И вот тут я начал серьезно бояться того, что они нас могут просто где-то прикончить, чтобы никто не видел.
Ну, и тогда я начал с ними, как советуют психологи, наводить контакт и вводить в состояние когнитивного диссонанса.
НАМ СКАЗАЛИ: «ЖИВИТЕ ДАЛЬШЕ И БОЙТЕСЬ НАС»
— Ранее ты неоднократно был на войне как репортер. Возможно, сработал опыт или ты вспомнил тренинги?
— Специальных тренингов относительно психологии поведения в экстремальных условиях я до того не проходил. Просто был опыт, в том числе опыт общения.
Итак, я поднялся и говорю: «Ребята, вы, наверное, думаете, что мы «бандеровцы»? А они мне: «Бандеровцы», это вам не «беркутов» на Майдане бить!» (причем российский акцент ощутимо присутствовал). Я им говорю: «А нас на Майдане «москалями» называли, мы же из телеканала «Интер». И тут у меня создалось впечатление, что они не знают, что такое телеканал «Интер». В целом было впечатление, что это чужеземцы. Некоторые маркеры, всем известные в Украине, в Крыму в частности, они не знали. Между тем, после моих слов они как-то «включились в реальность», прекратили издевательства и избиение и через минуту сказали: «Хорошо, едьте...»
Они оставили себе наши документы, телефоны, деньги. Нам сказали: «Документы ваши остаются у нас, это наш трофей. Теперь мы знаем, где вы живете. Живите дальше и бойтесь нас».
Мы сели в машину, уехали. Нам еще вдогонку пару раз выстрелили из пистолета — чтобы придать стресса.
— Тогда, в начале марта 2014 года, наверное, все это казалось нереальным...
— Я даже представить себе не мог, что такое может случиться у меня дома. В спокойном Крыму, куда я ездил с семьей ежегодно. Где я гулял, наслаждался пейзажами, рассказывая разные истории своим детям о прошлом полуострова. Сколько было людей, которые нас принимали, с которыми мы общались... И тут все вдруг... В эти минуты все это просто обрубилось, в момент. Такое впечатление, что Севастополь, где все происходило, город, в который я был влюблен, этот город просто предал меня.
— Как вы думаете уже сейчас, с какой целью вас преследовали и запугивали?
— Теперь уже стало понятно, что они это делали не просто для того, чтобы насладиться унижением и болью украинцев. Они пытались убить украинскую журналистику в аннексированном Крыму, вычистить полуостров от свободной журналистики. Мы им очень портили картинку пророссийского единства, которой в действительности там не было. Им поставили задачу любой ценой, желательно тихо, убрать украинских журналистов с полуострова. Это было начало открытой фазы информационной войны.
— Когда вас отпустили, дальше вы...
— ...поехали на Симферополь, в больницу. Врачи явно очень боялись последствий, которые могут быть для них лично. И они пытались от нас избавиться. Например, говорят: «У нас нет анестезии». Я отвечаю: «Шейте без анестезии». Это у меня брови рассечены были. Так и зашили. И еще — после рентгена сказали нам, что у нас все в порядке.
На следующий день последним украинским авиарейсом из Крыма мы добрались до Киева. Нас вывезли без документов благодаря авиакомпании.
У меня претензий к симферопольским врачам нет, они все были в страхе, не знали, чем все закончится, но когда нас повезли в киевскую больницу, оказалось, что у меня, кроме травмы головы, шесть ребер поломано, у оператора Володи пробиты легкие, был пневмоторакс — сломали ребра, и ребро пробило легкие... Киевский врач был шокирован, потому что на любом рентгене эти повреждения будут видны. По его мнению, то, что их «не увидели» в Симферополе, было саботажем со стороны врачей.
МОЛЧАНИЕ ЗАЩИТНИКОВ ЖУРНАЛИСТОВ
— Было тогда и теперь внимание к инциденту, который произошел тогда с вами в Крыму, со стороны международных или украинских организаций, которые защищают права журналистов?
— Сначала заинтересованность в том, что с нами случилось, была. Представитель ОБСЕ по вопросам свободы слова Дуня Миятович тогда сделала доклад и указала на этот случай. Она перечислила фамилии пострадавших журналистов, указала на место инцидента, рассказала в целом о ситуации, которая сложилась. Достаточно сжато, но с фактажем. Единственный момент — в том докладе представителя ОБСЕ не прозвучало слово «Россия». «Некоторые люди препятствовали» и тому подобное. На мой взгляд, это тот случай, когда нейтральность становится частью умалчивания. Но в тот момент мы были благодарны и за такое упоминание.
Human Right Watch, «Репортеры без границ», Международная федерация журналистов меня даже не спрашивали об этой ситуации и не интересовались, что случилось. Возможно, был какой-то процесс торможения, умалчивания, но я не могу это утверждать, у меня нет доказательств.
Впрочем, теперь, когда мы начинаем об этом говорить в контексте дела, выясняется, что влиятельные международные организации, которые должны были реагировать, не реагировали, потому что, по их утверждениям, они не имели информации об этом. Более того, когда я общался со следственной прокуратуры АРК, она сама мне рассказала, что когда они рассказывают о нашем деле представителям международных правозащитных организаций и международных юридических учреждений, в том же Европейском суде по правам человека, люди с удивлением говорят, что об этом случае не знали. То есть где-то, наверное, информация все же блокировалась.
— А как помогал тебе Национальный союз журналистов Украины?
— Эмм... Никак. Я к ним не обращался, они ко мне не обращались, мы не общались.
— Есть ли перспектива наказать кого-то из обидчиков за содеянное четыре года назад?
— Следователь очень надеется, что дело имеет перспективу. Оказывается, таких дел несколько. Но наше дело среди подобных, связанных с давлением такого рода на журналистов, является самым первым после аннексии Крыма и самым громким. Прокуратура Автономной Республики Крым рассчитывает, что этот кейс будет рассматриваться Европейским судом по правам человека.
Если когда-то появится Международный трибунал относительно событий в Украине, то это дело будет одним из тех, которое будет рассматриваться в этом суде.
