Вчера в Киеве началась VII Глобальная конференция журналистов-расследователей. Своим профессиональным опытом обмениваются свыше 450 представителей медиа со всего мира. Также в рамках конференции состоится вручение самых престижных наград в мире для журналистов-расследователей — The Daniel Pearl Award и The Global Shining Light Award. В канун конференции «День» пообщался с одним из ее участников, марокканским журналистом, главным редактором первого исторического журнала в арабском мире — «Замени» («Время» по-арабски) — Сулейменом БЕНШЕЙХОМ.
— Многие из аналитиков отмечают исключительную роль сети в арабских революциях. А вы как считаете?
— Социальные медиа сыграли важную роль в революциях в Тунисе и Египте. Можно говорить, что и в Марокко «Движение 20 февраля» (движение, выступающее за ограничение прав монарха и большую социальную справедливость. — Авт.) координирует свои действия и планирует акции благодаря Facebook и Twitter. Многие активисты являются активными блогерами. Но это не впервые. Подобная практика стала использоваться еще во время революции в Иране (речь идет о так называемой «зеленой революции» — акциях протеста в Иране в 2009 году, начавшихся после официального объявления результатов президентских выборов. — Авт.).
— Какая ситуация, по вашим наблюдениям, сложилась в арабских странах после так называемой «арабской весны»?
— В Марокко мы имеем очень специфическую ситуацию, потому что мы — монархия. У нас не было так, как с Бен Али в Тунисе или с Мубараком в Египте. Ведь король Марокко не избирается. 1 июля 2011 года марокканцы проголосовали за новую Конституцию (хоть документ частично и ограничил полномочия монарха, но оставил в руках короля основную власть. — Авт.). За ее принятие высказалось 99,8% населения. А эта цифра нереальная и по сути своей антидемократическая, даже если бы король был популярным.
— Понятно, что для построения демократического общества нужно много времени и усилий. Готовы ли арабские страны к вызовам свободы?
— Я думаю, было бы неправильно говорить, что наши люди не готовы к демократии. Это неправильный взгляд. Демократическая революция тоже невозможна за один день. Я не утверждаю, что завтра в арабском мире наступит демократия, хотя если говорить о Марокко, то среди марокканцев есть запрос на это. Вот и реакция монархии на основание «Движения 20 февраля» не была демократической. В своих речах король всегда говорит, что нам, марокканцам, нужно выбирать демократический путь, но дела расходятся со словами. В Тунисе, я думаю, еще возможно установление демократии — там проще добиться демократических изменений из-за меньшего количества населения. В Египте все крайне сложно, потому что там есть армия, исламисты и сильное христианское меньшинство. Наверное, вам известно, что в прошлые выходные там происходили столкновения между мусульманским и христианским населением. В Ливии тоже все сложно — из-за незавершенности гражданской войны. Мы видели революцию в Иране. Сейчас мы наблюдаем движение несогласных в Европе. В США тоже начались протесты... Вообще, весь мир сегодня разбушевался. Однако до сих пор арабские страны были отделены от остального мира, потому что в наших государствах господствовали режимы диктаторов, а не народа. Сейчас же мы видим, что происходят перемены.
— Вы приехали в Украину, чтобы принять участие в конференции по расследовательной журналистике. Насколько сложно заниматься расследовательной журналистикой в вашей стране?
— Конечно, очень сложно. Например, на одну марокканскую журналистку напал агент секретной полиции после того, как она напечатала материал об исчезновении оппозиционного политика. В Марокко не принято заниматься расследовательной журналистикой. У нас нет журналистов, расследующих, скажем, экономические проблемы. Это опасно, к тому же медийщики не могут найти никаких документов и сведений о правонарушении. Министры и чиновники ничего никогда не комментируют в СМИ. Другой пример — в Марокко очень много богатых генералов. Это, конечно, следствие коррумпированности — они наживаются на вылове рыбы, что является хорошим бизнесом в Марокко. Даже если вам повезет выяснить имя одного из таких людей или имя владельца такой компании — ничего из этого не выйдет. Если, предположим, солдат увидел, что его офицер коррумпирован, и обнародовал это (а у нас было несколько таких случаев), очень часто именно солдат становится обвиняемым. Был у нас и пример журналиста, который расследовал коррупцию в рядах армии. Он был единственным журналистом, имевшим конкретные сведения и источники среди военнослужащих. Сейчас он в тюрьме. У меня нет там контактов, и никто из военных не захочет со мной говорить. Ты можешь интерпретировать и анализировать, но находить факты и их подтверждения всегда сложно. А вот журналистские расследования, касающиеся социальной сферы, проводить значительно проще — это же не армия, не экономика и не политические и частные скандалы правительственных чиновников. В начале 2000-х годов в Марокко выходил журнал, в котором печатались журналистские расследования. Сейчас власть его закрыла. Марокканская пресса в очень тяжелом положении.
— Насколько возможно для Марокко повторение египетского или тунисского сценариев? Какой вам видится роль журналистики в этом?
— Даже не знаю. Может быть, для этого нужно больше времени. Но в любом случае, это будет означать хаос, революцию. Мне кажется, что пресса не может поддерживать радикальные акции, не может призывать атаковать административные объекты, посольства. Хотя за последние 20 лет в Марокко стало больше свободы, чем было лет 30 назад. У нас появились небольшие политические партии, которые в меньшей степени контролируются правящим режимом. Роль оппозиции играют независимая пресса и интернет-медиа, которые также выступают в защиту свободы высказываний и людей, незаконно посаженных в тюрьму. Хотя положение региональной прессы, даже если сравнивать его с украинской ситуацией, очень неутешительное — 1,3 экземпляра на 1 тыс. населения. Это наименьший показатель в мире. В Египте, например, этот показатель достигает 8 на одного жителя, а в Тунисе, даже во время диктаторского режима — 12. Но в любом случае именно журналисты противостоят произволу влиятельной политической и экономической элиты.
