Профессионалы-острословы заявляют, что музыкальный ряд современности — это коллаж звуков, которые воспринимает человек, слушающий плейер в последнем вагоне метро. Музыкальному оформительству нашего культурного и бытового пространства отдается сегодня по максимуму. Телевидение среди прочих — безусловный лидер! Потому и здесь встречаются музыканты классической школы, работающие в своеобразном жанре — телевизионной музыки. Один из них — Игорь Лебедкин, музыкальный редактор канала «1+1», отец молодой лауреатки прошлогоднего конкурса имени Горовица — Дарьи Лебедкиной.
— Все случилось благодаря маме. Ей самой война помешала стать музыкантом, вот и пришлось мне перенять эстафету. В шесть лет сел за рояль: сначала студия при Киевском авиационном заводе, потом — десятилетка им. Лысенко, консерватория. После армии сам усиленно занимался. Стал лауреатом третьей премии на конкурсе в Италии.
— А что привлекает вас сейчас в телевидении? В чем вообще специфика работы телевизионного композитора?
— Работа на самом деле интересная. Во всяком случае, когда я начинал работать, было интересно отыскать в себе тот необходимый нюх к синтезу звука и изображения. Плюс — угадать желание режиссера и потребность зрителя. Музыка создает некий атмосферный фон передачи. Конечно, не телевизионная музыка — это однодневки, и не получается вкладывать большое творческое усилие в 30-секундный материал.
— То есть как творчество вы это однозначно не расцениваете?
— Творчество — это когда ты пишешь то, что тебе захотелось, какое-то ощущение, и ты не можешь не написать. У меня бывают иногда такие вещи, в основном связанные с проектами Ольги Герасимьюк и Анатолия Борсюка. Это те материалы, которые меня очень часто заставляют творчески мыслить.
— Вам близко настроение этих программ?
— Это моя эстетика. Содержание передач и задачи, которые они перед собой ставят, близки моим представлениям об этой жизни. Мне очень трудно, например, писать веселую музыку. Катастрофично. Мы долго притирались с «СВ-шоу».
— В чем же сложность?
— Ну, понимаете, я знаю, как на том же пресловутом Западе люди занимаются музыкальной телевизионной продукцией. Есть компания, которая выпускает такого рода диски специально в помощь телевизионным программам. Сидит команда людей, и каждый пишет в своей эстетике. Кто-то пишет драйвовые вещи, кому-то удаются страшилки, кому-то — военная музыка. Кто-то пытается в лирике себя найти. Но это специальная музыка для телевидения.
— И что же это такое?
— Иногда мне кажется, что это даже музыкой нельзя назвать. Скорее, звуковой ряд, где за хвост схвачено какое-то состояние. Чаще всего одно. Это прикладной звук, не выходящий за рамки определенного стиля, как бы ни был богат состояниями автор. Возьмите любого великого композитора — в его произведениях через каждые 8—10—12—16 тактов есть разная фактура, разные состояния, главная тема, побочная… А в телевидении это даже не нужно. Хотя я, снова-таки, иногда для Ольги Герасимьюк пишу музыку такой протяженности и знаю, что режиссеру тогда удобнее монтировать.
— Технологически насколько сложен или, наоборот, облегчен ваш процесс?
— Я работаю с компьютерными технологиями, но у меня как раз хорошая библиотека живых звуков. Есть такая хорошая машина — иммулятор. Из него можно вынуть звук живой скрипки, живой виолончели. Одушевить тот синтетический музыкальный материал, который требуется, который сейчас в моде.
— Но сейчас такой прогресс в области синтетического звука — он не менее интересен, чем живой. Вы категорически не принимаете звук, не приближенный к «живому»?
— Это все связано с моим характером, с моим представлением, чем я занимаюсь. Если какой-то материал мне не нравится, а кто-то считает, что он подходящ, я никогда его не отдам.
— Какой была ваша последняя серьезная работа?
— В мае прошлого года был хороший творческий момент. Режиссер театра марионеток Миша Яремчук предложил написать музыку для «Вишневого сада». Потрясающий спектакль!
— А как много инструментов в вашем арсенале?
— Классическое образование, где роялю посвящается 90% времени, позволяло лишь мечтать: сначала о флейте, потом о саксофоне. Сейчас я могу реализовать эти мечты с помощью компьютера — играть хоть на ударных, хоть на скрипке, но это уже электроника.
— И как, на ваш взгляд, компьютерную музыку можно считать искусством?
— Сейчас рамки понятия «искусство» сильно расширились. Еще лет 20 назад профессии в области, например, рекламы, дизайна или моды не считались творческими, а теперь наоборот. Компьютер — безусловный помощник, но заменить живой инструмент ему вряд ли когда-нибудь удастся. Любой музыкант вам скажет, что инструменты начинают оживать, как только к ним прикасаешься. Связующим звеном между исполнителем и его «лирой» является музыка, которую играешь. С компьютером такого не происходит. Это холодный предмет, помогающий соединять звуки и мелодии. И вдохнуть в него жизнь очень тяжело.
— Помимо того, что электронные инструменты мертвы, бытует мнение, что видеоклип убивает музыку. Об этом пели еще в 70-х. Вам это заявление кажется правомочным?
— Смотря, конечно, с каким материалом имеешь дело. Но действительно, серьезные музыканты пытаются избегать иллюстраций. Я не встречал клипов у таких современных мастеров, как Элджеро или Джино Ванелли. Ведь в музыке, как в литературе, каждый рисует в своем воображении совершенно индивидуальный образ. И когда нам показывают видеоклип, то навязывается определенное мнение о том, какой должна быть эта музыка. Некое тавро — эта мелодия, значит, эти цвета и знаки.
— А каков ваш стереотип творца музыки?
— Тот образ, который был рожден у меня в детстве, под влиянием родителей, — это прежде всего интеллигент, человек, немножко неудовлетворенный любым своим действием, движением, и позиция которого постоянно настроена на благо других: накопленное в себе отдавать другим. В моем представлении музыкант должен иметь хорошо развитые в себе эти внутренние чакры, чтобы иметь возможность отдавать.
— Тогда, наверное, вы вряд ли согласитесь с тем образом гения, который показал в своем фильме «Амадей» Милош Форман?
— Фильм, безусловно, интересен, но мне показалось, что режиссер не отличается большим человеколюбием. Это некая карикатура, как у Босха — нетрадиционный взгляд на мир. Фильм не стоит брать за матрицу того, какими были эти художники и их отношения. Сальери нечего было завидовать: он мог осознавать, что Моцарт более талантлив и даже гениален, но все блага, которыми пользовался Сальери — и материальные, и моральные — Моцарту и не снились.
— А кто ваши фавориты в музыкальном мире?
— Всю жизнь было пристрастие к Баху и Скрябину. Это та музыка, в которой я купаюсь. Современные экспериментаторские поиски — американец Айвис, наш соотечественник Сильвестров. Это люди, оставляющие заметный след в культуре.
— У вас положительное отношение к авангарду?
— Смотря к какому. Группа «ВВ», на мой взгляд, — это тоже авангард, к которому, правда, я отношусь более отрицательно.
— В какой тональности — мажорной или минорной — вы сами себя ощущаете?
— Это зависит от настроения, погоды и прочего. Пожалуй, во всех возможных тональностях я себя переощущал.
