В прошлом году Печерский райсуд Киева предоставил Генеральной прокуратуре доступ к телефонным коммуникациям журналисток Натальи Седлецкой и Христины Бердинских. Он разрешил следователю получить информацию обо всех телефонных контактах журналисток за 17 месяцев по делу о возможном разглашении государственной тайны и информации досудебного расследования директором Национального антикоррупционного бюро Украины (НАБУ) Артемом Сытником.
Такие действия украинских судей возмутили медиасообщество и международных партнеров Украины. В дело вмешался Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), который во второй раз за свою историю использовал 39-е правило своего Регламента о безотлагательных временных обеспечительных мерах относительно ст. 10 Конвенции. На один месяц он обязал украинскую власть полностью воздержаться от доступа к данным с телефона пани Седлецкой, а в октябре продолжил действие этих временных мер бессрочно.
Почему важно защищать источники журналистов и какие последствия шагов Генпрокуратуры — рассказывает адвокат, медиаюрист «Платформы прав человека» Людмила ОПРЫШКО, защищающая в украинских судах журналистку «Нового времени» Кристину Бердинских.
— Пани Людмила, напомните суть дела, по которому Генпрокуратура обвиняет директора НАБУ Артема Сытника в разглашении государственной тайны.
— По материалам следствия, Артем Сытник якобы провел тайную встречу с журналистами. Кто присутствовал на ней, пока неизвестно. Но следствие считает, что во время этой встречи были Наталья Седлецкая, Кристина Бердинских и еще несколько человек. На ней якобы директор НАБУ разгласил некоторые материалы, связанные с проведением негласных следователей розыскных действий.
Речь шла о расследовании уголовного дела в отношении бывшего военного прокурора, а ныне заместителя начальника департамента международно-правового сотрудничества Генпрокуратуры Константина Кулика. По этому делу осуществлялось наблюдение за его гражданской женой Ириной Нимец и записывались ее разговоры. В материалах следствия говорится, что якобы Сытник во время этой встречи разгласил слова, которые говорила гражданская жена Кулика в беседе со своей подругой. В разговоре речь шла о приобретении имущества во время пребывания в отношениях с Куликом.
Поскольку эта информация была отнесена к государственной тайне, то следствие считает, что Сытник разгласил сведения, относящиеся к государственной тайне. После этого их рассекретили.
— Вызывали ли Кристину Бердинских на допрос?
— Да, и Кристина Бердинских, и Наталья Седлецкая были на допросах. Но журналистки работают по стандартам и оберегают свои источники. Со ссылкой на ст. 65 Уголовно-процессуального кодекса они сообщили следователям, что не могут давать ответ на их вопросы относительно информации, предоставленной на условиях конфиденциальности.
— Подтвердили ли они следователям, что встречались с ним?
— Они это не подтвердили. Они сказали, что не могут об этом говорить. Журналистки подчеркивают, что это их профессиональная тайна, которую они обязаны хранить, и не давали никаких показаний даже о том, была ли встреча с Артемом Сытником. Эта профессиональная тайна охраняется законом, и они воспользовались этим правом, потому к ним нет претензий. Следствие согласилось, что это их право, но вопреки европейским стандартам оно пошло другим путем, решив раскрыть эту тайну. Ты не можешь давать показания, а мы сейчас возьмем и получим информацию обо всех твои телефонных звонках, переписках, геолокации и сами без тебя все проанализируем и выясним.
— Когда стало известно о решении Печерского райсуда, которое предоставляет следователям доступ к коммуникациям с мобильного телефона Натальи Седлецкой, многие читатели спрашивали: «А что, журналисты — «священные коровы»? Почему следователи не могут получить данные с их телефонов?» В конце концов, даже журналисты могут совершать преступления. Что в этой ситуации странного и где пролегает предел в приватности журналистов?
— Здесь тонкий предел, и каждую конкретную ситуацию суд должен тщательным образом исследовать.
Во-первых, журналисткам никто не выдвигал подозрение в совершении преступления. Во-вторых, профессиональные интересы журналиста имеют не меньшую ценность для общества, чем интересы по раскрытию преступлений. Если бы священник рассказывал, что ему сказали на исповеди, что бы тогда делали прихожане? Кто бы тогда ходил к нему на исповедь? Что было бы, если бы адвокат раскрывал информацию, услышанную от клиента? Мог ли бы такой законодатель стать настоящим защитником? Доверил ли бы ему клиент свои тайны? Так же и с журналистами. Нельзя разрушать определенные взаимоотношения доверия, которые строятся между журналистом и его источником. Иначе источники перестанут сообщать важную информацию, а журналисты не смогут исполнять свою роль «сторожевого пса» демократии.
Не все разрешено журналистам. Но защита источников — это та «священная корова», которую нельзя трогать. Потому что журналисты в демократическом обществе, в отличие от тоталитарного, — это представители общества, которые следят за соблюдением властью законов, норм морали, этики и тому подобное. И они должны иметь свои источники, в частности и среди государственных служащих. Если этот канал перекрыть, то не будет никакой силы, которая бы могла противостоять незаконному поведению представителей власти.
Нарушение тайны источников может привести к тому, что информаторы станут отказываться от сотрудничества с журналистами. Они могут сказать: «Как я могу тебе предоставить информацию, если завтра следователь откроет настоящее или надуманное уголовное произвдство, пойдет в суд и получит все контакты. Ты же даже знать об этом не будешь. Он узнает, что я с тобой контактировал, и у меня будут неприятности».
Следовательно, подобные прецеденты создают угрозу для работы всех журналистов в Украине. Они производят так называемый охлаждающий эффект. От этого будет страдать все общество, потому что не сможет получать важную информацию, нередко — жизненно важную. Такое общество не сможет развиваться, прогрессировать, имеющиеся проблемы будут только накапливаться и консервироваться, а не решаться. Поэтому это опасно.
— С чем еще вы не соглашаетесь в ходатайстве следователя о получении данных с телефонов журналисток?
— Следователь Руслан Ижук попросил информацию с мобильного телефона Кристины Бердинских за год и семь месяцев. Но насколько это оправданно? Если следователь установил, что утечка информации произошла летом 2017 года, то зачем брать информацию о коммуникациях журналиста за год до того и еще три месяца после того? Я в этом вижу лишь одно — выяснить контакты. После этого можно сравнить информацию с материалами журналистки и понять, кто мог быть ее источниками. Следовательно, как ни крути, а получается, что основная цель следствия — установление журналистских источников.
А теперь давайте посмотрим на другую сторону вопроса. В случае удовлетворения ходатайства следователя последний получает информацию о телефонных звонках большого количества людей, которые контактировали с журналистом за этих 17 месяцев. Следовательно, происходит вмешательство и в их общение и частную жизнь. Отсюда вопрос: а права и интересы этих людей кто-то учитывал? На самом деле — нет. Об этом никто и не думал.
Было бы хорошо, если бы в уголовно-процессуальном кодексе прямо прописали запрет на доступ к сведениям о телефонных коммуникациях журналистов так же, как в нем указано, что журналиста нельзя допрашивать в качестве свидетеля об информации, предоставленной на условиях конфиденциальности.
Есть проблемы в правоприменительной практике. На многочисленных тренингах мы обращаем внимание, что нельзя раскрывать журналистские источники, рассказываем о практике ЕСПЧ. Но судьи, прокуроры и следователи не понимают, как это применять в украинских реалиях. Я видела искреннее удивление со стороны правоохранителей: «А почему вы так бьете тревогу? Если так можно ко всем. Закон ведь нам не запрещает». Даже генпрокурор Юрий Луценко удивлялся, почему это журналисты не могут поступиться своей приватностью для того, чтобы мы раскрыли преступление
Следующая проблема заключается в том, что следователем, по моему мнению, не доказаны необходимость в получении сведений о телефонных коммуникациях журналисток.
Следователи говорят, что им это необходимо только для того, чтобы установить точную дату, когда состоялась встреча руководителя НАБУ с журналистами. А если ее не установят, то что? Ничего страшного не произойдет, если в материалах дела будет фигурировать определенный период, в который произошло преступление. Такое встречается в приговорах судов. Следовательно, цель не оправдывает примененных средств.
О чрезмерных требованиях следователя свидетельствует и то, что после разглашения этого инцидента в прессе Руслан Ижук, как пишут СМИ, сам сократил объем информации, которую он запросил у оператора. Получается, он легко мог обойтись и меньшим количеством данных. Так зачем же запрашивал так много? Адекватных объяснений мы не услышали.
По делу Кристины Бердинских Апелляционный суд г. Киева полностью отменил решение суда первой инстанции и передал дело на новое рассмотрение. Когда оно начало повторно рассматриваться, следователь заявил ходатайство, которое нас несколько удивило. Он попросил остановить производство до тех пор, пока Европейский суд по правам человека не примет решение по делу Натальи Седлецкой.
ЕСПЧ рассматривает дела годами, даже если они приоритетные. А следовательно, если следователь может ждать годами, то нуждается ли он реально в получении информации о телефонных коммуникациях журналистов? Думаю, что нет. Если досудебное следствие можно проводить несколько лет без этой информации, значит, она не нужна.
— Почему 26 сентября прошлого года Апелляционный суд Киева вернул дело на новое рассмотрение?
— Во время рассмотрения этого дела Печерский райсуд в августе 2018 года не делал техническую запись. В журнале судебного заседания говорилось, что заседание объявлено продолженным. Суд апелляционной инстанции растолковал это таким образом, что журнал судебного заседания является неполным, ведь отсутствует информация о начале судебного разбирательства. А следовательно, произошло нарушение процедуры рассмотрения дела и, как следствие, отмена принятого решения.
Кроме того, апелляционный суд обратил внимание и на то, что в день рассмотрения ходатайства следователь Руслан Ижук попросил провести судебные слушания без него. В то время как закон требует, чтобы следователь в судебном заседании лично убедил следственного судью в необходимости удовлетворения его ходатайства. Это нарушение процедуры также было учтено коллегией судей.
На мой взгляд, Апелляционный суд г. Киева воспользовался формальными недостатками оформления дела, чтобы не брать на себя ответственность и не принимать решение по сути. Сказали, мол, вот в суде первой инстанции и докажите свою позицию. В Печерском райсуде теперь это дело рассматривает судья Владимир Карабань.
— Адвокаты Натальи Седлецкой направили к ЕСПЧ жалобу в 500 страниц. Вы планируете обращаться в суд в Страсбурге? На каком этапе вы можете это сделать?
— Дело Кристины Бердинских теперь отличающаяся от дела пани Седлецкой. Суд апелляционной инстанции полностью отменил решение Печерского райсуда. Теперь у следователя нет законных оснований получать информацию с телефона Кристины, а главное, использовать ее как доказательство в уголвоном производстве в отношении директора НАБУ. Но проблема в том, что это решения апелляционного суда объявили за один день до окончания действия решения Печерского райсуда. То есть следователь уже имел месяц времени, за который он мог получить эти данные. Теперь возникают две проблемы, которые могут побудить нас обратиться в ЕСПЧ.
Первая касается судьбы этих материалов. Если их получили, где они теперь находятся? Уничтожили ли их? Мы хотим это выяснить. Прокуратура сказала, что она не предоставляет информацию из-за тайны следствия. Мы попытаемся использовать механизм Уполномоченного Верховного Совета по правам человека, который должен контролировать защиту персональных данных. Но я не знаю, насколько Омбудсман адекватно будет действовать в этой ситуации.
Мы будем жаловаться в ЕСПЧ, если власть не предоставит сведения, получила ли она доступ к данным Кристины, или если не получим доказательств их уничтожения. Такой ответ прокуратуры нас не устраивает, ведь мы должны защитить право журналистки не раскрывать свои источники.
Меня беспокоит, что правоохранители прикрываются вопросам тайны следствия. Нет никаких критериев, относящихся к тайне следствия, очень велики пределы усмотрения следователя. На мой взгляд, это неоправданно и довольно опасно, потому что это полностью остается вне контроля общества.
Во-вторых, нам откроется путь к ЕСПЧ, если Печерский райсуд полностью или частично удовлетворит ходатайство следователя, во второй раз предоставив разрешение на доступ к телефонным коммуникациям журналистки. В случае такого решения мы попытаемся использовать еще раз процедуру апелляционного обжалования, потому что в первый раз это сработало, а уже потом — подадим жалобу в ЕСПЛ.
— Нужен ли в украинском законодательстве предохранитель от подобных случаев? Как бы он должен был выглядеть?
— Было бы хорошо, если бы в уголовно-процессуальном кодексе прямо прописали запрет на доступ к сведениям о телефонных коммуникациях журналистов так же, как в нем указано, что журналиста нельзя допрашивать в качестве свидетеля об информации, предоставленной на условиях конфиденциальности.
Но, с другой стороны, есть проблемы в правоприменительной практике. На многочисленных тренингах мы обращаем внимание, что нельзя раскрывать журналистские источники, рассказываем о практике ЕСПЧ. Но судьи, прокуроры и следователи не понимают, как это применять в украинских реалиях. Я видела искреннее удивление со стороны правоохранителей: «А почему вы так бьете тревогу? Если так можно ко всем. Закон ведь нам не запрещает». Даже генпрокурор Юрий Луценко удивлялся, почему это журналисты не могут поступиться своей приватностью для того, чтобы мы раскрыли преступление.
В этом случае необходимо действовать в нескольких направлениях — распространять практику ЕСПЧ и вносить изменения в закон. Важно также сформировать нашу украинскую судебную практику, сделать прецедент, который потом станет ориентиром для всех остальных аналогичных дел.
