«Под знаком голубя. Неюбилейная история» для Любови Хазан, парламентского корреспондента СТБ, — не первая попытка в авторском ТВ. Ее собственный опыт работы на ТВ и ощущение материала определили личный почерк — емкий, динамичный, замешанный на ярких деталях. Однако телевидение — коллективный труд. Экранный вариант эпохи Щербицкого Л. Хазан помогали создавать режиссер Олег Карнасюк, операторы Виктор Левчук, Юрий Сметанин, журналисты Юлия Дячук и Наталья Чангули. О мотивах обращения к историческому материалу — в интервью «Дню» Любови ХАЗАН.
— Почему вы взялись за эту тему?
— Есть темы, которые сами находят авторов. С темой эпохи Щербицкого я не могла разминуться. Она дорога мне как память. Сразу после обнародования решения праздновать его 85-летие «на государственном уровне» стало ясно: это станет знаковым событием, возможно, даже сигналом к возврату в систему тогдашних координат. Пусть не тотально, а выборочно — все равно есть над чем задуматься.
Попробуйте представить, что в России на государственном уровне решили праздновать день рождения Брежнева. Несмотря на то, что и там с приходом Путина дышать стало не легче, а тяжелее, однако никому, даже ему, не приходит в голову прибегнуть к «столоверчению» и вызывать «тени забытых предков». В России, кстати, могли бы пойти дальше и отмечать дни рождения Сталина. Он, во всяком случае, является праотцом «культа личности», а Брежнев — всего-навсего отцом «культа без личности». Щербицкий еще меньше демонстрировал свою личность (даже если в его окружении замечали ее признаки). Именно неуважение к личности, человеческому достоинству питало ожесточенную борьбу власти с инакомыслящими, диссидентами. Таким было сталинское наследие. Потом — брежневское. Таким и по сегодняшний день является главный конфликт общества и власти.
Если бы все-таки в России и надумали отмечать годовщину Брежнева, можно представить, какой силы удар нанесла бы российская пресса имиджу этих «умников». Зато у нас заранее можно было предвидеть, сколько елея прольется на газетные страницы и особенно — на телеэкраны. Мне было бы стыдно промолчать.
— Изменилось ли ваше представление о Щербицком во время работы над фильмом?
— Нет, не изменилось. Что могли изменить какие-то подробности, если не секретом было главное: карьера тех руководителей стоила многим людям жизни. Это — несопоставимые величины. А сколько сломанных судеб — в лагерях, изгнании или просто — нереализованных талантов, способностей.
Водораздел проходит между теми, кто готов «списать» любые жертвы ради каких-то целей (если речь не идет о совершенных циниках), и теми, кто убежден: реализация любой, даже самой светлой цели становится преступной, если за нее заплачено человеческой жизнью. Как ни удивительно, советский, насквозь мифологический менталитет позволяет почитать палачей вместо жертв. Ходят же некоторые на демонстрации под портретами Сталина, хотя о его людоедстве написаны тома обличительных материалов.
— Вы умышленно избежали ноты ностальгии? Что для вас важно в рассказе об историческом лице?
— Ностальгии умышленно не избегала. Мне кажется, что в фильме она довольно ощутима. Только ностальгирую не по колбасе по 2.20, а по «Самиздату», «Хронике текущих событий» и тому подобное. По тем вечерним «разговорам на кухне», которые становились настоящей жизнью, параллельной официальной дневной. Интересно, однако, что традиционная ностальгия ветеранов-коммунистов начала совпадать с ностальгией «новых украинцев», на самом деле тех же «старых», только более успешных. И те и другие ведут свою родословную от Щербицкого, вторые же перестают этого стесняться.
В рассказе об историческом лице (то же — и в отношении действующих политиков) прежде всего важно, на мой взгляд, определить «моральную составляющую» его деятельности. Все остальное — потом, во вторую очередь. Еще важно не поддаваться внешней привлекательности исторического лица. Можно услышать, например, об импозантной внешности В.В., отсюда выводят определение его «харизматичности». Хотя ясно, что второе совсем не вытекает из первого, и уже кто-кто, а Щербицкий не был харизматичной личностью. Зато в истории (и не очень давней) можно найти немало действительно харизматичных лидеров и маленького роста, и парализованных, и с «бульдожьими» лицами. Все они владели другими свойствами — пониманием потребностей собственного народа и утонченной интуицией, которая помогала им обратно «посылать импульсы», понятные людям. Когда же Щербицкого начинают называть «великаном», то это означает только одно: безоговорочную попытку мифологизировать совсем несоответствующий образ. Думаю, это напрасная трата времени.
— Какая встреча во время работы над фильмом вас удивила?
— Удивило отсутствие встречи. Это было в Государственном историческом музее Украины. Там я не встретила ни одного упоминания о Щербицком. Словно не было ни такого человека, ни его эпохи в нашей истории. Может, не было и нас самих? Есть зал, который содержит документы об «освободительной борьбе» за независимость Украины. Однако была ли необходимость в этой борьбе, если не было тех, против кого и чего стоило бы бороться? В этой «забывчивости» — столько до боли знакомого, того самого, советского. Мы живем среди тех же людей и тех же страхов, которые были в эпоху Щербицкого. Изменилось очень мало.
— Тогда — какова роль журналиста в истории?
— Не думаю, что скажу что-то новое. К сожалению, роль скромная. Но в то же время и очень важная — это роль свидетеля. Безоговорочного и объективного.