Телевидение — дешевое и вульгарное развлечение.
Уинстон ЧЕРЧИЛЛЬ
Телевидением в нашей стране недовольны, кажется, все. Допустим, оно этого заслуживает, но разнообразие обвинений сбивает с толку. Его ругают за чрезмерную политизированность и за отсутствие полноценных политических программ. За то, что много сериалов, и за то, что мало сериалов. За секс и насилие на экране — и за скуку. За обилие «попсы» — и за скуку. За недостаток духовной пищи — и за скуку. Одновременно.
Энергия критики, по законам развития отечественного общества, рано или поздно перейдет в административные действия (благо, теперь есть кому). По этим же законам административные действия будут нелогичными, произвольными, в конечном итоге, деструктивными и далекими от первоначальных благих намерений. Прежде, чем это произошло, стоит сформулировать, чего же мы хотим от телевидения. А прежде чем понять, чего мы от него хотим, придется понять, что оно, телевидение, может и чего оно не может. Следовательно, насколько основательны претензии, которые мы к нему предъявляем?
О политкорректности украинского телепространства — то есть о собственно политической корректности в первозданном смысле этого слова — и говорить не хочется, чтобы не прослыть наивным. Может ли быть полноценное и добросовестное политическое вещание в государстве, где большинство ведущих каналов де факто являются департаментами public relations той или иной бизнес- группы, а условием существования успешного бизнеса является политическое прикрытие?
Другое дело, что понимание телевидения как разновидности медиа (в единственном числе — медиум, т.е. посредник) запоздало лет так на тридцать и осталось на уровне 60-х, когда это латинское словцо ввел в обиход Маршалл Мак-Люэн. Исходя из тех реалий, он не то, чтобы опустил, но как-то недооценил вторую и важнейшую составляющую явления — а именно: развлечение. Разумеется, развлечение в самом широком смысле. Речь идет не о каких-то узко специализированных каналах — до такой роскоши, как диверсификация, мы пока не доросли — речь именно о массовом, общедоступном вещании.
Тем временем телевидению упорно навязывается с одной стороны функция грубого инструмента промывания мозгов (на деле, примитивного удовлетворения вышестоящего начальства), с другой стороны — чуть ли не интегрирующего, смыслообразующего фактора коллективного сознания — подобно тому, как прежде, по слухам, эту роль выполняло кино. Только надеяться, что «ящик» сможет внедрить в общество некие общие для всех ценности, иными словами, идеологию — напрасно. Есть же уроки прошлого. По себе помню: не программа «Время» доперестроечного образца определяла мировоззрение моего поколения при всей мощи советского пропагандистского аппарата, а записи Битлз, самиздатские списки Солженицына, передачи «Голоса Америки» и антисоветские анекдоты.
Где-то мне уже приходилось об этом говорить, но умные мысли приходят не каждый день, так что позволю себе повториться. Телевидение органически не приспособлено к тому, чтобы внушать убеждения, позиции, веру, наконец. В лучшем случае — простые поведенческие стереотипы. Не образ мыслей, а образ жизни. Неоспоримые психологические тесты свидетельствуют, что восприятие малого экрана (в отличие от экрана большого кино) по природе своей фрагментарно. Человек у себя дома способен сосредоточиться на телевизионном зрелище только на короткой дистанции, его все время отвлекают более мощные раздражители: жена, муж, дети, родители, собака, кошка, муха, чайник, туалет, телефон, газета, диван, подушка… Длинные единицы смысла проходят мимо него, никак не задевая его сознания или оставляя в нем весьма причудливые неадекватные следы. Телевизор — как Буратино, мысли у него коротенькие.
Этим отчасти объясняется разница в восприятии телевизионного продукта глубокомысленными критиками и рядовыми зрителями. Для первых какой-нибудь «Мелроуз Плейс» — концентрат безнравственности и бездуховности. Как же: сплошные измены, обманы и пакости! Для вторых тот же «Мелроуз Плейс» — это рассказ о том, как одеваться, как разговаривать и улыбаться, с каким выражением лица ухаживать, какие слова при этом произносить. Это инструкция: принимать душ дважды в день. Кто-нибудь обращал внимание на то, что персонажи сериала поминутно выходят из ванной, завернутые в полотенце? Другими словами, для простого зрителя «Мелроуз Плейс» — это школа гигиены. Все.
Поэтому когда говорят о развращающем — нет, хуже: зомбирующем! — действии телепрограмм, все больше испытываешь раздражение. Оказывается, не безответственность элит, не правовая и экономическая невоспитанность масс, не социальная нестабильность и, следовательно, апатия, алкоголизм, беспризорность, наркомания виноваты во всплеске насилия в обществе. Это все Шварценеггер со Сталлоне испортили нацию!
Конечно, не стоит лицемерить и притворяться: чувство меры необходимо. Допускаю даже, что нужен род цензуры (хотя бы в виде ныне действующей разрешительной комиссии Министерства культуры). Но против природы не попрешь. Никто ведь не обвиняет клоуна в том, что он не рассказывает с арены об эстетике пост- модернизма. Для цирка, напротив, органично, чтобы рыжий клоун бил белого по голове, а у того ручейками брызгали слезы (со стороны это может выглядеть, как пропаганда насилия).
Да и со зрителем, его привычками и ожиданиями тоже нужно считаться. Почему плохо прижившееся у нас ток-шоу с аудиторией — популярнейший жанр западного, точнее, американского телевидения? Потому что это отражение «зашитых» в память и непрерывно воспроизводимых процедур англо-саксонского быта: обсуждать проблемы, договариваться. Почему в тех же Штатах такое количество телепроповедников? Потому что в их повседневной жизни церковь занимает стержневое место. У нас, впрочем, тоже выступают проповедники, только интересно было бы понять, кто их смотрит. Почему во Франции на общенациональных каналах выходят три еженедельных программы про книжные новинки? Потому что авторитет книги другой, Французской академии изящной словесности триста пятьдесят лет.
Кстати, о культуре на телевидении. Тут, на мой взгляд, проблема не столько в телевидении, сколько в культуре. Что, собственно, показывать? Казалось бы, само собой разумеется: просветительские программы. И много мы выиграем, если механически увеличится количество уже существующих образцов жанра? Десять лет назад мне самому казалось, что самое важное — поскорее избавиться от комплекса постколониальной неполноценности. Мол, все у нас было: и философия, и живопись, и литература… и конституция, наконец. Теперь бахвальство только раздражает.
Эти годы можно было использовать с большим толком. С одной стороны — поиски все новых доказательств, что мы такие же умные, как остальные: мол, сколько «наших» среди Нобелевских лауреатов, сколько среди лауреатов «Оскара» и тому подобное. И в то же самое время — проклятья в сторону тех, кто помешал нам быть такими же умными, как остальные. Эта интонация крайне заразительна, и новое поколение подхватило жанр: реквием на собственной могиле.
Кто спорит, в сегодняшней нашей культуре немало тех, кем можно только гордиться. Но в общей атмосфере не чувствуется яростного желания нагнать пропущенное… ну, не знаю — Хайдеггера, Музиля, Брессона, Хайека, того же Уорхола, называю первые попавшиеся имена из тех, что были неизвестны по понятным причинам, да так и остались еле известны. Казалось бы, должен ощущаться бешеный восторг от того, что отныне ни один игнорамус не запретит тебе любить именно такую музыку, слушать именно такое радио, читать именно такие книжки, какие ты выбрал. За несколько гривен можно час парить в Интернете. За несколько гривен посмотреть на кассете решительно любой фильм. Бесплатно сидеть в библиотеке над тем, за что десять лет назад сидели совсем в другом месте. И если в Украине преждевременно говорить о свободе каждого строить свою судьбу, то вполне уместно говорить об абсолютной свободе строить свою личность.
Не хватает опьянения свободой, вот чего. Порой оно прорывается в издаваемых книгах. Значительно меньше в периодике. И совсем ни малейших симптомов на телевидении. Ни одного. В свое время большое участие и симпатию вызвал порыв (не осуществленный, к счастью или к сожалению?) Мыколы Княжицкого построить наш украинский Би- Би-Си, но… кажется, мы к этому еще не очень готовы. Би-Би-Си в жанре реквиема — это было бы одновременно тоскливо и комично.
Но будь мы даже готовы, не профанация ли это — культура на телевидении? Может ли некое содержательное высказывание вместиться в простой синтаксис, который доступен малому экрану? И если мы бессознательно рассчитываем заменить «ящиком» книжку, а телевидением — библиотеку, то не значит ли это, что мы заведомо стремимся обрести вместо культуры то, что Гессе с презрением называл «журналистикой», а больше нам и не надо?
Так что давайте что-то менять поаккуратнее, без резких движений. Для начала — хотя бы уважать все ныне действующие правила. Компании, которые соблюдают предусмотренные Законом о телевидении пропорции относительно доли национального продукта и доли государственного языка, легко пересчитать на пальцах одной руки, и еще пальцы останутся. В кабельных сетях без всякого намека на лицензию транслируется минимум десяток иностранных вещателей, в том числе российские НТВ, ТВЦ, Ren-TV, «Культура». Кое-что из этого смотришь с раздражением, кое-что с завистью, но все вместе — с неудобством, будто ешь ворованную конфету. Лицензионная чистота большей части кинофильмов, особенно приобретаемых через Россию, на территории Украины небесспорна. Много по-прежнему бесхитростно воруют. Неплохо бы навести минимальный порядок. И продвигаться потихоньку, шаг за шагом.
Не стреляйте в пианиста. Лучше не сыграет.
