«Сегодня наши танкисты не жалеют ни снарядов, ни патронов, потому что нужно выручать наших там — киборгов! Бойцы руководствуются правилом «сам погибай, а товарища — выручай», — говорит в своем репортаже журналист ТСН «1+1» Александр Загородный, и ему веришь. Как корреспондент он работает в самых «горячих» точках, в том числе регулярно в зоне АТО. Последние его сюжеты с передовой, такие живые, непосредственные и нешаблонные, всколыхнули информационное пространство. На наших глазах зарождается новая школа телевизионной военной журналистики. С «Плюсами» Александр еще с 1998 года, но во время войны, на передовой в своих репортажах он раскрылся совсем по-другому. «Перемерз, вынужден был вернуться из командировки, заболели и оператор, и я. Много нужно было бегать, убегали, вспотели, а там — холодный ветер», — начинает рассказывать Александр Загородный. Каждое его слово — как штрих к новому сборному репортажу о войне.
— Ваши сюжеты не «выхолощенные», не нейтральные, а очень эмоциональные, живые — почему Вы выбрали именно такой тип ведения репортажей?
— Журналист не может делать нейтральный материал, потому что это — как пресный хлеб. Да и я по своему характеру такой эмоциональный. Когда рядом с тобой взрываются снаряды, идет атака — все проявляют свои эмоции. Все свои сюжеты я пишу просто на передовой. Последние материалы с точки зрения режиссуры, возможно, не такие вычищенные по звуку и картинке... Очень много материалов я снимаю сам, а я — не оператор и никогда этому не учился. Но когда мы выезжаем на позиции или идем в тыл, мы работаем с моим оператором Владом Журенко параллельно — он снимает на большую камеру то, что он может, а я — то, что я могу. Это наша схема, которая позволяет снять вдвое больше видео. Так кажется, что можно приехать и наснимать всего сразу. Очень часто линия фронта растянута, нужно куда-то перебегать, ждать атаки, а когда начинаются боевые действия — они могут и закончиться быстро, нужно много всего успеть.
— Страшно ждать атаки?
— Самый больший страх, который мы переживаем, — страх неизвестности. Едешь в село и еще не знаешь, кто там, что тебя ждет. Летом нам сообщили, что город Северск взяли наши войска, мы поехали туда, но там нас очень серьезно обстреляли. Потом выяснилось, что Северск только начали брать в тот момент. А когда уже приезжаешь к нашим ребятам, знакомишься с ними, то ты уже вместе со своими людьми, ты становишься их частью, ты знаешь, что тебя прикроют, покажут, куда бежать, и тогда становится не страшно. Мы тоже их поддерживаем. Сейчас много дискуссий о том, пускать или не пускать журналистов, но мы чувствуем, что мы им нужны. 17 января на ТСН вышел сюжет, как наш батальон выходил в атаку на Спартак. Ребята знали, что встретят серьезное сопротивление, как это и произошло — буквально за несколько часов было уже 10 раненых... Перед боем все были сосредоточены, каждый думал о чем-то своем, но когда увидели нашу камеру — стали веселее. Им хотелось что-то сказать, передать «приветы» женам и детям. Я пытаюсь не слишком часто это давать, но понимаю, что это — очень важно. Даже не для конкретной жены. Люди говорят какие-то такие слова, такой посыл дают, что все другие жены тех ребят, наверное, воспринимают это и в свой адрес.
«ЗА 5 МИНУТ СНЯЛИ СЮЖЕТ — БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ»
— Как Вы выбираете, какие моменты важны для сюжета, а какие — нет?
— Честно — нет времени выбирать. Большинство того, что снимаем, входит в репортаж. Нет времени писать длинные интервью. Однажды снимал, как солдаты распаковывают гранаты, и просто провел вверх камерой. Парнишка увидел, что его снимают, и сразу начал говорить — без подготовок. Или вот мы встретили ребят на марше (наступлении). Конечно, никто нам не сообщал об атаке, это — секретная информация, но так как наш сюжет вышел уже после боя, то военную тайну не разоблачили. За 5 минут сняли сюжет — больше не было времени. А затем два часа ждали в Песках, слушая, как идет бой — нас, к сожалению, не взяли туда. В тот раз в командировке впервые увидел, как падают «Грады»...
— В Ваших сюжетах часто событие раскрывается через простых людей, волонтеров, солдат. Насколько важно, чтобы в центре сюжета был маленький человек, который несмотря на это, способен на большие поступки?
— Я бы, наверное, с огромным удовольствием писал бы и генералов, которые имеют общее представление о ситуации, но не всегда это удается. У руководителей, как правило, нет времени, они не могут или не хотят что-то говорить. Поэтому пишем солдат. Но для чего мне писать генерала, который будет рассказывать, что происходит в аэропорту, если лучше самому поехать и увидеть все собственными глазами? Лично я бывал там как минимум дважды. К тому же, высшие чины часто говорят «приукрашенную» правду. И генералы, и бойцы нужны, но именно здесь и именно сейчас для меня важны солдаты, которые могут не только здоровье, — жизнь потерять. Их истории — это живые эмоции, первоисточник, они намного больше могут рассказать о бое, чем руководство.
«НА ВОЙНЕ ВСЕ БЫСТРО СДРУЖИВАЮТСЯ»
— Судя по вашему блогу на ТСН, Вы сдружились с людьми, о которых снимаете сюжеты. У Вас был эмоциональный текст «Война догнала меня в мирном Киеве» о тяжелораненом танкисте Ивановиче, который подвозил «киборгам» патроны в Донецкий аэропорт. Вы писали, что хотите узнать, как его зовут — узнали?
— Никогда до этого не писал блоги. Приехал домой из очередной командировки, мне рассказали, что Иванович тяжело ранен. Это не материал был, а крик души. Я его знал недолго — две недели, встречались с ним 5-6 раз. Это был уникальный человек, большой друг и товарищ. Мужчина, который держал всех вместе, подбадривал, учил молодых танкистов. Каждый день он ездил дважды в аэропорт на своем побитом снарядами и минами Т-64. Он знал, что погибнет, и погиб. Он еще был жив, когда я писал свой блог, но спустя полдня отказали органы. Мы ездили на его похороны. Его звали Владимир Иванович Титарчук.
— Как журналисту, насколько сближение с героями сюжетов помогает и насколько усложняет Вашу работу?
— Я трудно схожусь с людьми — это плохая черта, как для журналиста. Якобы в профессии нужно уметь дружить, или хотя бы делать вид, но я не такой. Однако на войне все очень быстро сдруживаются. Там все понимают, что нет времени на реверансы. Да и человека там сразу видно. Нам солдаты как родные, и мы становимся для них родными. Однажды мы залетели с «Правым сектором» во время жесткого боя в аэропорт — средь бела дня на одной БМП и «Таблетке» (народное название автомобиля УАЗ-452). Как только машина остановилась, их сразу же начали расстреливать снайперы, мы долго не могли выйти. Когда наконец зашли в аэропорт, я почувствовал радость, что добрался сюда и могу снять о них сюжет — в тот раз я тоже не брал с собой оператора. Это не высокохудожественная съемка, так для чего рисковать еще и его жизнью. Вместе с тем почувствовал радость солдат, которые узнали, что к ним приехал журналист — а к ним давно никто не приезжал, потому что там постоянно стреляют. Мне кажется, что я даже поднял кому-то боевой дух. Ребята почувствовали — не все так плохо. Они узнают камеру, микрофон, кто-то, возможно и журналиста. Девять месяцев мы уже ездим туда.
В каждой командировке я почти не встречаю людей, которых видел в прошлый раз. Происходит ротация — людей либо отправляют домой, либо на другой участок фронта, изменяется сам фронт. Когда в первый раз мы приезжали в село Пески, помню, ходили люди, ездили машины гражданские. Потом оно понемногу опустело. В последний раз застали одни руины. Ночевали мы в прошлый раз в одном помещении, приезжаем — а оно разбомблено, там погибли люди, кстати те, которых я знал. А в позапрошлый раз в командировке увидели двух несчастных бабушек, которые вылезли из какого-то подвала, — просили есть у солдат, ребята их кормили. Спрашивал их: «Почему не выезжаете?». Говорят: «Некуда». При нас голодные собаки украли буханку хлеба и разодрали ее за считанные секунды. Глотают огромными кусками, не прожевывая. И мне не нужно рассказывать, что здесь беда — достаточно снять это и показать.
— Пересмотрели ли Вы свое отношение к войне и к журналистике?
— Работать на фронте с журналистской точки зрения значительно легче. Я никогда в Киеве так быстро не писал сюжеты. Начинаешь делать сюжеты на другую тему и задумываешься, какие переходы делать, как подавать. А здесь нет времени «раскачиваться». Войну сложно плохо смонтировать. Да и материал настолько важный, что мне кажется, могу умереть около этого компьютера, но должен сделать сюжет. Сам снимаю, сам монтирую, сам начитываю — для меня это большая журналистская удача. А еще то, что моих сюжетов с войны никто не корректирует. Бывает, посылают журналисты материал с передовой, а в Киеве смонтируют и выйдет абсолютно не то, чего ожидали авторы. А у меня сюжет от начала до конца мой собственный.
«ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ... ВСЕМ»
— Часто ли Вы видите других журналистов в Песках, Авдеевке, около Донецкого аэропорта?
— Нечасто их вижу. Но ездят и «Интер», и ICTV, «СТБ» вижу реже, «Перший національний» почему-то не вижу — может, работают в других местах. Знаете, еще одна моя особенность — пытаюсь не ездить с другими журналистами. Не потому, что я их не люблю. Часто они выезжают все вместе тремя-пятью автомобилями, часто с сопровождением военных — так безопаснее. Но я не умею работать, когда на одного солдата налетает три камеры. Он тогда не откроется никогда, не скажет, что страшно, не будет плакать и говорить, что у него погиб товарищ. Ведь плакать некрасиво, так много солидных камер. Поэтому это будут штампы, которые пойдут в Киев, растиражируют, однако они останутся штампами, а не интервью. Когда человек становится перед большой камерой, ему подносят микрофон с плашкой «1+1», то он понимает, что нужно говорить что-то серьезное. А я часто подбегаю с маленькой камерой, я небольшой журналист и камера у меня небольшая. Становлюсь даже не в кадре, иногда смотрю человеку в глаза и спрашиваю. Больше всего боюсь, что мой сюжет пройдет мимо кого-то, не вызвав никаких эмоций. Лучше хорошее интервью в немного худшем качестве, чем высококачественное ни о чем.
— С вашей точки зрения, насколько важно возобновить сигнал украинского ТВ на оккупированных территориях?
— Подходили к нам люди, рассказывали, что они из Горловки, что Горловку бомбят. «Не подумайте, что мы сепаратисты, мы за Украину, смотрим ваш канал по спутнику», — говорят. Вообще очень часто подходят люди, которые говорят, что смотрят нас по спутнику и как хорошо, что мы есть. Украинское ТВ — это же единственная связь с государством на оккупированных территориях. А российская пропаганда очень быстро промывает мозги. Мы снимали в Авдеевке — там снаряд попал в школу, никто не погиб. Но какой-то мужчина сказал: «Сами по себе лупят, уроды. Это же Порошенко стреляет». Люди быстро поддаются — доходит даже до такого маразма, если на освобожденных территориях люди смотрят российские каналы. Люди ищут себе оправдания, и все верят в то, во что хотят верить...
А еще есть такое суеверие: появляется пресса — жди на следующий день обстрела. Хотя обстрелы там бывают намного чаще и без нас. Уже даже на меня эта суеверность перекинулась как-то — вышло так, что на передовую езжу в одной и той же куртке, едим в одном и том же месте. Чтобы ничего не изменять. Там очень хочется жить. Хочется все силы задействовать — и суеверия, и Бога, и маму вспоминаешь, потому что очень хочется жить. Всем.
