Ночью исчезает с площади памятник Блакитному, «Березіль» становится казенным «театром им. Т. Шевченко», основывается русская газета «Красное знамя», а украинский «Харківський пролетар» переименовывают в «Соціалістичну Харківщину» — газету для крестьян. Никаких столиц, никакой Украины. Приговор мятежному третьему Харькову завершает перенесение столицы в Киев и тайное уничтожение могил Блакитного, Скрипника, Хвылевого.
Остался четвертый Харьков, который по планам партии и правительства должен был быть «сплошной провинцией». Это была политика Москвы, «щоб усю Україну тримати в стані і на рівні сірої провінційності» [3, с. 482]. Четвертый Харьков — город «старой молодежи», обывателей-слизняков, где необходимо думать одно, а говорить другое, говорить одно, а делать другое, где банкротство слов порождает банкротство смыслов, где господствуют осторожность, неискренность, цинизм, эгоизм и в глубине души человек чувствует: счастья нет, народа нет, родины нет.
Но... город и поколение, даже когда они максимально стандартизированы и механизированы — никогда не являются целостью. Они состоят из прослоек, индивидов, никакая система всецело не уравняет людей. И поколение четвертого Харькова — это люди. И если Леонид Лиман бросает в своей повести фразу, что Харьков — это живая, еще не засыпанная Помпея, то эта фраза, по утверждению Ю. Шевелева, «стосується тільки до большевицького Харкова, але не стосується до Харкова українського» [3, с. 487]. И здесь возникает мечта о пятом Харькове.
Его образ всплывает у Ю. Шевелева дважды. В первый раз тогда, когда он говорит об украинском народе, который живет в четвертом Харькове и который должен «з погляду державної рації, з погляду потреби здвигнути згодом п’ятий Харьків, який мислитиме і поводитиметься велично і суверенно, який поруч Києва, Львова, Одеси і всієї незчисленної масси міст і сіл українських почуватиме себе осередком української ідеї і тому — духовою столицею» [3, с. 482]. Во второй раз этот мотив возникает тогда, когда Ю. Шевелев говорит о героях повести четвертого Харькова, которые переживают прозрение. Но эти процессы только начались, и было бы наивным их уже теперь переоценивать. «Бо це вже мав би бути твір про п’ятий Харків» [3, с. 492].
Пятый Харьков — это мечта Ю. Шевелева. Это Харьков, в котором реализован идеал независимой Украины, «у розумінні відповідності суспільного ладу національно-психологічному типові і його ідеалам» [3, с. 488]. В годы борьбы за независимость и первые годы государственного строительства Ю. Шевелев почти ежегодно приезжал в Украину, несмотря на преклонный возраст, внимательно присматривался к первым признакам пятого Харькова и пытался поддержать их всеми возможными для себя средствами. Возвращаясь домой, он каждый раз писал путевой очерк о поездке в Харьков и публиковал их в центральной украинской газете США — «Свобода».
Первый репортаж «Харьков: путевые впечатления и призыв» был опубликован в дневнике «Свобода» 30 и 31 октября 1990 года. Ю. Шевелев написал его после первого конгресса Международной ассоциации украинистов, который проходил в Киеве в двадцатых числах августа того года. Из причин, почему он, кроме Киева, выбрал для посещений Харьков, хотя было приглашение и во Львов, заслуживает артикуляции мотив полезности: каждый из эмиграции едет во Львов, и получается, что Украина существует только на оси: Львов — Киев. «Я считал полезным и целесообразным, — отметил Ю. Шевелев, — по крайней мере, растянуть эту ось с запада к востоку, чтобы она стала Львов — Киев — Харьков». Был, конечно, у Ю. Шевелева для этого «мотив биографической связи». В своих путевых очерках Ю. Шевелев выступил как патриот Харькова, пытаясь представить его феномен читательской аудитории.
Итак, о феноменологической репрезентации Харькова в журналистике позднего Ю. Шевелева. Прежде всего, он стремится кратко ознакомить читателей с историей Харькова: для Европы — это молодой город, в Америке он бы мог гордиться своим возрастом. Он основан в середине ХVІІ века в процессе отвоевания и хлеборобского освоения Дикого Поля. Здесь встретились две силы: русская с севера и украинская с запада. Сначала воцарилась украинская стихия: и в архитектуре Покровского собора, и в названиях улиц: Чоботарская, Коцарская, Гончаровка. Административная верхушка была с самого начала русская, и надо думать, окрестные помещики уже в конце ХVІІІ века, съезжаясь на зиму в Харьков, были русифицированы. Но настоящая угроза русификации пришла в конце ХІХ века, приблизительно с 1870-х годов, когда Харьков стал «входными воротами в Донбасс». Индустриализация для Харькова стала синонимом русификации. «Харьков стал полем боя двух культур и двух языков».
Главная интенция, которая пронизывает харьковские репортажи Ю. Шевелева — усталость от впечатлений, от посещения многих учреждений и институтов: художественного музея, музея литературного, редакции «Березоля», который тогда еще назывался «Прапор», дома «Саламандра», где было найдена довоенная квартира Ю. Шевелева, и, конечно же, университета. С горечью повествователь отметил, что администрация не захотела с ним встретиться. А лекция, прочитанная на историческую тему, не пришлась по сердцу аудитории, которая потребовала от лектора не профессионального научного разговора, а совсем другого рассказа: «Расскажите о самом себе, мы же так мало знаем».
Современный Харьков невероятно разросся. Харьков Ю. Шевелева составлял теперь едва ли не треть города и получил название «Старый Харьков». А впрочем, в очерке все выступления, встречи промелькнули, как в калейдоскопе; они лишь названы. Зато центральное место в рассказе заняло случайное событие. Стремление осмотреть как можно больше продиктовало нанять такси. Харьковский коллега повез гостя по городу. Шофер сначала несмело, а дальше все чаще вмешивался в разговор. Он говорил по-русски; Ю. Шевелев с коллегой по-украински. Шофер тоже начал забрасывать украинские слова. Это был парень лет двадцати, он хорошо знал город и искренне помогал показать его для американского профессора. На исходе экскурсии «язык парня был уже на добрую четверть украинским». Когда пришло время прощаться, он забеспокоился: «Я должен что-то вам подарить, так нельзя просто разойтись». У него нашелся только дорожный атлас Харьковщины; его и получил Юрий Владимирович в подарок.
«Можете представить себе водителя такси в Нью-Йорке или Чикаго, который жмет вам руку и что-то дарит на память?» — спросил автор американского читателя. «И я почувствовал, — продолжает он: — У Харькова остается украинское сердце. Не в домах, не в памятниках, даже не в старых церквях, а в людях». Этот парень-таксист открыл для Ю. Шевелева пятый Харьков, за который стоит энергично бороться.
Следующий репортаж октября 1992 года получил название «Хорошие новости из Харькова»; он был опубликован в газете «Свобода» 4 декабря 1992 года. Пред нами предстает Харьков первого года украинской независимости. Ю. Шевелев посетил Ивано-Богословскую церковь, отстоял в ней службу и беседовал «с радушным священником о. Виктором Маринчаком». Церковь все еще разрушена, но возрождается благодаря «энтузиазму и человечности духовенства и прихожан». В городе много хороших новостей: заработало Общество украинского языка «Просвіта», в университете созданы новые украинские кафедры, ректор впервые принял американского профессора и подарил ему книгу об университете, хотя и изданную еще при старом режиме на русском языке, но уже подписав ее по-украински как бывшему выпускнику.
Если ранее партийная журналистика игнорировала гостя, то на этот раз Харьковское областное телевидение трижды брало у него интервью. В художественном музее расширяется украинское отделение. Новое положение в издательской деятельности: возникают независимые частные издательства. У «Березоля» появились попутчики.
Следующий репортаж посвящен Первому международному театральному фестивалю «Березіль-93», на который в качестве гостя был приглашен Ю. Шевелев. Его новый очерк назывался «Харьков фестивальный и Харьков на каждый день» («Свобода». — 1993. — 9, 10, 11 июня). Он хотел видеть, как город, в котором бъется украинское сердце, налаживает международные связи.
Особо высокую оценку получила научная конференция, посвященная Лесю Курбасу, проходившая в рамках фестиваля. Был открыт на харьковском кладбище памятник Лесю Курбасу; там похоронена его жена Валентина Чистякова и его мать. Не приехали ведущие театры Запада, потому что кто бы им оплатил поездку, зато были молодежные коллективы, был просмотр лучших украинских спектаклей.
Ю. Шевелев использовал фестиваль для встреч со старыми знакомыми: коллегами из университета и Педагогического института. В старом корпусе пединститута на Артема, 29 когда-то находился Наркомат просвещения. Гость попросил, чтобы ему показали кабинет Н. А. Скрипника. Здесь он застрелился, здесь проходило судилище над Л. Курбасом. Теперь у педуниверситета есть второй корпус на Салтовке; и — чудо — перед этим корпусом поставлен еще один в Харькове памятник Г. Сковороде. «Сковороду в Харькове почитают — заметил с утешением автор — считают его своим философом и поэтом».
Ю. Шевелев посетил издательства «Прогресс» и «Око», литературный и художественный музеи. В последнем ему рассказали, что не смогли купить предложенную им коллекцию произведений современного украинского искусства — не хватило средств. Вместе с тем создаются частные художественные галереи, выставляющие картины на продажу. Ведь кто-то же их покупает. На встрече в библиотеке имени В. Короленко рассказали, что сотни и тысячи изъятых книг вернули в общие фонды, создан отдел украиноведения.
«Не хочется мне говорить общими фразами — отметил Ю. Шевелев. — Но это не только общие фразы, а все таки правда, что украинский культурный Харьков растет, растет бурно, задыхаясь подчас в своих затруднительных и на первый взгляд нерешаемых проблемах, пытаясь найти лишнюю копейку, хватаясь за соломинки, иногда выныривая, иногда утопая».
Последний «свободовский» репортаж из Харькова под названием «Добрые и не очень новости из Харькова» опубликован в журнале 19, 20 и 21 октября 1994 года. Его уже следует рассматривать в иной плоскости нашего изложения — императивной репрезентации. Главная императивная идея, проходящая через все сюжеты и мотивы Ю. Шевелева, — украинский Харьков нуждается в поддержке и помощи тех людей, которые вышли из Харькова, для которых он — духовная родина и моральная обязанность которых теперь — отблагодарить его.
Уже во втором «свободовском» очерке Ю. Шевелев рассказал об основании общественной организации «Друзі Харкова», которая создала фонд помощи, и разместил ее адрес и банковские реквизиты для того, чтобы благотворители смогли переводить по этим адресам свои пожертвования. Сообщая о своих поездках в Украину, он каждый раз подчеркивал: члены организационного комитета не используют на поездки средства фонда, а приезжают исключительно за свои деньги. Каждый собранный цент идет только на поддержку украинской культуры.
Статья «Хорошие и не такие уж хорошие новости из Харькова» написана после выборов 1994 года в Верховную Раду Украины и местные органы самоуправления, которые украинские демократические силы в Харькове проиграли. Это и есть нехорошая новость, которая огорчила Ю. Шевелева. Огорчила, но не разочаровала. Для него из этой новости следует лишь одно: помощь необходимо усилить. Поражение в бою — это еще не поражение в войне. Борьба за украинский Харьков продолжается.
«Жизнь Харькова — динамична и не без противоречий, — написал он. — Голосование харьковчан в этом году зависело от многих факторов. Здесь и жестокий кризис, экономический и политический, и хаос в поставках, и недовольство Л. Кравчуком, активно подогреваемое и русской и русофильской пропагандой. Кое-кто может уже на следующий день голосовал бы иначе. Но творческие силы Харькова не замерли и не затухли, они мощны. Им нужна дружеская мягкая рука извне. С материальной помощью, пусть малой, пусть иногда символической».
В этой, последней, статье Ю. Шевелев отчитывался о работе «Друзів Харкова», которые «года с два тому назад появились среди американской украинской эмиграции». Больших капиталов они не имели, но отзыв на их призыв был искренним и нужным. Сначала «Друзі Харкова» поддержали журнал «Березіль», потом музей искусств, которому выделены средства на организацию выставки бойчукиста Ивана Падалки. Помогли они и в восстановлении украинских церквей — храма Ивана Богослова, Свято-Дмитриевской церкви. «Друзі Харкова» оказали финансовую помощь двум театрам: театру светописи и Малой сцене «Березіль» и театральному музею в театре имени Т. Шевченко.
Уже во второй статье он рассказал о создании инициативной группы и подал ее состав: Мариян Коць, Оксана Соловей, Евгений Федоренко, Юрий Шевелев.
Существенным дополнением к Шевелевским харьковским репортажам является заметка О. Кузьмовича «Украинскому Харькову нужно помочь» о посещениях этой инициативной группой «Друзі Харкова» редакции газеты «Свобода» (1992. — 15 января), где сообщалось о разнообразных инициативах «Друзів Харкова» относительно помощи, даже экзотического содержания. Например, рассказывалось о таком. Поддерживая «Березіль» — единственный украинский журнал на Левобережье, «Друзі Харкова» не только помогли ему техническими средствами — приобрели копировальную машину, фотографический аппарат. Цитирую дальше заметку дословно: «М. Коць розповідає нам, що члени редакції закупили кусок землі, яким будуть управляти і просили переслати їм на нього 170 пачок різного насіння, щоб мати городину для себе, бо виглядає, що не можливо буде дістати повну платню в редакції, а треба буде гроші використати на видання журналу. Тому редактори просять ще і про якесь авто, яким могли б їздити обробляти цю землю. М. Коць відразу каже, що таке авто їм вистарається, щоб «Березіль» міг виходити і далі. Розповідаючи про своїх нових знайомих у Харкові, він називає їх «героями, що станули проти партократів».
Многочисленные примеры, о которых рассказал Ю. Шевелев, имеют не феноменологический, а императивный характер, призваны поощрить украинцев в диаспоре преумножить помощь украинскому Харькову.
Ю. Шевелев неоднократно отмечал, что Харьков — город разнообразный, противоречивый. Если протянуть в нем воображаемую линию между двумя памятниками Г. Сковороде, то увидим между ними величественный, хоть кое в чем и искаженный памятник Шевченко, а чуть дальше, «на майдані, названому тепер майданом Свободи, на сміх і глум свободі, — великий пам’ятник Ленінові. Цей маршрут з його суперечностями — від Сковороди до Сковороди через Шевченка і Леніна — це свого роду символ сьогоднішнього Харкова».
«Якщо ми хочемо, — говорил дальше Ю. Шевелев, — щоб у місті ствердилися Сковорода й Шевченко, допоможім місту. Помагаймо, зокрема, й посередництвом Друзів Харкова. Вони не мають інших надходжень, крім датків від українських людей з осель Америки й Канади».
В начале 1990-х годов Ю. Шевелев видел ростки пятого Харькова и делал все возможное для его утверждения. Стоит лишь напомнить, что во время написания его первой «харьковской» статьи в «Свободе» ему шел восемьдесят второй, а во время написания последней — восемьдесят шестой год. Свое завидное долголетие Ю. Шевелев использовал для служения своему городу, в украинское сердце которого искренне верил, знал, что оно есть и мощно бьется.
Пятый Харьков мы до сих пор не построили. Слишком много препятствий оказалось на пути его создания. Но мы не отказались от него, мы его строим и сейчас, в том числе и опираясь на авторитет Юрия Владимировича Шевелева.
Будучи человеком игры, натуральным homo ludens, он любил на игровых принципах строить и свои литературно-критические труды. Один из его любимых игровых приемов — расположить эпиграф не в начале текста, как это общепринято, а в его середине или даже в конце. Наследуя его игровую манеру, и я хочу закончить красноречивым высказыванием, которое могло бы стать и эпиграфом к этому тексту:
«Беда с Харьковом та, что поедешь в него раз, а тогда нельзя не поехать снова».
Юрий Шевелев любил свой родной город Харьков. В своей литературной критике он охотно писал о харьковских писателях и художниках, раскрывая их всемирно-историческое значение. В этом основной смысл статей: «Душа убога рано встала» (Василь Мова)», «Хвылевой без политики», «Лит Икара (Памфлеты Мыколы Хвылевого)», «Шестая симфония Мыколы Кулиша», «Второе рождение «Народного Малахия«», «Колір нестримних палахкотінь» («Вертеп» Аркадия Любченко), «Лесь Курбас и Харьков», «Пролегомены к изучению языка и стиля Г. Сковороды».
Статью под названием «Четвертый Харьков» [3] Ю. Шевелев написал в 1948 году как послесловие к книге Леонида Лимана «Повесть о Харькове». Здесь он развил эволюционный взгляд на наш город. Первый Харьков — это город слобод, хуторов, ремесленников. Хронологически — это вторая половина XVII—XVIII вв. и даже начало XIX века. Второй Харьков — «провінційне купецьке місто несходимої і безвихідно-сірої російської імперії» [3, с. 479] (sic! — со строчной буквы). Хронологически — это вторая половина XIX и начало XX века.
Третий Харьков — «символ українського урбанізму», «здибленої і м’ятежної України» [3, с. 479]; это Харьков «буйного ренесансу української духовності двадцятих років» [3, с. 483.] Российская большевистская власть провозгласила Харьков столицей Советской Украины; и «покоління запальних романтиків, покоління юнок с голубими прозорими віями рушило на завоювання Харкова» [3, с. 480]. «Ви проголосили Харків столицею України? — сказали вони. — Гаразд, мы зробимо його таким. Ми сповнимо його українським змістом» [3, с. 480]. Третий Харьков — это «Харків Хвильового і ВАПЛІТЕ, Курбасового «Березоля», виставок АРМУ в залях колишнього монастиря, непримиренно-палких диспутів у Будинку літератури ім. Блакитного на Каплунівській, Курсів сходознавства, українського студентства, українського походженням, душею, програмою і прагненням, поволі українізованих заводів і установ, неповторний, невідтворний, сповнений життя і безумствування» [3, с. 480].
С этими намерениями — поднять Харьков на уровень мирового центра — Москва мириться не могла. Идеологи этого поколения и все то поколение должны были быть уничтожены. За дело взялось ГПУ. Сотни, тысячи, десятки тысяч Харьковчан после допросов на Совнаркомовской и Чернышевской прощаются с жизнью, транспортируются на север и восток.
