Тем, кто еще не читал книгу Петера Вайля «Гений места», есть о чем сожалеть. Жажда путешествий и познаний, которую многие из нас успели остудить бытом и монотонностью работы, при чтении этого эссеистского сборника возрождается с новой силой. Путевые заметки Вайля избежали участи банального туристического пособия. Если вы никогда не бывали в Руане, но читали «Мадам Бовари», — можете считать, что практически вдохнули воздух той провинциальной затхлости и нервной истомы, в которой тщетно искала наслаждений флоберовская героиня. Господину Вайлю всего лишь пришлось вам напомнить и подтвердить это. А если испанский край так далек, что нет никакой возможности добраться до него, прекрасную возможность ознакомиться с ним дает глава о Гауди и Бунюэле: своеобразное религиозное паломничество в творчестве ярчайших авангардистов начала ХХ века много живописнее тех троп, которыми сегодня ходят поклонники архитектуры и кино. Ну а если кто уже испытал нечто сродни катарсису от посещения могилы Роксоланы в Стамбуле и одновременно неловкость собственного аутсайдерства в районе русских проституток, где она захоронена, Петр Вайль дает возможность посмотреть на этот удивительный город глазами двух поэтов — Байрона и Бродского. Последний, к слову сказать, был близким другом автора «Гения места». Как Довлатов и Шемякин, как многие из русской эмиграции того времени — конца 70 х, которые и самого Вайля застали уже в Америке.
Ветеран службы Радио «Свобода» сейчас живет в Праге. И в данный момент тесно сотрудничает с каналом «1+1». Его «Гений места» взялись экранизировать на отечественном ТВ. Соавтором и линейным продюсером проекта стал главный телеман «1+1» Юрий Макаров. «Как и многие гениальные идеи, которые воплощаются во всех резонансных проектах «1+1», идея сделать «Гения места» документальным телесериалом принадлежит Александру Роднянскому, — рассказывает Юрий Макаров. Я сам давно слежу за публикациями Вайля в «Независимой газете», его совместными с Александром Генисом литературными работами. Несколько лет назад я брал для «Телемании» интервью у Гениса в Америке, которые потом публиковал в нашей прессе. Но с Вайлем мы познакомились недавно в Москве, на концерте Алексея Козлова. Он действительно блистательная фигура, и у меня есть все основания, чтобы не мучаться оттого, что в кадре этого проекта будет присутствовать он, а не я».
Первую экспедицию «1+1» предприняли в Афины, по Вайлю — город Аристофана. Сейчас вернулись из Палермо — родового города Вито Корлеоне. Впереди Прага Гашека и, вероятно, самого автора. А в перерывах между путешествиями Петр Вайль на страницах нашей газеты.
— Петр, известно, что это ваш первый опыт работы с телевидением. Насколько для вас он интересен и что, как вам кажется, нового он мог бы привнести в вашу путевую тему?
— За последние годы мне приходилось довольно часто давать интервью на телевидении — в том числе и большие. Участвовал во всяких круглых столах. То есть — сама по себе камера для меня не новость. Но вот оказаться в качестве основного персонажа тематической программы — действительно в первый раз.
Интересно — очень. Начать с самого простого — что же плохого в том, чтобы еще раз съездить в любимые места, особенно такие, в которые без специального повода не выберешься. Скажем, в Венецию я и так езжу постоянно, в Лондон и Париж так или иначе попадаешь время от времени, а вот в Афины, Палермо или Севилью отправился бы, вероятно, не скоро, если б не такой случай. Приятно.
Кроме того — поучительно. Я ведь не читаю заученный текст перед камерой, а импровизирую на избранную тему: то есть, по сути дела, идет процесс сочинения, отчасти сходный с тем, который происходит при писании. Только времени гораздо меньше — надо втиснуть самое главное в считанные минуты, при этом не теряя живой разговорности. Так дополнительно учишься лаконизму. Еще более важно: когда слова произносишь вслух, становится явственно наглядным колоссальное значение интонации и смены ритма. При писании это не так заметно, и возникает соблазн сбиться на спокойную монотонность. При говорении монотонность убивает самый умный и увлекательный по содержанию текст: возникает такое ровное гудение, скрадывающее суть мыслей и эмоций, сложенных в предложения. Нельзя бубнить, нельзя звучать на одной модуляции голоса, нельзя говорить без смены ритма и скорости — иначе все заснут. За этот урок я особенно благодарен телевидению: вроде все такое знал, но сейчас ощущаю остро.
— Быть рассказчиком перед камерой сложнее, чем на бумаге?
— Это другая сложность. С одной стороны, обидно, что нет возможности растекаться ассоциациями, байками и завитушками, с другой — подчиняться словесной дисциплине интересно и плодотворно. Что труднее — бегать на сто метров или на десять тысяч? Разные специальности, другое ремесло.
— Как вам кажется, претерпевает ли телеэкранизация вашей книги какие-то катастрофические изменения? Насколько я знаю, в проекте отказались от принципа парности. Но ведь в вашей книге каждая глава, помимо конкретных персонажей и мест, — это исследование и отношение к определенной категории человеческих ценностей: религии, творчества, семьи, общества. Не нарушает ли это целостности картины? Ведь говорят: чтобы удачно экранизировать литературное произведение, необходимо разрушить его до основания и создать заново по законам визуальных искусств. Согласны ли вы придерживаться этого принципа и как он воплощается в данном проекте?
— Вы совершенно правы: «Гений места» на телевидении — это не просто другой жанр, это другое сочинение. Литература остается, но видоизменяется, иногда до неузнаваемости. Что и замечательно. Разумеется, я понятия не имею, каков будет результат, но процесс доставляет удовольствие именно потому, что не ходишь по своим же проторенным путям.
— В этом проекте есть некая просветительская функция. А как часто вам удавалось «открывать людям глаза»?
— Насколько я в состоянии судить, книжки вообще не пишутся «для кого-то» или «для чего-то», а всегда — для себя. Если в первоначальной затее «Гения места» и была просветительская линия, то — направленная на самого себя. Сам просвещался, узнавая массу нового о любимых местах и о любимых авторах. Что до телепроекта, вероятно, руководство компании имело в виду идею просветительства. Но это они, а не я.
Другое дело, мне приятно слышать о том, что с книжкой путешествуют, я даже сам встречал таких — с ксерокопией той или иной главы в руках. Но все-таки хочется думать, что это происходит потому, что читать интересно, а не потому, что сведения полезные. Я- то сам читаю книги или смотрю кино исключительно для удовольствия, а не для пользы. Слово «польза» — вообще противное, какое-то очень медицинское.
— Сейчас очень модно говорить о победе аудиовизуальных практик. Как вам кажется, какое место в ближайшее время будет отведено литературе?
— Смотреть и слышать проще и быстрее, чем читать — уже поэтому за видео-аудио будущее. Словесность же займет и уже занимает подобающее ей элитарное место — какое всегда у нее и было. Интернет — не замена, чтение с экрана принципиально другое занятие, и вообще не чтение, а смотрение, такой гибрид. В старые времена масса шла на народные гуляния, пела песни и плясала, а книжки читала тонкая грамотная прослойка. Теперь — ровно то же самое. Случилось какое-то всеобщее мозговое помрачение, когда читать стали все — но длилось это совсем недолго, исторически просто коротко: примерно с конца XIX века до 80-х годов века ХХ-го, когда по-настоящему развернулось телевидение и вошло видео. Меньше ста лет — ерунда в масштабах истории.
— Не думали ли вы над какой- нибудь украинской темой? Не говорю о столь традиционной как Шевченко и Довженко, но, например, Дрогобыч и Бруно Шульц или Черновцы и Пауль Целан?
— Нет, не думал, но не потому ,что это «украинская тема». Просто повторять прием — неинтересно. «Гений места» уже написан, идея использована, а эксплуатировать ее снова — скучно.
— Людей недалеких, вроде меня, мучает мысль о том, как, все- таки, рождалась ваша книга? Выбирались ли заведомо персонажи и города? Прорабатывалась ли тема до того, как предпринималось паломничество к историческим местам?
— Все происходило вполне естественно. Ничего увлекательнее путешествий в жизни нет. Постепенно, перемещаясь по разным странам и городам, я заметил, что сама по себе в голове возникает связь места с человеком, которого знаешь, и тогда путешествие становится еще богаче и многообразнее. Совершенно не помню, с чего началось: может быть, с пары Париж — Дюма, коль скоро я «Три мушкетера» читаю всю жизнь и считаю одним из лучших романов в истории литературы, и его персонажи для меня живые парижане. Может быть, с Буэнос-Айреса — Борхеса, поскольку я мало что знал об Аргентине, а Борхеса любил, так что он исподволь оказался неким гидом. Может, с Барселоны — Гауди, потому что облик этого города чудесным образом запрограммировал именно Антони Гауди, хотя собственно его строений там всего дюжина. Не помню, и существенно то, что все шло ненасильственно, натурально. Потом уже стал думать дальше: что у меня с чем связывается — так возник план книги, который практически не претерпел изменений по ходу почти пятилетнего писания. Только Стокгольм — Бергман сменился Осло — Мунком. После этого во все города я честно еще как минимум по разу съездил — для освежения впечатлений.
— Практически все мои знакомые, кто читал вашу книгу, признавались, что испытывали колоссальное наслаждение. А какой самый весомый упрек или критику вам удалось самому услышать в адрес «Гения места»?
— Претензии личные, субъективные: почему в Праге Гашек, а не Кафка? почему из всего обилия парижан и нью-йоркцев — легкомысленные Дюма и О’Генри? Никогда не спорю, потому что все правы. Боже упаси, кого-то учить и наставлять. Книжка предельно необъективная — пишешь ведь для себя.
