«День» писал уже о ходе нынешнего, 54-го Берлинского кинофестиваля. Сегодня мы предлагаем итоговый взгляд на этот форум — статью известного российского киноведа Зары Абдуллаевой.
Нынешний Берлинале направил свой традиционный социальный и политический интерес в сторону Южной Африки (которая отпразднует в апреле 2004-го десятилетие избавления от апартеида) и Южной Америки.
Игровые и документальные фильмы из этих стран, а также из других регионов, посвященные проблематике репрессий, преступлений и наказаний, составили значительную часть едва ли не всех программ Берлинале. А в одной из них, в Форуме, был даже представлен по- своему уникальный «Проект 10», запечатлевший — в сыром несмонтированном материале — самочувствие, пластику, мысли, поступки бедных и богатых, молодых и старых южноафриканцев, открывших для себя новые горизонты самореализации. Эти просветительские, для европейцев, картины (точнее, картинки) оказались — благодаря своей наивности, непретенциозности — более любопытными и свежими, чем отобранный в конкурс опус Джона Бурмана, мастера зрелищного кино, «Страна моего черепа». И, на радость экспертам, никаких наград не получившего. При том, что любовный дуэт корреспондента «Washington Post» и белой африканки, писательницы, делающей репортажи для американского радио о громком процессе — о «примиряющей встрече» жертв апартеида и их палачей, —разыгран неподражаемым Сэмюэлем Л. Джексоном и утонченной Жюльетт Бинош, вышло грубо, плакатно до неприличия. Героиня Бинош, выслушивая страшные рассказы несчастных африканцев, не просыхает от жалостливых актерских слез, и находит расслабляющее утешение только в объятиях коллеги- журналиста. Тем не менее глава Берлинале Дитер Косслик, отказавшись на сей раз от универсального девиза фестиваля, выбрал — в качестве его путеводителя — именно этот фильм. Поскольку, как он сказал, «правда ранит, а молчание убивает». Забавно при этом, что берлинские студенты, мешавшие праздничному открытию и закрытию фестиваля своими выходками и листовками, обвиняли культурный истеблишмент в фальшивой риторике: финансирование образования резко сокращается, безработица уже зашкаливает, а в это время проводится дорогостоящее мероприятие, объявляющее лицемерную повестку дня о милости к униженным и бедным.
Самая яркая коллизия фестиваля развернулась между парадом банальностей, заполнивших конкурс, и выдающейся ретроспективой «Новый Голливуд 1967—1976. Бунт в раю», а также интересными фильмами в параллельных программах. Эта оппозиция свидетельствует о кризисе фестивального движения, что, конечно, касается не только Берлинале. Трудно назвать однозначные причины такого положения дел, при котором в конкурсе мы имеем аж 23 (!) фильма, в большинстве своем глуповатых, поверхностных, пусть и ловко смонтированных или разрабатывающих «значимые проблемы». Быть может, в это время ничего лучшего, ничего более серьезного просто... не нашлось. А, возможно, вкусы и пристрастия отборщиков совпали с усредненными критериями фестиваля класса «А», каковые, кстати, и дискредитируют несомненные, но прошлые завоевания классиков. Зачем надо было брать в конкурс фильм прославленного режиссера французской «новой волны» Эрика Ромера «Тройной агент»? Зачем надо было унижать зрителей, критиков и самого художника показом его картонажной истории, карикатурно написанной и сыгранной? Зачем надо было приглашать русских эмигрантов с сомнительной фактурой и актерскими возможностями на роли эмигрантов же? В последнем случае ответ, увы, однозначный: скорей всего, для пущей, а на самом деле провальной аутентичности. Ведь речь в фильме идет о генерале царской армии, который в 30-е годы в Париже работает и на белых, и на красных, и на немцев, каким-то образом участвуя (сценарий одновременно невнятный и плоский) в подготовке пакта Молотова-Риббентропа. Те, кто хоть что-то слышал про трагическую судьбу Сергея Эфрона и других белоэмигрантов, такой скороспелой «клюквой» возмутятся. Но важная социальная тема заявлена, а, значит, в Берлине ей место непременно найдется. Однако, если зрители и критики, устав от официальной программы, находили время заглянуть на ретроспективу американских режиссеров, они могли ужаснуться разнице между настоящим социальным кино Майкла Чимино, Фрэнсиса Форда Копполы, Мартина Скорсезе, Питера Богдановича и той ерундистикой, которую сегодня выдают за актуальную социальность.
Соотношение не слишком давних шедевров и текущего процесса больно ударило по глазам наблюдателей последнего Берлинале. Если на ретроспективе мы могли замирать от восхищения и сердечного волнения, вперяясь в душераздирающие отношения героев Джона Кассаветиса, в его, казалось бы, безыскусную режиссуру и гениальных актеров (написать бы когда-нибудь двойной портрет Джины Роулендс и Татьяны Дорониной), то в конкурсе нам оставалось довольствоваться разными оттенками псевдофестивальной продукции. В диапазоне от романтического путешествия («Перед закатом» Р. Линклейтера) до психодрамы («Ночные песни» Р. Кармакара), от исторического триллера («Пропавшая» Р. Хоурда) до последней версии датской «Догмы» («В твоих руках» А. Ольсен) и образчиков новейшей социальной конъюнктуры, например бельгийской «Зимней жары», где жалкую и настырную украинку (сбежавшую из лагеря беженцев в Брюсселе и нашедшую в помощники малахольное семейство испанских эмигрантов) без затей и однотонно сыграла Ингеборга Дапкунайте. Или, — будь то «Самаритянка» корейского трудоголика Ким Ки-Дука, неизменного участника всех престижных форумов, наконец- то получившего за откровенно ремесленный фильм приз как лучший режиссер. Культовый у нас фильммейкер снимает по три ленты в год — на любой вкус, то шокируя зрителей, то услаждая красотами притчи. На сей раз он за две недели слепил трехчастную драму о школьницах-проститутках, откладывающих деньги за непыльную, но опасную работу на поездку в Европу. Увы, вместо задуманного путешествия одна из девочек разобьется, выкинувшись из окна отеля, где ее застукали агенты полиции нравов. Подружка, стоявшая на стреме, не доглядела. И теперь она займет — в знак протеста — место погибшей среди ее же клиентов и будет возвращать им деньги, которые немолодые бедолаги платили самоубийце за полученное удовольствие. Перевернутые штампы — те же штампы, хоть и поданные как сюжетный «радикализм». Но его видимость быстро улетучивается, оборачивается грубой сентиментальностью, когда отец проститутки поневоле, работавший в полиции, станет выслеживать и дубасить ее не особенно повинных клиентов, а одного из них забьет насмерть, за что и будет арестован. Спасти его или хотя бы утешить предстоит одумавшейся и горячо любимой дочке.
Как правило, обозреватели фестивальных программ стараются уловить некий метасюжет, объединяющий в данное время и в нужном месте самые разные фильмы ни в чем не схожих режиссеров. Такие тенденции складываются порой спонтанно и совершенно случайно. Поэтому глубокомысленные выводы по поводу ориентации кинематографистов на местности, в реальности, зачастую легковесны. По мне, более честным подходом представляется конкретный анализ удач и поражений составителей программ. К первым несомненно принадлежит пропущенный жюри дебют двадцатишестилетнего ливанца Омара Наима «Окончательный монтаж» с Робином Уильямсом, Мирой Сорвино и Джеймсом Кэвизелом в главных ролях. Эта фантастическая антиутопия напичкана впечатляющими находками и выдает неординарное режиссерское мышление. Протагонистом грандиозной конструкции Наима становится монтажер, что после смерти человека, которому при рождении имплантирован микрочип, записывающий его воспоминания, монтирует счастливую версию его жизни. Этим фильмом — таким себе кино на память — должны успокоиться друзья и родственники почившего. Но провокативная идея эксперимента состоит в том, что будущие воспоминания можно переиначить еще при жизни человека, таким образом изменив его настоящее. Да так, что сам он этого не заметит. Жертвой по-настоящему опасной игры становится и герой Уильямса, монтажер, не уследивший за окончательной версией собственной жизни. Очень многообещающая картина.
Что же до вышепомянутой тенденции, то она на последнем Берлинале проявилась в настойчивом интересе к национальной проблематике, к адаптации, к выживанию, к нарушению табу, к поискам идентичности своих среди чужих и чужих среди своих. Эти коллизии (отцов и детей, мусульман и католиков, возлюбленных, рожденных на Востоке и на Западе) разворачивались на берлинских просмотрах в городской среде Гамбурга, Глазго, Брюсселя, Буэнос-Айреса, Стамбула. И определили новый поворот старой, в общем-то, и вместе с тем самой в прошлом веке болезненной (наряду с войнами, революционными переворотами) проблемы эмиграции. Не случайно два таких фильма — «Против стены» немецкого турка Фатиха Акина и «Потерянное объятие» аргентинского еврея Даниэля Бурмана — получили соответственно Золотого и Серебряного медведей. А Даниэль Хендлер, исполнитель главной роли в «Потерянном объятии», — еще и приз за лучшую мужскую роль. Да и самый чуткий из социально мыслящих европейских режиссеров Кен Лоуч обратился к подобному же конфликту, хотя, к сожалению, сделал не лучшее свое кино. Не страдая прежде избытком сентиментальности (при том, что его человечный и жесткий взгляд всегда был преисполнен сочувствия к маргиналам), Лоуч вдруг дал слабину. И успокоил зрителей хэппи-эндом, вернув молодого пакистанца, ди-джея из Глазго, своей шотландской возлюбленной-музыкантше, несмотря на ужас его семьи, несмотря на выписанную из Пакистана невесту, назначенный день свадьбы и построенный для новой семьи дом, окна которого в порыве отчаянного бессилия разбивает отец героя. Таких банальностей избежал турок Акин, уроженец Гамбурга, обворожив (жюри больше, чем фестивальную публику) своим страстным фильмом, напряженным по ритму и сценарным зигзагам, про турка- алкоголика, познакомившегося в психбольнице с турчанкой, родившейся в Гамбурге, мечтающей вырваться из гетто своей мусульманской семьи. Потому она и режет себе вены, и умоляет опустившегося, неукорененного героя жениться на ней, чтобы получить свободу маневров. Сколько им пришлось пережить- претерпеть сближений, разочарований, преследований, размолвок — чтобы стать ближе к финалу другими людьми. Но не остаться вместе. Хотя герой отправился после тюремной отсидки за своей женой в Стамбул, хотя она обещала уехать с ним в его родной город Мерсин, хотя они избавились от гамбургских иллюзий и ада. Жить бы им жить, но правда кино выше наших желаний. Иначе режиссер не назвал бы артиста-протагониста Бироля Юнеля новым Куртом Кобейном, Марлоном Брандо и Джеймсом Дином, а на роль героини не искал бы неповторимую исполнительницу из 350 претенденток…
