Два года назад, 7 июля 2005 года, в Лондоне произошли взрывы в метро и в городских автобусах. В результате терактов погибли 56 человек, включая четырех терористов- бомбистов, было ранено более 700 человек. 9 мая этого года Британская полиция арестовала четырех подозреваемых в причастности к подготовке терактов. Среди задержанных — 29-летняя вдова одного из четырех исполнителей терактов Мохаммеда Сидика Хана, подорвавшего бомбу в поезде метро около станции «Эджвер-роуд». Там погибло 7 человек.
22 марта были арестованы трое подозреваемых в тех терактах. Это 30-летний Мохаммед Шакил, 23-летний Вахид Али и 26-летний Садир Салим. Они жили в Лидсе, на севере Англии. Там проживали непосредственные исполнители терактов. Двое из обвиняемых хотели улететь в Пакистан из аэропорта Манчестера.
9 июля 2005 года ответственность за теракты в Лондоне взяла на себя группировка «Аль-Каиды» — «Бригады Абу Хафс аль-Масри». В августе 2004 года эта группировка заявила в интернете о своей ответственности за теракты в двух отелях Стамбула, когда в результате взрывов погибли двое и были ранены 11 человек.
События 2005 года в Лондоне продолжили ряд терактов исламского радикализма, ознаменовавших начало нового тысячелетия. Сразу же возникают в памяти теракты в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года и в Мадриде 11 марта 2004. Это следствия, а в чем скрываются причины терроризма?
Известный американский ученый и автор прославленной книги «Конец истории и последний человек» Френсис Фукуяма рассматривает исламский радикализм или, как он говорит, радикальный исламизм как проявление разрушения национально-культурной идентичности. В своем новом труде «Идентичность и миграция» профессор Фукуяма доказывает, что современные либеральные общества имеют слабую коллективную идентичность. Постмодерные элиты, особенно в Европе, чувствуют, что они возникли вне той идентичности, которая определяется религией и нацией. Однако если общество не будет отстаивать позитивные либеральные ценности, оно может столкнуться с вызовом мигрантов, которые лучше знают, кто они.
Политика современной идентичности заполнила пустоту, которая была в политической теории либеральной демократии. Этой пустотой является молчанка либерализма о месте и значении групп. Современный либерализм, пишет Фукуяма, в значительной степени вырос как реакция на религиозные войны, охватившие Европу после Реформации. И политика идентичности началась с Реформации. Мартин Лютер убеждал, что спасения можно достичь только через внутреннее состояние веры, и критиковал католическое подчеркнутое стремление следовать социальным правилам — ведь они являются лишь внешним согласованием с верой. Реформация, таким образом, определила настоящую религиозность как субъективное состояние личности, которое отделяет внутреннюю сущность от внешней практики. Кстати, известный мыслитель Руссо убеждал, что между нашим внешним «Я», сросшимся с социальными традициями и привычками, и нашим настоящим внутренним «Я» существует большая разобщенность. Счастье заключается в восстановлении нашей внутренней аутентичности. А внутренняя аутентичность заключается в восстановлении того, что мы сегодня называем народной культурой.
Но не будем далее углубляться в теорию и историю возникновения политики современной идентичности. Вспомним только взгляд Ф. Фукуямы на явление мультикультурности. Он пишет, что мультикультурность понимается не только как терпимость культурного разнообразия, а как потребность юридического признания прав расовых, религиозных или культурных групп. И сейчас она устанавливается фактически во всех современных либеральных демократиях. Радикальная исламстская идеология, мотивировавшая террористические нападения на протяжении последнего десятилетия, должна рассматриваться в значительной степени как проявление политики современной идентичности, а не как традиционная мусульманская культура.
Профессор Фукуяма останавливается на книге «Глобализированный ислам» французского ученого Оливера Роя, на которой стоит остановиться и нам. В ней как раз и аргументируется тезис, что современный радикальный исламизм является формой политики идентичности.
Радикальный исламизм — это не культурный и не побочный продукт чего-то, что присуще исламу или культуре, выработанной этой религией. Радикальный исламизм возник потому, что ислам стал «детерриторизированным». Вопрос идентичности вообще не возникает в мусульманских обществах, как он не возникает и в традиционных христианских обществах. В традиционном мусульманском обществе идентичность дается человеку родителями и социальным окружением. Все: от племени и рода до местного имама и политической структуры государства — прикрепляет идентичность к определенной ветви исламской веры. Это не дело выбора. Подобно иудаизму, ислам тесно связан с системой социальных правил, определенных из вне. Эти правила очень локализованы в соответствии с традициями, привычками и практиками в конкретных местах. Традиционная религиозность не является универсальной, несмотря на доктринный универсализм ислама.
На взгляд Роя, идентичность становится проблемой, когда мусульмане покидают традиционные мусульманские общества, например, иммигрируя в Европу. Там идентичность мусульманина больше не поддерживается внешним обществом, зато существует сильное давление превалирующих западных культурных норм. Вопрос аутентичности встает так, как никогда раньше не вставал в традиционных мусульманских обществах. Между внутренней идентичностью мусульманина и поведением окружающего общества возникает разрыв. Это объясняет постоянные вопросы к имамам на исламских веб-сайтах о том, что харам (запрещено) или что халал (разрешено).
Радикальный исламизм или джихадизм возникает в ответ на поиски идентичности. И один, и второй могут ответить на вопрос «Кто я?», задаваемый молодым мусульманином в Голландии или во Франции, так: ты член глобальной общины, предназначенный быть верным универсальной исламской доктрине, которую ободрали местные обычаи, праздники, традиции и так далее. Следовательно, мусульманская идентичность становится предметом скорее внутренней веры, чем внешней согласованности с социальной практикой. Рой отмечает, что это основывает «протестантизм» мусульманской веры, где спасение заключается в субъективном состоянии, что не соответствует внешнему поведению. Благодаря этому и могли Мухамед Атта и несколько других организаторов 11 сентября пить алкоголь и посещать стриптиз- клуб накануне воздушных атак.
Понимание радикального исламизма как формы политики идентичности также объясняет, почему европейские мусульмане второго и третьего поколения вернулись к нему. У иммигрантов первого поколения обычно не происходил психологический раскол с культурой земли, где они родились. Они придерживались традиционных практик в своих новых домах. А их дети — наоборот, часто с презрением относятся к религиозности родителей, но при этом еще не интегрировавшись в культуру нового общества. Они застревают между двумя культурами, с которыми они не могут себя идентифицировать, и находят сильный призыв в универсалистской идеологии современного джихадизму.
Оливер Рой рассматривает радикальный исламизм как первично европейский феномен. Профессор Фукуяма считает, что это преувеличение. С Ближнего Востока идет много различных истоков радикальных идеологий. Саудовская Аравия, Пакистан, Иран и Афганистан экспортировали идеологии радикального исламизма, Ирак может тоже к этому присоединиться в будущем. Но даже в мусульманских странах анализ Роя остается действительным, потому что в те общества, которые продуцируют кризис идентичности и радикализацию, импортируется современность.
Глобализация, которая возникла в результате технологических и экономических открытий, размыла границы между развитым миром и традиционными мусульманскими обществами. Неслучайно, что так много преступников недавних террористических актов были либо европейскими мусульманами, радикализированными в Европе, либо принадлежали к привилегированным частям мусульманских обществ, которые имеют возможности контактировать с Западом. Мухамед Атта и другие организаторы атак 11 сентября подпадают под эту категорию. Так же и Боуйери (убийца датского оператора Тео ван Гога), бомбисты Мадрида 11 марта, бомбисты Лондона 7 июля и британские мусульмане, обвиненные в заговоре взорвать самолет прошлым летом. Следует отметить, что лидеры «Аль Каиды» Осама бинЛаден и Айман аль-Завахири — образованные мужчины с богатыми знаниями современного мира и доступом к нему.
Френсис Фукуяма приводит два примера в контексте изложения своего видения современного радикального исламизма как продукта политики идентичности. Во-первых, мы уже видели что-то подобное раньше в экстремистской политике XX века, когда молодые люди становились анархистами, большевиками, фашистами или членами леворадикальной банды Баадера- Майнгофа (Rote Armee Fraktion — RAF).
Модернизация и переход от Gemeinschaft (общины) к Gesellschaft (общества) дает начало очень сильному процессу отчуждения, что негативно отразилось на огромном количестве людей в различных обществах. Сейчас очередь за молодыми мусульманами. Термины Gemeinschaft и Gesellschaft были введены в научное обращение еще в 1887 году Ф. Теннисом для описания процессов индустриализации и урбанизации.
Вопрос, есть ли в мусульманстве что- то особенное, что побуждает к радикализации, остается открытым. После 11 сентября появилось целое научное направление, пытающееся увидеть насилие и бомбистов-смертников в Коране или в исторических корнях. Однако важно упомянуть, что во многих исторических периодах мусульманское общество было даже более толерантным, чем христианское. Поэтому считать сегодняшний радикальный исламизм неминуемым порождением ислама не более разумно, чем видеть в фашизме кульминацию многовековой истории европейского христианства.
И во-вторых, проблема джихадского терроризма не может быть решена привнесением модернизации и демократии на Ближний Восток. Огромное количество террористов радикализировалось именно в демократических европейских странах. Модернизация и демократия — замечательные вещи сами по себе, но в мусульманском мире они вероятно усиливают, а не ослабляют проблему террора в краткосрочной перспективе.
КСТАТИ
Напомним, что 29 июня в британской столице были обезврежены две машины со взрывчаткой, а на следующий день была предпринята попытка совершить теракт в аэропорту Глазго. Как заявил премьер-министр Великобритании Гордон Браун, повышенные меры безопасности будут сохраняться в стране еще как минимум несколько месяцев во избежание повторных атак террористов. Полиции уже удалось задержать восемь человек, которых подозревают в подготовке этих терактов. Один из них, 27-летний иракский медик Биляль Абдулла, предстал перед судом в субботу.
Новый министр безопасности Великобритании Алан Уэст в интервью газете Sunday Telegraph заявил, что на борьбу с исламскими радикалами в стране может понадобиться как минимум 15 лет. «Это не быстрый процесс», — сказал Уэст. Он призвал всех британцев, кто располагает какой-либо информацией о террористах, сообщать об этом в полицию и не считать это доносом.
