«Я с нетерпением жду, когда Фидель Кастро встретится с Карлом Марксом», — так отозвался тогда еще сенатор, а ныне самый вероятный кандидат-республиканец в президенты США, Джон МакКейн на сообщение о сложной хирургической операции, которую перенес кубинский лидер в июле 2006 г. Наверное, и те, кто не верит в потустороннюю жизнь, согласятся, что трансляция такого разговора в прямом эфире, если бы это было возможно, по рейтингу аудитории побила бы далеко на будущее все мыслимые рекорды...
Мятежный дух молодого Кастро, видимо, был обусловлен официальным лицемерием. Каждое правительство Кубы клялось в верности идеалам Хосе Марти — национального героя ХIХ в., боровшегося против испанского владычества и отстаивавшего самостоятельный и самобытный путь развития всей Латинской Америки. На самом деле все эти правительства были не более, чем марионетками, которыми управляли американские компании. Свыше 90 процентов энергетики, добывающей промышленности, туристической отрасли, больше половины сахарного производства были в руках американских монополий. Поэтому первой политической силой, к которой потянулся молодой Кастро, была партия кубинского народа, известная еще под названием «партия ортодоксов», с ее «чистым мартизмом» во главе с харизматичным Эдуардо Чибасом, который разоблачал коррупцию и требовал национализировать стратегические отрасли. Его идеалом была независимая от США Куба и демократическое социальное государство. Это казалось полной утопией, поскольку о Кубе на всем континенте отзывались несколько насмешливо — мол, там все настолько «схвачено» американцами, что нечего и надеяться на какие-то изменения. В 1951 году Чибас прибегнул к драматическому жесту — он застрелился прямо во время телевизионного выступления в прямом эфире, предупреждая народ, что надвигается военная диктатура.
Когда в 1953 году Кастро с немногими сообщниками пошел штурмом на военные казармы Монада, он взял с собой записи последних речей Чибаса. Это была не просто отчаянной атакой, это было, скорее всего, сознательным самоубийством ради пробуждения общества. Даже у тех, кто выжил в бою, было мало шансов — по приказу диктатора Батисты их должны были заживо закопать в землю. Впрочем, Кастро повезло — он дожил до суда, где произнес свою знаменитую речь «История меня оправдает». Был ли у Кастро другой путь? Конечно! Выходец из богатой семьи, с дипломом юриста, с феноменальной памятью и ораторским талантом, он мог бы быстро и легко войти, как у нас нынче любят говорить, в «политическую элиту»: под те же разговоры об идеалах Марти возглавить какую-то партию, наладить полезные связи с американскими компаниями, быть избранным в парламент и возглавить правительство, или в заговоре с военными устроить очередной переворот и стать диктатором... Почему такой путь был для него неприемлем, Кастро объяснил в суде, когда порицал собственный класс и отрекался от него: «обеспеченные и консервативные слои нации, которым по нраву любой репрессивный режим, любая диктатура, любой вид деспотии и которые готовы бить поклоны перед очередным хозяином, пока не разобьют себе лбы».
И Куба действительно пробудилась. Диктатор Батиста уже не осмелился казнить мятежников, даже был вынужден через два года освободить их под амнистию. В то же время, заключение не заставило Кастро искать более легкие пути. В своем манифесте «Против всего» он порывает с «партией ортодоксов», обвинив ее вождей в трусости. Эмигрировав в Мексику, Кастро ищет сообщников, чтобы бороться дальше. Разговор на протяжении целой ночи с аргентинцем Эрнесто Геварой де ля Серной определяет их дальнейший общий путь. У Эрнесто уже был за плечами опыт борьбы в Гватемале, где он защищал правительство Арбенса, осмелившееся на земельную реформу и тем самым вызвавшее гнев компании «Юнайтед фрут компани» и американского президента Эйзенхауера, который усмотрел в этом приход всемирного коммунизма. Подобно Кастро, он — дипломированный врач — не мог мириться с существующим положением дел. Во время своего путешествия по континенту, известного современникам по действительно трогательному фильму «Дневник мотоциклиста», будущий коменданте Че Гевара запишет: «Я видел, как люди доходят до такого состояния скота, до постоянного голода и страданий, что уже и смерть ребенка для отца кажется незначительным эпизодом... Моя задача — прийти на помощь этим людям».
Те, кто утверждает, что именно Соединенные Штаты сделали из Кастро коммуниста, наверное, правы. Хроникальные кадры первого после прихода к власти визита Кастро в Вашингтон свидетельствуют, что там он говорил о кубинской революции сугубо как о национальной. В США он приезжал с намерением договориться о равноправных отношениях. Но с самого начала ему показали, кто все-таки настоящий хозяин на «заднем дворе» (частое определение места Латинской Америки в политике США): президент Эйзенхауер не захотел встречаться, поручив это Никсону, который тогда выполнял сугубо представительские функции вице-президента. Когда Кастро начал земельную реформу, т.е. распределение больших латифундий, среди них и собственной, США немедленно отменили квоту на ввоз кубинского сахара. На дальнейшие реформы уже ответили бомбардировкой острова (после того Кастро впервые назвал кубинскую революцию социалистической)... Кастро, конечно, мог легко предугадать, что будет дальше. Неутешительный опыт упомянутого гватемальца Арбенса и его коллег из многих стран континента был, казалось, железной закономерностью: сначала земельная реформа, дальше — переворот, инспирированный и подкормленный извне. Уже в сравнительно недавние времена эта цикличность обрела просто парадоксальные формы. Когда в конце 80-х легендарный лидер «Фронта имени Сандино» Никарагуа Даниель Ортега в результате выборов мирно отдал власть, рядовые «сандинисты» и «контрас», годами воевавшие против Ортеги, вместе поехали защищать крестьянские кооперативы, чьи земли новое неолиберальное правительство вернуло бывшим олигархам...
Обращение Кастро к СССР и соцлагерю закономерно. Это не было вынужденным поиском собственного спасения. Как очень многим в мире, Советский Союз казался не просто альтернативой, не образцом для наследования, а настоящим другом. Как настоящий друг, Гавана сразу согласилась на размещение советских ракет на Кубе, что было ответом СССР на размещение американских на территории Турции. В пользу этой версии может свидетельствовать поведение Че Гевары, который на высоких должностях с головой окунулся в мировую дипломатию и неожиданно для себя обнаружил, что даже друзья играют во что-то наподобие «кошек-мышек». Не зря позже в одном из интервью Че прямо сказал, что Советский Союз «торгует интернациональной помощью». Че не захотел жертвовать своими идеалами ради «реальной политики», но отказал в этом праве Фиделю в своем знаменитом письме в 1965г., где сообщил, что оставляет все должности и уезжает с острова: «В революции либо побеждают, либо погибают... Сейчас в других странах земного шара нужна моя скромная помощь. Я могу сделать то, в чем тебе отказано, потому что ты несешь ответственность перед Кубой».
И все же Кастро, вынужденный считаться с обстоятельствами «реальной политики», сделал принципы солидарности и взаимопомощи столбом своей политики. Часто вопреки воле Москвы. Отряды кубинских добровольцев, как с восторгом описывал израильский писатель Исраель Шамир, сломали позвоночник режима апартеида в Южной Африке, устроив «настоящий Сталинград» отборным бронетанковым дивизиям расистов в саванне Анголы и Мозамбика. Лишь недавно в одной из своих статей Фидель рассказал, что Кремль был против присутствия кубинцев в Африке, поскольку это сильно мешало ему в торгах с Вашингтоном (Еще Хрущев говорил, что с Фиделем нужно быть более осторожным, потому что он слишком горячий). А теперь лидеры стран Южной Африки благодарят Кубу за предоставленную тогда помощь. Кстати, все послы Южной Африки благодарят и Украину, ведь только в Одесском сухопутном получили выучку несколько генералов Африканского национального конгресса, ныне министров в правительстве демократической ЮАР. А экс-президент Мозамбика Чиссану, которого поддержала Куба, недавно — уже как директор студий международных конфликтов университета Мапуту — провел конференцию об украинском Голодоморе...
Солидарность Кубы — это, конечно, даже не военная, а прежде всего, гуманитарная помощь. Тысячи бесплатно исцеленных детей Украины и Беларуси после Чернобыля. Это уже миллион людей, которым вернули зрение кубинские врачи, делающие бесплатные операции в Латинской Америке... Не лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» определяется кубинский интернационализм, а девизом «Лучший мир возможен». Хотя для Кастро пролетарии — это не только марксовские рабочие с цепями, но даже католическое духовенство из известного латиноамериканского движения «теологического освобождения». В книге скорби на смерть Иоанна Павла II Фидель написал: «Почивай в мире, неутомимый борец за дружбу между народами, враг войны и друг бедных».
Руководствуясь Марксовским тезисом, что настоящее богатство общества состоит в наличии свободного времени для его членов, Фидель построил на острове не общество, направленное на материальное потребление, а такой уклад, который поощряет к обучению, чтению, занятию музыкой и спортом, наконец, просто к человеческому общению. Здесь разительное отличие от советского образца, где от всех требовался изнурительный труд, вплоть до самопожертвования ради какой-то будущей идеальной жизни уже будущих поколений. Наслаждаться жизнью уже сейчас — такой подход господствует на Кубе Кастро. «Пушкину было бы хорошо на Кубе», иронизирует выше упомянутый Шамир, и, что подтверждают сами кубинцы, когда охотно повторяют поговорку о том, что ночи, к сожалению, коротки...
Кастро, судя по его статьям, самому интересно, что сказал бы Маркс о сегодняшних чертах глобализма, который он предвидел. Сам Кастро постоянно акцентирует внимание на разрыве в доступе к знаниям между богатыми и бедными странами, выступает категорически против использования продуктов на горючее, против экспансии на рынок генетически модифицированных продуктов питания...
Бесспорно то, что глубокие знания Кастро и его готовность говорить об актуальных проблемах без лишней дипломатии и той вот политкорректности привлекают к нему даже непримиримых оппонентов, которые потом заявляют, что личное общение стало событием целой жизни.
Именно магнетизм Кастро воспитал нынешних лидеров, чья харизма уже перешла национальные границы и даже собственный континент. Кто мог предвидеть еще в начале 90-х годов, что бывший десантник с избирательным обещанием «жарить головы коррупционерам» Уго Чавес станет теоретиком и практиком «боливарианской революции», когда безземельные крестьяне получили землю, которую олигархи даже не использовали, когда городская беднота получила кредиты и кирпич на строительство жилья, а большая часть прибылей от продажи нефти идет в госбюджет? Что Бразилия под руководством президента Лулу быстро будет двигаться в клуб самых могущественных государств мира? Что Даниель Ортега вернется к президентству после длительного, но провального правления неолибералов и в первую очередь возьмется за образование и здравоохранение? Что президентом самой богатой по запасам газа Боливии станет индеец Эво Моралес, чью национализацию и новые правила поведения для иностранных компаний одобрит нобелевский лауреат по экономике, экс-советник президента Клинтона Джозеф Стиглиц?
Но существует еще и испытание Фиделем. Он сам написал недавно о тех, «кто был революционерами, даже членами ультралевых движений, но позже в жажде благополучия и денег перешли со всем своим багажом в ряды Империи» (видимо, единственная дань политкорректности со стороны Кастро, не употребляющего название страны в негативном контексте). Кастро имеет полное право на такие обвинения. Когда в 1992 году вследствие прекращения поставок из России и других стран бывшего соцлагеря (откровеннее говоря, измены) Куба оказалась буквально в темноте и без пропитания, любой диктатор немедленно убежал бы, прихватив все из госказны. Вместо этого Кастро с несколькими охранниками пошел на набережную Гаваны, чтобы говорить с тысячами кубинцев, которые на чем угодно готовы были плыть с острова. Тогда он говорил и слушал несколько часов подряд. После чего подавляющее большинство вернулось, чтобы вместе с ним преодолевать трудности «переходного периода» к собственному кубинскому НЭПу. И если кто- то упрекает Кубу в осторожности, то такая осторожность в реформах вполне оправдана, когда хочется избежать, по Марксу, эксплуатации и присвоения добавленной стоимости, когда даже самые ярые оппозиционеры, как Освальдо Пайя, порицают российских гайдаро-чубайсов за «прихватизацию» и хотят сохранить бесплатное и высококачественное образование и охрану здоровья.
Видимо, прав Оливер Стоун, назвавший Кастро Дон Кихотом, который и дальше верит в справедливость. Сохранить эти принципы на протяжении многих десятилетий удается действительно немногим.
