После недавней критики в адрес России, озвученной вице-президентом США Диком Чейни, наблюдатели начали говорить о новом этапе в отношениях Вашингтона и Москвы. Мнения американских экспертов о России, как правило, серьезно не различаются. Однако существуют значительные разногласия о том, как может повлиять внутренняя политика России на американские интересы, и какова должна быть «российская политика» США. Предлагаем вашему вниманию мнения политологов и специалистов по России, которые пользуются наибольшей известностью и влиянием в Вашингтоне.
Джек МЭТЛОК, профессор Колледжа Хэмильотон, бывший посол США в СССР, отмечает, что большинство американских ученых, аналитиков и журналистов применяют абстрактные стандарты к России, которые не применяются ни к одной другой стране мира. По его мнению, Россия не отступает от демократии, поскольку постсоветская Россия никогда демократии и не знала. В 1990-е годы в России господствовал хаос, а не демократия.
Говоря о несвободе российской прессы, Мэтлок допускает, что запрещается критика Путина или сюжеты о войне в Чечне, однако отмечает и то, что его российские знакомые, которые проводят время и в Вашингтоне, и в Москве, сообщают ему, что лучше ориентируются в международных новостях, когда смотрят новости в России, а не в США. В связи с этим, Мэтлок задает риторические вопросы: «Как оценивается уровень демократии? Как измерить количество свободы?».
Мэтлок отмечает, что россияне обращают внимание не только на политическую свободу, а на последствия этой свободы. Многое зависит и от состояния экономики, поскольку гражданские права без экономических возможностей мало что значат. Мэтлок утверждает, что подобное можно сказать не только о россиянах. Мэтлок не совсем согласен с тем, что Россия нелиберальна из-за отсутствия традиции либерализма. Он считает, что в других странах, в том числе и в США, проявляются схожие тенденции во времена, когда государство ощущает себя под угрозой.
По его мнению, Россия движется по пути нелиберальной автократии, но нужно учитывать, что в России нет соответствующих институтов для создания развитой, стабильной демократии. Мэтлок отмечает, что этот термин «развитая, стабильная демократия» ему непонятен и часто употребляется теми же самыми людьми, которые используют демократизацию как политическое орудие. Эти люди утверждают, что стабильные, развитые демократии не воюют друг с другом. Однако Мэтлок отмечает, что полноценных демократических государств в мировой истории было мало. Поэтому не стоит опираться на недоказанные гипотезы.
Мэтлок находит любопытным то, что президент Буш, который пользуется лишь 30% популярности в своей стране, критикует за недостаток демократии лидера России, которого поддерживают 70% населения. Согласно Мэтлоку, еще одна проблема заключается в том, что Вашингтон все время меняет правила игры по отношению к России. К примеру, в 1975 году была принята знаменитая поправка Джексона-Веника. Поправка гласит, что государства с нерыночными экономиками, которые не разрешают своим гражданам свободно эмигрировать, не могут получить статус наибольшего благоприятствования в торговле с США. В ней не говорится ни слова ни о правах человека, ни о международной торговле. Однако ныне в Вашингтоне популярно мнение, что отмена поправки возможна лишь в случае, если Россия пойдет на более серьезные уступки в процессе вступления во Всемирную Торговую Организацию (в частности, в сфере защиты интеллектуальной собственности) и прекратит ограничивать деятельность неправительственных организаций.
Стивен СЕСТАНОВИЧ, старший научный сотрудник Совета по международным отношениям считает, что Путин сворачивает демократические реформы и подавляет плюрализм, выбирая иной, более авторитарный путь для своeй страны. Поэтому, считает Сестанович, президент США Джордж Буш не может относиться к Путину как к обычному члену «демократического клуба». Сестанович убежден, что любой другой американский президент также негативно бы прореагировал на ситуацию в России. Согласно Сестановичу, вице-президент США Дик Чейни лишь высказал то мнение, которое давно существует в неправительственных кругах и поддерживается практически всеми экспертами.
По мнению Сестановича, использование Россией газа в качестве политического оружия (имеется в виду «газовый кризис» в отношениях с Украиной и намеки некоторых высокопоставленных российских официальных лиц) испугало европейцев, которые до сих пор не отошли от шока. Для США, отмечает Сестанович, энергетическая безопасность становится все более и более важным вопросом. Российская позиция по Ирану также вызывает раздражение у Вашингтона, поскольку США пытались создать единый международный фронт, который бы смог оказать давление на Иран.
Историк Хью РАГСДЭЙЛ, автор многих книг о России, утверждает, что американское недопонимание самой России и русско- американских отношений до такой степени серьезно, что оно угрожает национальным интересам США. Рагсдэйл не согласен с тем, что Россия становится менее демократичной страной. Скорее, Россия становится менее либеральной, поскольку традиция демократии в России является нелиберальной. Он отмечает, что либеральные партии появлялись два раза в истории России — в 1906 и в 1991 годы. В 1906 году партию «октябристов» поддерживали 2— 3% населения страны. Ныне рейтинги «Яблока» и «Союза Правых сил», вместе взятых, не превышают 3%. Рагсдэйл утверждает, что в отличии от либерализма, основы демократии существуют в российском обществе. Примером этого служит во многих случаях успешная работа российского парламента (дореволюционная Дума, Совет народных депутатов, Верховный Совет и пр.). Он также отмечает, что даже в эпохи произвола власти демократия, правда в весьма жесткой форме, существовала в деревенских общинах. Рагсдэйл уверен, что россияне предпочитают определенный вид демократии: авторитарной, эгалитарной, организованной и популистской. Поэтому американские и российские представления о демократии несовместимы. Россияне считают, что они понимают, что значит демократия, и считают, что нынешнее государство является самым демократическим в их истории.
Джеймс ГОЛДГАЙЕР, профессор Университета Джорджа Вашингтона и Майкл МАКФОУЛ, старший научный сотрудник исследовательского центра Hoover Institution и профессор Стэнфордского университета убеждены в том, что Россию больше нельзя считать демократией. По их мнению, президент Владимир Путин ослабил систему сдержек и противовесов, понизил уровень политической и легальной прозрачности, резко ограничил деятельность независимых СМИ, оппозиционных политических партий и неправительственных организаций. Голдгайер и МакФоул считают, что авторитарный Путин менее склонен к сотрудничеству с Западом. Они доказывают, что Россия относится к глобальной политике как к игре с «нулевым исходом» — что хорошо для США, плохо для России и наоборот. Голдгайера и МакФоула также беспокоит то, что несвобода прессы в России может стать опасностью для международного сообщества в случае появления новой транснациональной угрозы здоровью человека.
Аллен ЛИНЧ, профессор политологии в Университете Вирджинии отмечает, что многие американские аналитики считают парадоксом то, что консолидация власти и подавление свобод в России сопровождается массовой поддержкой Путина населением России. Это явление Линч объясняет тем, что Путин сумел выстроить новую систему российской самоидентификации с помощью старых элементов. В стиле руководства Путина заметны элементы царского авторитарного прошлого, советское наследие — воспоминание о статусе великой державы и борьба за социальную справедливость. Видны и элементы сталинизма — борьба за порядок. Линч отмечает, что за последние 200 лет в России крайне редко торжествовали демократические идеалы. Однако отношения между США и Россией переживали свои взлёты и падения вне зависимости от состояния здоровья российской демократии. Опыт двух столетий русско-американских отношений показывает, что отношения в большой степени являлись здоровыми, когда отношения были отдаленными и непрямыми. Отношения переживали особенные трудности, когда Россия и США оказывались слишком тесно связанными. Холодная война стала исключением в традиции поддержания довольно теплых отношений между Россией и США. Когда обе страны проводили политику совместных интересов, а не базировали внешнюю политику на идеологических конструкциях, между ними наблюдались довольно здоровые отношения.
