Некоторое время тому назад — задолго до того, как ему удалось опередить Хиллари Клинтон в гонке за выдвижение кандидатом от Демократической партии — Барак Обама обратился за советом к одному из лучших вашингтонских специалистов по внешней политике.
Вопрос Обамы не имел отношения к самой предвыборной кампании. Он просил определить три-четыре внешнеполитические проблемы, которым ему нужно будет уделять первостепенное внимание в первый год пребывания в Белом доме. Кроме того, Обама хотел получить рекомендации по поводу того, как наладить механизм межведомственного взаимодействия, чтобы обеспечить подключение всех звеньев администрации к решению этих приоритетных задач.
Кто-то может усмотреть в этом оттенок самонадеянности. Даже если Обама станет кандидатом от Демократической партии (а такой результат представляется сейчас наиболее вероятным) — впереди еще сами ноябрьские выборы, на которых ему предстоит побороться с Джоном Маккейном. Возможно, конечно, и более позитивное для него истолкование всей этой истории: Обама — предусмотрительный политик, стремящийся продумывать все заранее.
Так или иначе, заданный им вопрос охватывает суть дилеммы, с которой столкнется следующий хозяин Белого дома. Степень ожиданий относительно направленности американской внешней политики, которые остальной мир связывает с уходом со сцены Джорджа У. Буша, трудно переоценить. Однако новый президент рискует попросту утонуть в потоке проблем, требующих моментального принятия решения.
В Ираке США обнаружили, что не являются «самодостаточной» державой. Эпоха однополярности миновала. При том, что многие в других странах радовались унижению «супердержавы», в мире остается и немало таких, кто по-прежнему считает Америку «незаменимой страной».
В столицах по всем континентам правительства — кто с надеждой, кто с раздражением — ожидают исхода выборов в США. Как, мысленно протестуют эти лидеры, нам выработать собственный политический курс, пока мы не знаем, кому отдадут предпочтение американцы? Одним словом, союзники ждут, противники притихли.
Наверно, не одну рощу уже пришлось свести под корень, чтобы напечатать прогнозы аналитиков — знающих и не очень — пытающихся определить направление, по которому двинется Америка в январе будущего года. На самом деле этого не знает никто. Достаточно вспомнить, как в 2000 г. Буш обещал снизить активность Америки на международной арене, чтобы осознать, насколько ход событий может опрокинуть любые планы.
Такой ли «ястреб» Маккейн, как можно судить по его риторике? Действительно ли поддержка сенатором коллективных действий в вопросе об изменении климата сводит к нулю его бестактную пародию на песенку группы Beach Boys: «бом-бом- бомбить Иран»? Что же касается Обамы, то неужели он действительно уверен, что может вывести американские войска из Ирака за 15 месяцев? И что конкретно означает его обещание «Америка снова вспомнит о своей лучшей стороне»?
Несколько недель назад я слушал, как некоторые из лучших умов по обе стороны Атлантики обсуждают эти вопросы на юбилейной конференции, организованной фондом Ditchley Foundation. Эти эксперты, ученые и практики, собрались на выходные в Оксфордшире, чтобы определить предпочтительный курс американской внешней политики.
В ходе этого обсуждения меня больше всего поразила одна вещь — сколько же пунктов политической повестки дня, что ляжет на стол нового хозяина Белого дома, будут снабжены пометкой «срочно»! «Иракский» пункт (неважно, идет ли речь о выводе войск или сохранении американского присутствия) в пояснениях не нуждается; то же самое можно сказать об иранских ядерных амбициях, Афганистане и израильско-палестинских переговорах.
В том же списке, конечно, числится и «война с террором». Чтобы ни думал будущий президент об этой пресловутой формулировке, ему придется решать, должен ли конфликт с «Аль-Каидой» по-прежнему занимать центральное место в американской внешней политике. А вот еще один срочный вопрос: как следует воспринимать Китай, превращающийся в сверхдержаву — как партнера или как соперника? Не следует забывать и о России: удовлетворится ли Белый дом нынешним «холодным миром», или будет стремиться к «оттепели» в отношениях с этой страной?
Кроме того, не за горами судьбоносные решения, скажем, об условиях, на которых США присоединятся к договору, что придет на смену Киотскому протоколу, о судьбе торговых переговоров под эгидой ВТО, о позиции в связи с предстоящим пересмотром Договора о нераспространении ядерного оружия и о состоянии Трансатлантического альянса.
Уже сам этот список — а я ведь еще не упомянул о северокорейской ядерной программе и вообще не затрагивал проблемы Латинской Америки и Африки — выглядит как попытка предложить новому президенту объять необъятное. Именно по этой причине многие эксперты утверждают: что бы ни говорилось в ходе предвыборной кампании, внешняя политика США будет характеризоваться, скорее, преемственностью, чем переменами.
Они утверждают: следующий глава государства — будь то Обама, Маккейн или (а вдруг!) Клинтон — никуда не денется от «наследия», оставленного Бушем. Администрации с первого же дня придется взвалить на себя гигантскую ношу. И с этим, на мой взгляд, связана актуальность вопроса, заданного Обамой. Первая задача нового президента будет заключаться в том, чтобы отделить важное от срочного. Ее решение отчасти связано с подходом Обамы: определить несколько вопросов, которыми администрация должна будет заняться на начальном этапе.
Этого, правда, будет недостаточно. Куда важнее, чем выбор конкретных вопросов, — призма, через которую президент будет их рассматривать. Главное решение, которое необходимо будет принять, связано не столько с позицией, которую США следует занять по той или иной проблеме, сколько с основополагающим принципом, лежащим в основе реакции Вашингтона на все эти вопросы.
Задача состоит в том, чтобы решать как срочные, так и важные проблемы в рамках единого подхода, учитывающего и предполагающего изменения в соотношении сил на мировой арене. Возможно, США и остаются самой могущественной, непобедимой державой, но исходной предпосылкой для преемника Буша должно стать признание того факта, что Америку нельзя считать ни всемогущей, ни неуязвимой.
Это, в свою очередь, означает, что все конкретные политические решения должны основываться на четком представлении о том, какое мироустройство позволяет наилучшим образом поддерживать американское лидерство и обеспечивать американские интересы. Характер будущей международной системы будет во многом зависеть от того, каким курсом пойдут США в ближайшие восемь лет.
Предполагает ли Вашингтон, что в будущем нас ждет новая эпоха международного соперничества, в рамках которого ему придется создавать сдержки и противовесы «взлету» Китая и других «новых великих держав»? Или он планирует создать «единый фронт демократий», призванный сыграть роль волнолома на пути авторитарного капитализма? А может быть, США будут стремиться развить и скорректировать либерально-правовую международную систему, которую они сами разработали полвека назад?
Будучи поклонником послевоенного миропорядка, я надеюсь, что преемник Буша выберет именно этот, последний вариант. Идеализм и реализм, принцип коллективных действий и национальные интересы — не взаимоисключающие понятия. Гениальность Рузвельта, Трумэна, Ачесона и других государственных деятелей той эпохи состояла в умении их сочетать.
Сейчас важнее всего, чтобы у следующего президента в руках был компас, позволяющий прокладывать курс в изменчивой международной обстановке. Г-н Обама прав, стараясь определить, какие проблемы должны стоять для него на первом месте. Но это зависит от ответа на вопрос: в каком мире Америка хотела бы жить?
