Начать свое слово я хочу c обширной цитаты, которую можно считать эпиграфом ко всему моему докладу:
«Даже гигантская ложь, повторяемая бесконечно, пускает корень. Сталин знал это задолго до того, как такое открытие сделал Гитлер. Я смотрел и видел, как ужасные фальсификации, сначала принятые под давлением, впоследствии приобретают признание как несомненные «факты», особенно среди молодежи, которой не хватает личного опыта, чтобы засомневаться в них... Полностью индоктринированные коммунистическими догмами и сталинскими теориями о мировой революции, они станут людьми, лишенными памяти о личной свободе ... Эти морально и политически изуродованные россияне будут представлять в руках режима большую силу, которую можно будет использовать то ли внутри страны, то ли за границей».1
Это свидетельство и, в то же время, пророчество дал особый человек — Виктор Кравченко, этнический украинец из Запорожья, смолоду убежденный коммунист, который, однако, ужаснулся преступлениям сталинского режима и в 1945 году, будучи в составе торговой миссии СССР в Нью-Йорке, попросил у американских властей политического убежища. Через год он выпустил книгу «Я выбрал свободу», которая произвела эффект бомбы. Немало американцев, не говоря уже о французских или итальянских коммунистах, не поверило свидетельствам этого человека о Голодоморе и концентрационных лагерях ГУЛАГа, о сталинских чистках и издевательствах над людьми во время войны. Как же можно поверить в такие преступления, когда речь идет о милом усатом Uncle Joe — дядюшке Иосифе, который выиграл войну и победил этого бесноватого фюрера?!
Справедливым является и пророчество Кравченко об огромной силе «нравственно и политически искалеченных» рашнз, которые не могут смириться с тем, что «у них отобрали Родину», которые считают демонтаж коммунистического государства «наибольшей геополитической бедой ХХ века», которые пропитаны историческими фальсификатами, а потому носятся с портретами Сталина и футболками с надписью «СССР».
ПОД ФАТУМОМ ИСТОРИЧЕСКИХ ФАЛЬСИФИКАЦИЙ
Так ХХ век довершил свою самую главную подмену: тога «победителя над Гитлером» прикрыла гадкую наготу сталинского режима, преступления которого никоим образом не были меньшими, чем преступления режима гитлеровского. Коммунистический фальсификат истории вошел даже в респектабельные учебники Гарварда и Оксфорда, Сорбонны и Гейдельберга. Преступления Гитлера стали символом абсолютного зла, преступления Сталина — досадными ошибками на пути утверждения великого государства. Трагедии Аушвица и Треблинки, Герники и Бухенвальда стали классическими преступлениями против человечества. Зато трагедии Соловков и Голодомора, ГУЛАГа и Катыни стали надолго забытыми «мифами», о достоверности которых на Западе кричали лишь единицы. А, скажем, об истреблении почти 10 тысяч жителей Винницы в Украине почти никто не слышал. Поэтому боль одних жертв стала мерилом абсолютной боли, а боль других жертв — «идеологически некорректными выдумками националистов-антисоветчиков».
В интересах этого фальсификата века действует одна закономерность: человеческая психика не терпит нарушения линейной логики, которую можно передать такими логическими «цепочками»: «друг моего друга — мой друг», «друг моего врага — мой враг» и наоборот. Проведем мысленный эксперимент. Ни один человек с нормальным умом не может оправдать преступления нацистов, а потому правильно считает ликвидацию этого режима добром. Следовательно, каждый враг нацистов — наш друг, и потому мы склоняемся в глубоком уважении перед воинами всех армий, в том числе и перед советской, боровшихся против фашизма.
Однако на этом и заканчивается простота линейной причинно-следственной логики. Потому что один из участников антигитлеровской коалиции — сталинский СССР — вступил в войну на стороне своего тогдашнего союзника — гитлеровской Германии. Подпись Молотова под известным Пактом о переделе границ Европы является документом, который возлагает на СССР совместную ответственность за развязывание преступной Второй мировой войны. Поэтому, по крайней мере до 22 июня 1941 года, формула «друг моего врага — мой враг» означала, что Советский Союз как союзник преступника Гитлера был врагом всему цивилизованному человечеству. Именно это и подтвердила Лига Наций, исключив СССР из своего состава за совершение агрессии. Вот почему общие парады нацистской и советской армий на оккупированных территориях — это парады сообщников-преступников. И, соответственно, каждый, кто боролся против режима Сталина, должен быть почтен человечеством как герой и защитник добра.
Вот так и формируется мировоззренческий, а то и психический конфликт, который человечество все еще не может решить. Потому что на самом деле здесь нет классической ситуации борьбы добра со злом. Правдой является то, что преступных режимов, которые сначала дружно развязали самую кровавую в истории войну, было два, а потом один из них изменил другому, и они сцепились в кровавой борьбе. Простые граждане обоих государств, как и граждане всех иных втянутых в войну государств, стали заложниками кровавых диктаторов. Вот почему советский солдат, который оккупировал Польшу или вел бессмысленную финскую кампанию, был исполнителем преступных приказов, тогда как тот же советский солдат, который сломал хребет гитлеровской армии под Сталинградом и дошел до Берлина, был героем и освободителем. Вот почему в сентябре 1939 года те галичане, которые встречали советские войска как освободителей от польского режима, провожали их в июне 1941 уже как оккупантов, встречая как освободителей уже войска немецкие. Прошел год-другой, и потомки Гете и Гейне настолько ужаснули своими зверствами, что уже меньшим злом начали казаться возможные зверства со стороны верных ленинцев и сталинцев.
В фильме Анджея Вайды «Катынь» есть удивительный эпизод, когда на мосту через Сян встречаются беглецы от нацистов и беглецы от советов. Обе стороны делятся ужасами оккупации и не верят друг другу. Потому что душа хотела четкой линейной картины: вот здесь зло, а там — добро. Однако такую ясность Господь не дал ни им тогда, ни нам, грешным, сейчас.
Лешек Колаковский как-то задал меткий вопрос: «Разве зек, умиравший в Воркуте, должен был чувствовать себя довольным и счастливым от того, что он избежал такого же участия в Дахау?»2
Преодоление нацизма является несомненным добром, тогда как победу коммунизма нельзя считать абсолютным добром, поскольку она прикрыла его собственные преступления, совершенные ранее, и сделала возможными последующие преступления на территории СССР (например, издевательства над теми же несчастными солдатами-освободителями, попадавшими в немецкий плен: их воспринимали как «дезертиров, которые перешли на сторону врага» с последующей каторгой в Сибири). А тогда прибавились еще и преступления «освободителей-оккупантов» на доброй половине окоммунистиченной Европы. Однако это как раз и не вмещается в традиционную линейность исторической памяти. «Мои деды боролись с нацистами — как можно их обвинять в чем-то?».
Митрополит Шептицкий тоже, кстати, ожидал, что «враг моего врага — мой друг», а потому, ужаснувшись преступлениям сталинского режима, поздравил в 1941 году немецкую армию как освободительницу. Вот почему, по воле недругов, он до сих пор носит на себе клеймо «гитлеровского коллаборанта». А Сталин и его соратники, развязавшие вместе с Гитлером Вторую мировую войну и на протяжении почти двух лет мило с ним коллаборировавшие, поставляли ему продовольствие и стратегические материалы (а также, кстати, делясь опытом организации концентрационных лагерей!) до сих пор являются чистыми в глазах человечества, потому что, как известно, «победителей не судят».
Так формируется искривленная моральная шкала для оценивания человеческой боли. Крики невинных жертв в застенках гестапо поражают наше воображение и воспринимаются как легитимное основание для борьбы с нацизмом. Крики невинных жертв в застенках НКВД/КГБ оставляют нас безразличными, не служат в наших глазах достаточным основанием для борьбы с коммунизмом и побуждают нас лишь к циничным соображениям о «неминуемой плате за утверждение великого государства».
Моральные потери от такой диспропорции очевидны. В своей книге «Бедствие века» Ален Безансон очень кстати заметил:
«Нужно сопротивляться искушению рассматривать одну смерть как более жестокую по своей природе, чем другая: на ни одну из них невозможно посмотреть вблизи. Никто не знает, что чувствовал ребенок, вдыхая газ «Циклон Б» или умирая от голода в украинской хате. Поскольку людей убивали за пределами любого правового поля, нужно говорить, что они все — и одни, и другие — погибли ужасно, потому что были невиновными».3
Кстати, именно аргумент о «неминуемой плате за утверждение великого государства» мне приходилось слышать даже от молодых людей во время своих выступлений: «Разве же можно так огульно очернять коммунистическую власть? Ведь кроме ГУЛАГа и КГБ были еще ДнепроГЭС и индустриализация страны, первый спутник и Юрий Гагарин. Разве можно забыть энтузиазм возрожденного народа?».
Что же, нет сомнения — все это было. Но тогда давайте применим ту же моральную шкалу и к нацистскому режиму. Каждый, кто читал «Три товарища» Эриха Марии Ремарка, представляет себе, какой руиной была Германия до 1933 года: люди ежедневно получали зарплату и быстро бежали в магазины, чтобы сделать покупки, потому что до вечера эти деньги уже обесценивались. Приход к власти нацистов выглядел спасением для государства: жизнь стабилизировалась, экономика пошла вверх, Германия укреплялась, стала мировой державой, люди искренне боготворили своего фюрера и горели энтузиазмом. Кадры немецкой кинохроники подтверждают это не менее убедительно, чем кадры кинохроники сталинской. То, следуя логике моих оппонентов, почему мы должны «огульно очернять нацизм»? И почему надо все время напоминать о жертвах нацизма, если, говоря словами Лешека Колаковского, «с точки зрения производства трупов достижения Сталина намного выше, чем Гитлера»?4
Именно искривленность оценки обоих режимов побудила того же Лешека Колаковского в США, а Ярослава Грицака в Украине прибегнуть к жанру горькой пародии, иронизируя над тем, о чем говорил бы мир, если бы Вторую мировую войну выиграл Гитлер. Прочитать стоит обе пародии, тогда как я приведу цитату лишь из пародии Колаковского:
«А что касается самого господина Гитлера — насколько же упрощенный образ этого человека оставили нам годы пропаганды времен холодной войны! Мы часто забываем о том, что он инициировал некоторые фильмы, которые, хотя бы мы были не согласны с их содержанием, были совершенны с художественной точки зрения. Он издал распоряжение печатать произведения Гете и Шиллера. Строил дороги и представительные общественные здания, внимательно обсуждая множество проектов с архитекторами (некоторые из них были его друзьями); преодолел безработицу в Германии, а впоследствии во всей Европе, тогда как мы в настоящее время в Соединенных Штатах имеем семь миллионов людей без работы!
Отчаяние историков вполне понятно: память человечества явно «полупроводниковая». В одну сторону «ток памяти» проходит легко, в другую сторону он заблокирован. Впрочем, может, не стоит на все это обращать внимание — мол, как-то утрясется?
БЛАГОРОДСТВО ИЛИ ВИНА ДИССИДЕНТОВ?
Что же, приблизительно так и думали мы, украинские диссиденты, когда отреклись от права добиваться наказания наших обидчиков. Мол, подведем под нашим прошлым черту и начнем «жить сначала». Я лично был убежден, что преступление коммунизма настолько ужасающе, что оно, как преступление Каина, не подлежит человеческому суду. Поэтому и сказано в Библии: «И вместил Господь знак на Каине, чтобы не убил его каждый, кто встретит его» (Быт. 4:15). Что это — разве Господь этим самым не выводит Каина из-под суда и наказания? Да нет, Он оставляет этот суд и наказание за Собой. В этом табу на человеческое наказание выразительно слышится установка ап. Павла: «Не мстите сами, любимые, но дайте место гневу Божьему, потому что написано: Мне месть принадлежит, Я отплачу, говорит Господь» (Рим. 12:19).
Поэтому подавляющее большинство диссидентов — или, как принято сейчас говорить, борцов Движения сопротивления — не стали судьями. Многие из них считали, что судебный процесс против исполнителей преступлений коммунизма подорвал бы любой строй в обществе, превратив его в месиво мести, оговора и циничного сведения счетов. Почему? Да потому, что коммунизм делал виновными всех: не только судей или прокуроров, но и учителей, которые учили учеников лицемерной доктрине; врачей, которые отказывались оказывать помощь «врагам народа»; рабочих, которые поднимали руку на собраниях в поддержку кровавых судилищ; и даже родителей, которые отказывались пересказывать детям правду о коммунистических зверствах. Кто же тогда должен судить?!
Значительно привлекательнее выглядел другой путь: мы, диссиденты, не добиваемся наказания обидчиков, зато весь народ негласно подписывает новый общественный договор: выйдя из мрачного мира коммунистического Антихриста, мы все начинаем жить по другому — Божьему — закону.
К сожалению, этого не произошло. Опомнившись от испуга 1991 года, нераскаявшаяся коммунистическая элита изменила флаги, однако не свой стиль управления. Преступления эпохи Леонида Кучмы — это следствие безнаказанности за преступления коммунизма. Оранжевая революция с ее простонародным лозунгом «бандитам — тюрьмы» стала новой попыткой запустить механизм верховенства права. Однако опять — не случилось! Поэтому главный дирижер насилия над избирательным правом — Сергей Кивалов — сегодня из рекламного ролика учит народ, что такое справедливость. Поэтому на запорожской земле, которая чуть ли не больше всего пострадала от сталинского Голодомора, осмелевшие коммунисты возводят памятник инициатору этого геноцида — Сталину. Поэтому осмелевшие украинофобы завозят даже во Львов красный флаг, который на долгие годы накрыл этот город и всю Украину саваном ужасающих преступлений.
Все это логическое завершение ошибочного пути: где-то была сделана роковая ошибка, и, как по мне, она — в нераскаянности и ненаказанности за преступления коммунизма. Забытые преступления вопиют к Небу, и пока весь народ не признает перед Богом свою вину, пока не пожелает покаянно свернуть на правильный путь, будущего у этого народа не будет.
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЕВРОПЫ И ВСЕГО ГЛОБАЛИЗИРОВАННОГО МИРА
Однако вывод этот — при всей его правильности — таки неполный. Потому что осмысление преступлений коммунизма — это проблема не только посткоммунистического пространства, но и всего глобализированного мира. Вся система мировой безопасности была выстроена в Ялте по упомянутой идеологической формуле «нацизм — абсолютное зло, коммунизм — победитель этого зла, а потому — добро». Двадцать лет назад казалось, что эпоха Ялты исчерпала свой исторический ресурс, сегодня же очевидно, что в мире еще слишком много факторов, которые хотели бы повернуть мировой порядок к привычному статус-кво.
К счастью, благодаря вхождению народов Центральной Европы в ЕС появилась возможность избежать повторения Мюнхенской капитуляции «старой» Европы (на этот раз перед путинской Россией) и реально переосмыслить проблему. Забытые преступления коммунизма вопиют к европейской совести, и пока они не будут покаянно признаны, до тех пор напрасно надеяться на общеевропейское понимание. Напротив, можно и нужно побаиваться, что такое забвение приведет к ухудшению климата на европейском континенте и к нарастанию недоверия между народами. Консенсуса в вопросах военной и энергетической безопасности достичь не удастся, пока не будет достигнут новый консенсус в вопросе исторической памяти, а следовательно, и исторической справедливости.
Вот почему перезагрузка исторической памяти Европы есть sinequanon (необходимой предпосылкой) успешной реализации европейских цивилизационных проектов.
ПРОБЛЕМА СУДА И НАКАЗАНИЯ
Так что же делать? Объявлять «Нюрнберг-2»? Сажать на скамью подсудимых бывшую коммунистическую элиту, как, например, Леонида Кравчука? Объявлять «охоту на ведьм»?
К сожалению, не все так просто. До сих пор я говорил о несомненных преступлениях коммунизма, которые, конечно же, нуждаются в суде. Преступления против человечества не имеют срока давности. Однако я не имею кровожадной мечты таскать по камерам старых энкаведистов, которые еще остались живы. Ни один суд не накажет виновников коммунизма больше, чем они сами наказали себя. Однако для меня важно, чтобы их действия были квалифицированы как преступные. Мне важно, чтобы они не считались «заслуженными ветеранами», да еще и получали при этом персональные пенсии. Мне важно, чтобы их родственники знали об их преступлении и, как потомки нацистских преступников, чувствовали нравственную обязанность оплатить свой семейный долг.
Кроме того, нужно хорошо задуматься над тем, кто должен сидеть на скамье подсудимых, а кто — на месте судьи. Я не вижу народа, который имел бы моральное право надеть судейскую тогу: искушение коммунизма было болезнью человеческой цивилизации в целом. И я вижу немало народов (включая и украинский), которые должны были бы составить России компанию на скамье подсудимых. Ведь от национальных аспектов никуда не спрятаться: не только исполнители нацистских преступлений имели национальность.
Давно замечено, что характерной особенностью посткоммунистического пространства является то, что все народы чувствуют себя жертвами коммунизма, а не его виновниками, и потому не чувствуют нужды в покаянии. Во многих бывших республиках СССР выработали формулу «мы — оккупированные жертвы, кто-то другой — преступник». В роли преступника тут чаще всего выступает «коммунистическая Москва» или «большевистская Россия». Что же, вину России действительно никоим образом нельзя уравнять с виной других угнетенных ею народов. Коммунистический диктат служил имперским интересам России так же, как сегодня служит диктат энергетический, нефтегазовый.
О катарсисе Германии и нераскаянности России метко высказался Ален Безансон:
«После свержения нацистского режима амнистии не было. Преступников судили и объявили им приговор. Всю Германию побудили сдать гигантский экзамен совести, отречься от того, что в ее истории и мышлении могло подготовить катастрофу. Это случилось только ценой определенных мук немецкой души и упадка ее творческих способностей. И за то, что этот разбитый, наполовину уничтоженный, разделенный пополам и поруганный народ, преодолев отчаяние и приняв наказание, опять брался за работу, он достоин восторга. Быстрое возрождение Германии после 1945 года и длительный застой России после 1991 года бесспорно связаны с наконец-то найденным смирением первой и спесью второй».5
Следовательно, вина России несомненна, и без очистительного катарсиса этот народ не только сам не имеет будущего, а и способен втянуть в бездну нового конфликта весь мир.
Однако у коммунизма была и другая сторона медали. Коммунистические «бесы» (Лесков) нашлись в каждом народе Российской империи, а потому вина за преступления коммунизма действительно ложится на всех. С этой точки зрения, Россия является не меньшей жертвой коммунизма, чем другие народы, а жестокость, с которой большевики уничтожали ее дворянство или насиловали ее монахинь, была не менее апокалиптической. Другое дело, что бытие жертвой автоматически не снимает вину. Ведь немецкий народ также был одной из наибольших жертв нацизма, однако взял на себя вину — и очистился.
Наконец, с точки зрения будущего, для человечества даже важнее понять, какие иллюзии и искушения приводят к греху коммунизма, как в свое время это было сделано относительно греха нацизма. Мне чем дальше, тем чаще кажется, что большими жертвами коммунизма были не те невинно убиенные, которые упали от «серпа и молота», а те, которые остались жить. Как и предусмотрел Виктор Кравченко, они были «лишены памяти о личной свободе» и стали удобным инструментом нераскаявшегося зла. Как диагностировать болезнь коммунизма и как остановить самовоспроизведение ее вирусов?
Следовательно, суд над преступлениями коммунизма, установление ответственных за них и диагностирование болезни коммунизма — это необходимые предпосылки нашего национального возрождения. Это не только наша обязанность перед невинными жертвами. Сделав это, мы сбросим с ног кандалы, которые делают невозможным наше продвижение вперед.
Однако остановиться лишь на этом значило бы вновь разминуться с истиной. У нас должно заговорить не только национальное, но и христианское чувство. Потому что линия между добром и злом проходит не через идеологическую или национальную принадлежность. Она, как известно каждому христианину, проходит через человеческое сердце (ср. Мт 15:16-20), в котором не только гнездится грех, но и содержится единственный счет за него — раскаяние и прощение.
Конфликт памятей запутал весь корпус международных и межгосударственных отношений в Европе. Я убежден, что он имеет не только политико-идеологическую, но, прежде всего, этическую природу и связан с нераскаянностью за преступления коммунизма. То, что все народы чувствуют себя жертвами, а не виновниками коммунизма, является реальностью, с которой мы должны считаться. Однако правильно ли понимают народы права и обязанности жертвы?
Я считал бы великой победой над злом, если бы все народы мира полно и окончательно осудили коммунизм как преступление против человечества. Однако вынести обвинительный приговор коммунизму — это лишь половина дела. Как напомнил нам четвертый генеральный секретарь Всемирного совета церквей Эмиль Кастро, «жертва не только получает реституцию. Она владеет ключом к реальному и фундаментальному примирению...».6 Ведь лишь она, жертва, может простить — преступник этого сделать не может по определению. Это большая моральная ответственность, без которой не может быть настоящего примирения. Поэтому народы легко признали себя жертвами, чтобы обвинять. А так ли легко они подтвердят свой статус жертвы тем, что простят?
ВЫВОДЫ
Украинскому народу выпало жить в великой в своем несчастье стране, которая, будто древний Вавилон, гордо представила себя способной возвести башню к высотам коммунистического рая, в действительности выстраивая кровавые ступеньки в ад. В мирное время растерзать несколько десятков миллионов собственного народа, а потом начать Вторую мировую войну на стороне Гитлера, вместе с ним стирая с карты мира Польшу, насилуя страны Балтии, вывозя в Сибирь едва ли не всю Галичину и крымских татар, — это ужасающее предательство даже не так называемого советского народа, а предательство человечности и преступление масштаба Каина, которое не знает оправдания. Такой режим не смеет, не имеет морального права обвинять в предательстве те свои жертвы, которые восстали против него, потому что в этом случае таки действует нерушимое правило этической алгебры: «Предать предателей и преступников — значит стать на сторону правды и добра».
Однако украинскому народу — даже во время государственной независимости — придется еще долго жить в великой в своем несчастье стране, если он не положит к стопам Бога не только боль своих обид, но и признание своей вины. Я убежден, что душам наших многочисленных жертв, невинно убиенных двумя кровавыми тоталитарными режимами, нужна не месть, которая под маркой воздаяния творит новые жертвы, а исповедальное искупление вины, которое делает невозможным повторение преступления.
Поэтому единственным духовным решением проблемы ответственности за преступления коммунизма является общее и солидарное признание бывшими подкоммунистическими народами своей вины за поклонение коммунистическому зверю (а в случае России — еще и за использование коммунистической доктрины для обслуживания своих имперских интересов), а также общее и солидарное прощение друг другу за совершенную несправедливость. Свой катарсис должен пережить и Запад Европы, восторг которого перед коммунистической идеей длительное время питал и легитимизировал апокалиптического зверя на европейском Востоке.
Преступление коммунизма стало возможным потому, что существует грех коммунизма. Именно поэтому можно не быть исполнителем преступлений коммунизма, но быть носителем его греха. Найти зерна коммунизма в себе и искупать грех его вынашивания — этого требует от нас память о нашей исторической боли. Это не отрицание суда над коммунизмом, который непременно будет. Это получение морального права быть на стороне Судьи.
Доклад на научно-практической конференции «Политические репрессии на Подолье в ХХ веке», Винницкий государственный педагогический университет им. М. Коцюбинского, 19 мая 2011 года, maidan.org.ua
1 Victor Kravchenko. I Chose Freedom: The Personal and Political Life of а Soviet Official. New York, 1946 Charles Scribner’s Sons — р. 305.
2 http://novpol.ru/index.php?id=162http://novpol.ru/index.php?id=162
3 Ален Безансон. Лихо століття: Про комунізм, нацизм і унікальність Голокосту. Київ: Університетське видавництво «Пульсари», 2007 — с. 30.
4 http://novpol.ru/index.php?id=162http://novpol.ru/index.php?id=162
5 http://dt.ua/articles/53394http://dt.ua/articles/53394
6 The ecumenical movement: an anthology of key texts and voices. By Michael Kinnamon, Brian E. Cope. 1997 WCC Publications —р. 67.
