Когда два года назад отдельные украинские интеллектуалы называли режим нынешней власти «оккупационным», это выглядело определенным публицистическим преувеличеним. Однако сегодня сомнений не остается: Украина действительно оккупирована представителями ненасытной, агрессивной и безжалостной группировки, закалившейся на просторах Донбасса в легендарных битвах 1990-х. Надежды на то, что властный статус сделает из этих людей «националистов», не оправдались. Нынешние власть предержащие действительно зубами (и не только зубами) будут защищать свои активы от любых посягательств. Но ко всему остальному, что лежит в основе национальной идентичности, — к украинскому языку, истории, культуре — они остались в лучшем случае безразличными, а чаще — резко враждебными.
По-другому, наверное, и быть не могло, учитывая своеобразный духовный опыт глав нынешнего режима. Ментально эти люди остались типичными «совками» — но уже без остатков советского аскетизма и уважения к профессиональности. Для них уступить в какой бы то ни было ситуации (не важно, пропустить ли на улице на своем «лексусе» или «майбахе» скромное чужое авто, едущее по главной, начать ли переговоры с оппонентом с целью действительно договориться о компромиссе, а не просто обмануть), — значит признать себя «лохом».
Следовательно, украинцев два последних года разрешено было оскорблять и унижать — и с телеэкранов, и с парламентской трибуны, и с властных кресел. Особенно доставалось тем, среди которых уровень национального самосознания в силу исторических причин оказался наивысшим. Нет необходимости лишний раз цитировать пассажи Табачника, Колесниченко или Болдырева относительно галичан, вспоминать искреннее возмущение крымского спикера Константинова тем, что ему осмеливаются слать из киевских кабинетов письма на украинском, пассажи ли Богословской относительно непутевых «хахлов», которые имеют наглость переводить своим недо-языком Пушкина! Как нет смысла и объяснять Табачнику, что оскорблять население целого региона не достойно не только должностного лица, но и просто интеллигентного человека (господин министр искренне на этот статус претендует), или рассказывать Богословской, что сам Пушкин, был очень рад, подержав в 1836 году в руках перевод «Полтавы» пера юного Евгена Гребинки. Они нас не услышат, потому что считают, что недо-людей слушать вообще не следует.
Таким образом, принятие закона Кивалова-Колесниченко стало вполне логическим шагом нынешней власти. «Пацаны обещали — пацаны сделали». И не стоит надеяться, что и после него все останется в языковом плане более-менее как было, разве что немного ухудшится. При другой власти в центре и на местах так действительно могло бы и быть — этот хаотичный и откровенно неумело выписанный закон оставляет широкий диапазон возможностей. Но нет никаких сомнений, что сегодня он будет использован именно для быстрой и грубой русификации.
Причем речь будет идти не об обеспечении языковых прав русскоязычного населения в судах или госучреждениях. Эти права и раньше были обеспечены. Скажем, суд в Николаеве сразу же удовлетворил ходатайство убийц Оксаны Макар — следует понимать, «людей русской культуры» — вести слушание на их родном языке. Нет, будет идти речь о полной и ускоренной ликвидации всех островков украиноязычности на Востоке и Юге и о сведении украинского до положения языка «гетто» в Центре. (С Западом нужно будет что-то делать особо — но колесниченки убеждены, что справятся в конце концов и тут. Причем вовсе не отпустив гордую Галичину «в свободное плаванье», чтобы хотя бы здесь украинцы как нация имели шанс сохраниться).
Так что же делать жителям оккупированной страны?
Прежде всего — и это следует помнить — не только мы попадали в подобную ситуацию. И поляки под гитлеровцами, и украинцы в Галичине 1920-х, и косовары в Сербии 1990-х сумели не при лучших условиях создать свои «параллельные государства», которые заботились о жизни и нуждах людей и даже пытались их (насколько это было возможно в тех условиях) защищать. Шансы украинцев на будущее зависят от того, насколько они сумеют создать такие формации во враждебном для себя государстве, опираясь на структуры гражданского общества и (в отдельных регионах) на местные советы.
Что же касается политики, то сегодня разговоры об «объективно пустующей национально-демократической нише» (прочел этот комментарий в интернете буквально в канун парламентской катастрофы 3 июля) уже неуместны. До лучших времен в государстве пролег четкий раздел: власть и те, кто ее обслуживает (коммунисты, литвиновцы — возможно, уже без своего лидера-академика, разнообразные «технологические» проекты, призванные зачищать оппозиционное поле) — и оппозиция. Которая, следовательно, может сегодня действовать и хотя бы локально побеждать лишь по принципу широкого народного фронта. Или движения — кому как больше нравится. Появление на этом поле мелких партиек наподобие гальванизирующей «Нашої України» с ее председателем, несущим персональную ответственность за убитые надежды Майдана-2004, — смерти подобно.
А что касается языка — то события 3 июля, поставив его на грань гибели, дали ему в то же время и очень существенный шанс. Этот властный режим встал к украинскому языку в настолько нескрываемую враждебною позицию, что сам язык поневоле становится фактором консолидации всех, кто не воспринимает аморальность, алчность, жестокость и лживость нынешней власти. Честные и порядочные россияне и русскоязычные (убежден — таких абсолютное большинство!) не могут не признать, что русский язык, за который борется власть, — это далеко не язык Пушкина и Толстого. Сегодня это — язык бесправия, притеснения и унижения всех, кто живет на украинской земле.
Сумеем ли мы воспользоваться этим шансом, сумеем ли пережить время (возможно, и довольно длительное) под оккупацией, но в конце концов освободиться и возродиться — зависит от всех нас. И лица интеллигентных юношей и девушек, стоявших 4 июля под «Украинским домом», оставляют мне надежду.
