США сегодня на пороге очередного завершения этапа экономико-дипломатических глобальных соревнований. Сегодня исчерпана логика американо-российского или американо-европейского баланса сил. На первое место выходит прагматика американской гегемонии. И при рациональном использовании этой силовой волны геополитический результат для Украины может быть весомым.
США ведут активное формирование новой геополитической американской магистрали — пути движения большинства внешнеполитических курсов разных государств. Есть и другие пути движения, но их актуальность на сегодня не высока, доказательством этому служит постиракская раскладка военно-политических сил в мире. Идти на открытую конфронтацию с англосаксонской коалицией не желает ни одна геополитическая сила.
Еще не так давно геополитические игроки могли позволить себе менять правила игры, но не меняя при этом свои интересы. Сейчас ситуация меняется. Если недавно можно было говорить об «американской крепости» и «расширяющейся Европе», то сейчас это уже прошедший день. Расширяющаяся Европа начинает «закрываться». Америка же — напротив, работает на «глобалистическое расширение».
Фактически субъект мировой гегемонии обрел четкие однополюсные очертания. Это может не удовлетворять интересы многих крупных держав, но сегодня сверхдержава одна. Кроме этого, следует говорить о «евразийском плюрализме», плюс о не менее разнородных Африке и Южной Америке. Не остается другого варианта, как вариант появления мирового лидера, по определению американских политологов — либерального гегемона, способного структурировать эту разнородную среду для обеспечения как своей, так и глобальной безопасности.
Теоретическое оформление глоболитики (глобальной политики) начала ХХI века дает новую европейскую формулу дифференциации: Старая Европа, Молодая Европа и Россия. И в США хорошо понимают истинность этой формулы — тенденция деления Европы на три зоны обретает все более признанные и завершенные очертания. Каждая будет обладать своей спецификой, своей дипломатической логикой, каждая руководствуется своими историческими и политико- культурными приоритетами. В итоге это формирует новый стратегический плацдарм — Молодую Европу — который обладает значительным потенциалом сопротивления Старой Европе. Образно говоря, Молодая Европа — это ключ к будущему классической Европы в лице Франции и Германии. Понимая эту фьючерсную истину, в США, похоже, готовы делать очень высокие ставки и ожидать не менее высоких дивидендов на поле младоевропейской геополитики. Что касается Украины, то рано или поздно она станет одним из ключевых субъектов Молодой Европы. Плюс для Украины это означает еще один новый коридор вхождения в Европу. И игра на младоевропейской площадке становится общей и для США, и для Украины, хотя при этом преследуются разные цели. Для Украины это, прежде всего, полноценный статус члена ЕС и трансатлантического сообщества безопасности, для Соединенных Штатов — глобальное доминирование.
Не менее важен процесс правильной расстановки коэффициентов в этой формуле. И украинский коэффициент особенно высок в перспективе интеграционного закрепления Украины в неоевропейском секторе в качестве сильного и интегрированного игрока.
Структура украинского общества имеет свои определенные правила внешнего и внутреннего жизненного процесса. И если говорить об изменении этих правил и ломке стереотипов постсоветского образца, переходе на европейский характер взаимоотношений в обществе — то эту проблему стоит рассматривать не только в политическом узком ключе, но и в более широком — философском. Простая смена топ-элит не даст кардинальных изменений внутри общества. Общественные глубинные изменения — это во многом инерционный процесс. Поэтому речь следует вести не просто об обновлении политического истеблишмента, а о фронтальном включении украинского общества в мировые структуры, такие, как НАТО, ЕС, ВТО и т.п. Только тогда это превратится в конструктивное системное изменение общества, а не станет очередным социальным шоком или встряской, оборачивающимися, как правило, деконструкцией социума.
Этот процесс фронтального и системного включения естественным образом коснется и государства в целом, увлекая за собой все его — государственные — структуры и элементы. Иногда можно услышать точку зрения, которая определяет подобную государственную включенность как потерю суверенитета. Хотелось бы отметить, что это не так. Следует отличать понятие «государственный суверенитет» от понятия «государственная автономность». Увеличение роли и плотности государственного участия в мировых глобальных структурах будет означать прирост суверенитета и уход от рисков автономности и, следовательно, изоляционизма. Поскольку это не только политическая роль, но и расширение экономических контактов, реальный прирост ВВП, и как результат — рост благосостояния граждан.
Говоря об украинских перспективах, стоит учитывать, что поле безопасности, которое было характерно для биполярного мира и баланса сил «холодной войны», сегодня, в постиракском мире, претерпевает изменения в области соотношения войны и мира, вызовов и угроз. В эпоху биполярности ядерное сдерживание приводило к парадоксальной ситуации, когда стратегия устрашения практически блокировала любую возможность начала войны. Состояние мира формировалось с помощью стратегий взаимных угроз, ядерного сдерживания. Основное поле безопасности концентрировалось вокруг стратегических вопросов и военных тем недопущения ядерной войны. Таким образом, основным субъектом военного сектора поля безопасности были штабные генералы — «стратегиторы». Суть такого биполярного «статус кво» заключалась в том, что всерьез в войну никто не верил; и НАТО выполняло, в основном, функции политико-военной организации. Ключевое место в структуре внешней политики занимали дипломаты, а военные действия не выходили из-за границ возможного, но нереального, проигрываясь на компьютерах моделях, в стратегических деловых играх «атомного генералитета» сверхдержав.
Сегодня в эпоху нового типа войн — «превентивных», «войн разоружения», «превентивной обороны» как следствия другого типа угроз, безусловно, уже просматривается переопределение военной политики, дипломатии, стратегий и т.д. И НАТО, как фактор производства стратегии в эпоху лишь возможной, но вирту альной войны, в этом смысле, постепенно утрачивает стратегическую миссию.
На фоне этих фундаментальных изменений лозунг «скорейшей интеграции в НАТО» для Украины утрачивает первоочередную актуальность. На внешнеполитической и военно-стратегической повестке дня стоит другая задача — попасть в новое поле глобальной безопасности, в котором приоритеты выстроены в соответствии с логикой реальных военных операций по обеспечению мирового порядка. Постиракская военно- политическая, гражданская, экономическая реконструкция — вот основной интегратор Украины в сообщество евроатлантических наций и евроатлантической безопасности. Превентивное «военное миротворчество», действия в реальном боевом пространстве, а не только разработка «стратегий безопасности» для фактически нереальных, хотя и гипотетических угроз, становятся основоположными факторами новой геополитики. Поэтому неслучайно смещение приоритетов во внешней политике от дипломатических к оборонным, военным ведомствам. Происходит переход от символики безопасности к реальному участию в военно-политическом миротворчестве.
НАТО в этом тектоническом сдвиге в структуре «войны и мира» трансформируется в зависимости от места той или иной европейской страны в атлантическом поле безопасности. И для интеграции Украины в это поле членство в НАТО не является единственным проходным бонусом.
Главное направление этой интеграции пролегает в фарватере участия государства в реальных военно-политических операциях и локальных акциях по обеспечению глобальной безопасности. В этом участии на кону состоятельность украинской государственности, компетентность суверенитета и реальных возможностей действовать на международной арене в составе большой коалиции. Именно этот театр большой стратегии может обеспечить реальную интеграцию Украины как в европейские, так и в атлантические структуры. НАТО отформализует этот процесс, который реально начнется с украино- польского партнерства в Ираке. Разумеется, это не перечеркивает необходимость реформы армии по стандартам НАТО. Однако, все-таки ключевой момент — это соответствие императивам участия в постиракском миротворчестве, задачам развязывания сложнейшей политической, экономической, гуманитарной, религиозной ситуации, которая возникла на руинах саддамовского Ирака и арабском Востоке в целом.
«Украинский коэффициент» интеграции так же растет в связи с адаптационной стадией российских позиций при сближении европейской зоны России и Старой Европы. Учитывая процесс геополитического поглощения Россией Беларуси, Украина становится субъектным ключом европейского «открытия России». Здесь следует учитывать тот фактор, что Россия сегодня стремится к открытости для Европы. Но вопрос заключается в том, кто будет «открывателем». И им может оказаться Украина, играющая в контексте неоевропейского сектора ключевую роль и для американской геополитической магистрали.
Для Украины сегодня актуальна коррекция своего геополитического выбора. Это следствие, в первую очередь, «замыкания» Евросоюза после саммита в Афинах. Европейский выбор Украины остается по-прежнему стратегическим выбором, но «прикрытая европейская дверь», ограничивающая украинские позиции статусом еврососеда, может сыграть для Украины не отрицательную, а положительную роль. И значительная часть дипломатических ресурсов может быть направлена на освоение американской магистрали.
Из последних событий показательна позиция Совета НАТО, давшего официальное согласие помочь Польше в операции по стабилизации в Ираке. При этом уточняется, что такое решение принято в итоге процедуры «голосования по умолчанию» и не означает намерения НАТО играть свою роль в Ираке. Как видно, аналогии деления на Старый и Новый Свет намечаются и в НАТО.
Замена тактики реагирования на стратегию активного партнера — требование №1, предъявляемое сегодня к национальной политической элите. Это шанс на переход к активному партнерству, активной роли в новом мировом порядке, а соответственно и принятие обратной стороны этого партнерства — рисков и ответственности за их минимизацию. Украинская внешняя политика приобретает, таким образом, более четкие субъектные черты. А это характерным образом определяет доминирование вместо участия, полагает определенную внешнеполитическую линию вместо эклектики многовекторности. Поэтому необходимо частичное расширение геополитической активности Украины не в пока объектных «европейских рамках», а в уже субъектном «американском поле».
Внешнеполитическая роль Украины должна поменять свою качественную характеристику. Украинское подразделение будет действовать в секторе Ирака, контролируемом Польшей. Это не случайное совпадение. Поскольку выделение стран Молодой Европы предполагает региональную интеграционную перспективу, без включения Украины в эту интеграционную модель роль «молодой» Европы значительно теряет в стратегическом весе.
Украина, как страна из эпицентра рухнувшей биполярности, имеет боевые кадры, обученные на базе опыта реальных военных действий. И если США вели перманентные боевые действия на протяжении всей «холодной войны», то аналогичным была и тактика Советского Союза. Здесь следует акцентировать внимание на боевой школе Афганистана, это была уникальная возможность реалистичной отработки всевозможных оперативных боевых задач. Украина, унаследовавшая этот опыт, имеет все шансы достойного военного миссионирования, и, следует добавить, не только в Ираке. Этот факт и следует иметь ввиду при анализе польско-украинского военно-политического сотрудничества.
Почему это оказался «польский сектор», а не «английский сектор»? Потому что Англия имеет свои рычаги баланса со «Старым Светом» в лице Германии и Франции. А младоевропейский сектор — и Польша становится его представителем в Ираке — претендует на роль стратегической площадки нового американского присутствия в Европе. Кроме того, предполагается латвийское, болгарское миротворческое участие в польском секторе. Нидерланды, Дания и Норвегия направят в состав «польской» дивизии небольшие специализированные подразделения. Это еще раз говорит об отдельном младоевропейском коллективном субъекте коалиции, на который США делают особую ставку.
Постиракский мир предоставляет Украине уникальную стартовую площадку. Складывается ситуация, когда политика расчищает путь для экономических успехов, а не наоборот. Это именно политический шанс Украины сегодня для экономического процветания завтра. А это, в свою очередь, предоставляет потенциальный шанс выхода Украины из перечня стран «латиноамериканского принципа трансформаций» в широкий сегмент стран современной демократии.
Во многом миротворческое участие в союзе с англосаксонской коалицией может означать для Украины получение стратегического признания и реальной легализации как государства. Кроме того, Украина получает дополнительный бонус соревновательности с российским внешнеполитическим влиянием.
Не следует забывать и «нематериальный» фактор этого сложного геополитического рывка США. Соединенные Штаты сегодня — это центр «новой сакральности», с его духовными ценностями американской демократии, свобод и прав человека. Американская демократия — новая четвертая глобальная религия, которая завоевывает лучшие умы. И это «крещение» происходит не только «огнем и мечем» иракских событий, но и электронно-информационным влиянием. Включиться в это поле — означает получить шанс на историческую субъектность, возможность стать государством стратегической соразмерности.
