В Галичине и на Волыни — так сложилось исторически — в ХХ-м веке были многолетние традиции вооруженной борьбы за свободу и независимость... С 1914 по 1954 годы то возгоралось, то затухало пламя противостояния на Западной Украине. Да, этот снимок запечатлел ветерана УПА, но и он помнит тот период, о котором и сейчас старики отзываются неоднозначно и называют — «за Польщі». И украинско-польская война 1918-1919 гг., и борьба ОУН-УПА на три фронта в годы Второй мировой войны, и многие годы после нее — лишь эпизод в истории ХХ века. Но из эпизодов же и состоит жизнь людей. Большинство из них испытали столько страданий; и потому сегодня хотят, чтобы Украина и Польша оставались добрыми соседями. Потому и мы, их потомки, должны, обязаны найти ответ на этот цивилизационный вызов
В польско-украинских отношениях возник болезненный кризис, особенно ощутимый в пограничном регионе Галичины. Давнишние страсти снова дали о себе знать, блокировав на неопределенный срок целый ряд культурных, общественных, трансграничных инициатив. Первой жертвой этих страстей стали Дни культуры Кракова во Львове. Праздник, которого с нетерпением ждала общественность столицы Восточной Галичины, принимая у себя гостей из столицы Западной Галичины, был существенно сокращен в последнюю минуту, когда на улицах Львова уже висели афиши.
Причина выглядит очень странно в Европе начала XXI века. Новоизбранный Городской совет Львова не согласился с предложениями польского правительственного учреждения по вопросам увековечения памяти поляков, погибших во время военных конфликтов. Практически, предметом конфликта стало одно слово на гранитной плите. Это определение «героически», которым не захотели поступиться ни та, ни другая сторона.
Понять смысл проблемы трудно без экскурса в историю многонационального и поликонфессионального региона, ставшего одним из эпицентров двух мировых войн. После того как Первая Мировая война закончилась поражением Австро-Венгрии, а император Карл отрекся от престола, поляки и украинцы, как и другие народы империи, попытались наладить собственную государственную жизнь. Львов был центром политической, культурной, научной, религиозной жизни обоих народов. Хотя немало львовян считали себя поляками (кроме того, здесь жило немало евреев, украинцев, немцев, армян), тем не менее город оставался анклавом на украинских этнических территориях. 1 ноября 1918 года украинские военные подразделения бывшей австрийской армии под командованием сотника Д. Витовского установили контроль над главными стратегическими объектами Львова и передали власть украинской администрации, вскоре их примеру последовали остальные города Восточной Галичины. Польское население Львова, в первую очередь профессиональные военные и старшеклассники-бойскауты, с оружием в руках решили отстаивать принадлежность города Польскому государству. В течение нескольких дней были созданы отряды городских партизан, куда входили также женщины и дети (более 20% боевиков были в возрасте менее 17 лет, а самому младшему погибшему Янеку Дуфрату [Dufrat] — 12 лет). Целью их было отбить стратегические объекты у украинских военных, в первую очередь железнодорожный вокзал, где ожидалось подкрепление из Польши. Польскими партизанами командовал поручик Ч. Мончинский. Украинский историк профессор Я. Грицак, ссылаясь на известного польского исследователя С. Кеневича, утверждает, что «на самом деле польско-украинская война во Львове не была массовым срывом с обеих сторон. Это было дело группки национально сознательных и патриотически заангажированных людей, боровшихся за город. Большинство населения было безучастным и спокойно ожидало результата этой войны» («Высокий Замок», 21.05.2002).
Уличные бои продолжались три недели, 22 ноября украинские солдаты оставили город и в течение полугода держали его в осаде, пока судьбу боев за Львов не решил польский экспедиционный корпус Галлера сформированный и вооруженный во Франции (кстати, исключительно для борьбы с большевиками).
Мать 14-летнего гимназиста Юрека Битшана [Bitschan], погибшего в бою 21 ноября 1918 года именно на Лычаковском кладбище, выступила с инициативой создания здесь единого польского мемориала. Военное кладбище начало формироваться в 1919 году на крутых склонах рядом со старинным кладбищем путем перенесения сюда праха погибших со всего города. Позже здесь были похоронены и участники боев с Красной Армией, остановленной под Львовом в 1920 году.
В общей сложности на Лычакове было захоронено около 1200 польских патриотов, часть из них — неизвестные солдаты. Товарищи по оружию завещали похоронить себя рядом, поэтому до 1939 года на мемориале появилось еще около 900 могил. Неподалеку, за границами польского мемориала, находится около 600 могил украинских воинов — бывшие противники обрели мир в Боге.
Польские националистические группы сразу же начали использовать военный мемориал с пропагандистской целью. Его назвали «кладбищем орлят» (белый орел — государственный герб Польши, поэтому орлята должны были символизировать преданность детей Польскому государству), сделав центром патетического воспевания гибель в боях около 200 подростков (известный польский публицист времен «Солидарности» К. Подляски писал, что этот факт не очень хорошо характеризует взрослых повстанцев, допустивших подобные потери, а с другой стороны — погибшие украинские стрелки тоже еще вчера были детьми, а для их родителей такими навеки и остались). В период 1921-1939 годов был сооружен помпезный пантеон величия польского оружия — с колоннадой, триумфальной аркой, пилонами, катакомбами, монументами и скульптурными символами польского доминирования в Галичине — по проекту молодого архитектора, участника боев за Львов, словака по происхождению Рудольфа Индруха. «Проект сразу вызвал противоречия. Украинцы считали его публичной пощечиной, особенно надпись: «Героическим защитникам Львова и юго-восточных окраин» [Польского государства] («Gazeta Wyborcza», 16.05.2002). Одним из центральных символов польского господства стала церемония перенесения в 1925 году из Львова в Варшаву тела неизвестного солдата, захороненного в центральном национальном пантеоне.
Львов — единственный город межвоенной Польши, награжденный высшим военным орденом «Виртути Милитари». Одно это свидетельствует, каким важным элементом идеологического воздействия он был. Поляки в Восточной Галичине вынуждены были допинговать себя патриотическими целями, потому что находились в постоянном конфликте со своими побежденными земляками — украинцами, которые не смирились с поражением и создавали свой националистический культ погибших, обустраивая небольшие военные мемориалы, прежде всего в небольших городах и селах.
После Второй Мировой войны советская администрация в первую очередь уничтожила украинские военные и гражданские еврейские кладбища — надгробиями выкладывали автодороги, закладывали их в фундаменты памятников Ленину и т.п. Польский военный мемориал постепенно приходил в упадок (хотя за ним в меру сил и очень скромных средств ухаживала горстка местных поляков, которым удалось спастись от тотальных сталинских репрессий и массовой этнической чистки, которую устроил коммунистический режим в 1945-1946 годах). 25 августа 1971 года советские танки до основания разрушили все могилы, выстрелами уничтожили колоннаду и надписи на пилонах. Территорию отдали под площадку для строительного мусора. Могилы XVII — первой половины XX века, расположенные рядом, постепенно разрушались. В середине 70-х годов поперек военного кладбища проложили шоссе, рядом с ним построили стену для ограждения кладбища.
Положение изменилось в конце 80 х. Либерализация коммунистического режима, а позже появление независимой Украины позволили ликвидировать идеологическую цензуру самовыражения граждан. Сразу же возникла группа, ухаживающая за польскими могилами. В отличие от аналогичных украинских организаций, которые с большим трудом находили средства на скромное обустройство отреставрированных могил, у этой группы не было проблем ни с материальными средствами, ни с рабочей силой — щедрую помощь предоставляло Польское государство через польское государственное предприятие, расположенное во Львове. Городские власти не препятствовали реконструкции собственно захоронений (начались 19 мая 1989 года), требуя однако от польских официальных лиц целостного проекта. Сначала дипломаты отшучивались, что проект был разработан еще в 20-х и нужно его выполнять, но в 1994 году пришлось-таки подписать новый документ, поскольку после войны часть кладбища была разрушена шоссе (останки похороненных там польских солдат эксгумировали в 1998 г. и перенесли на основное кладбище), в то же время администрация музея-заказника «Лычаковское кладбище» категорически запретила проведение строительных работ для восстановления милитаристского пантеона и обустройства могил без единого плана.
В 1998 году напряженность достигла предела. Городской Совет (в его компетенцию по законам Украины входит комплекс «кладбищенских» вопросов») пикетировали консервативные львовяне, которые требовали не допустить восстановления памятника колониальному насилию, научная общественность сформулировала предложения относительно упорядочивания военных могил, в частности предложила рядом с польским построить украинское военное кладбище с элементами пантеона. С тех пор произошло немало различных скандалов, основными действующими лицами которых были: львовские депутаты и мэр, которые яро противостояли возврату любых элементов прославления польских воинов; председатель польской правительственной комиссии по вопросам увековечения памяти польского мученичества Анджей Пшевозник, который под воздействием радикальных польских сред всегда ставил максимальную задачу — полное восстановление кладбища в виде по состоянию на 1939 год — и пытался достичь его часто интригами, закулисными переговорами, давлением на грани шантажа и кулуарными соглашениями с киевскими чиновниками; представители Администрации Президента Кучмы, которым было безразлично, как будет выглядеть кладбище, потому что это была не «их война»; радикальные националистические группировки в Украине и Польше, выдвигавшие острые и бескомпромиссные требования; определенные группы влияния, деятельность которых можно было вычислить только по принципу qui prodest — имманентно не мотивированные провокации (пикеты, вандализм, нашумевшие заявления в прессе, блокады) происходили в моменты улучшения украинско-польских и ухудшения украинско-российских отношений, действуя в пользу политической линии дистанциирования от Европы.
Настроения общественности неоднозначны, но в общем не хватает умеренных сред и с польской, и с украинской стороны. Лучше всего их мнение высказал известный польский историк, автор нескольких монографий о Лычаковском кладбище Станислав Ницея [Nicieja]: «Я, как житель Ополя, прекрасно понимаю опасение украинцев перед митологизацией подвига Львовских орлят. Я знаю, как легко разжечь конфликт до такой степени, когда ни одна сторона уже не будет иметь путей к отступлению. Польский памятник Подвигу повстанцев на горе Святой Анны стоит как раз на месте высаженного в воздух в 1945 году аналогичного немецкого памятника. Несложно себе представить, как бы мы отреагировали, если бы немцы сказали: мы теперь в общей Европе, поэтому просим восстановить наш памятник. Но «Кладбище орлят» тем не менее, отстраивают, и я понимаю, что часть украинцев может этого бояться. Но думаю, что когда рядом появятся могилы сечевых стрелков, когда мы в польских книгах начнем писать, что с украинской стороны также погибали живые люди, не анонимы, а чьи-то родные и близкие, то постепенно все начнет меняться». А доктор Ян Яцек Бруски с Ягеллонского университета в марте 2002 года даже предложил, «игнорируя подтексты, пойти навстречу украинцам. Вместо того, чтобы потешаться из улиточной скорости осуществляемых ими работ [по упорядочиванию украинских погребений рядом с польскими], поддержать их польскими средствами и техническими средствами. Кто знает, возможно, польские и украинские ветераны, которые мирно покоятся рядом, дадут живым шанс объединиться?» («Wprost»).
Пока дело погрязло в болоте непонимания и конфронтации. Последний скандал произошел после того, как 16 мая 2002 года новоизбранный Львовский городской совет подтвердил предыдущее решение относительно элементов польских военных погребений на Лычаковском кладбище во Львове: торжественно открыть кладбище в том виде, в котором оно отремонтировано на сегодня, запретить сооружение памятников американским и французским военнослужащим и установление каменных львов с надписями на щитах: «Тебе, Польша», на гранитной плите на могиле пяти неизвестных солдат написать: «Невідомим воякам, які полягли у борьбі за Польщу» без слова «героически» (погибли), как на этом настаивает польская сторона, ссылаясь на подписанный представителем Украины в декабре 2001 года межправительственный протокол. Узнав об этом решении, польский президент Александр Квасьневский отказался от визита в Украину 21 мая 2002 года и участия в официальном открытии, которое так и не состоялось, потому что городской председатель Львова Л. Буняк не подписал решения депутатов. Все эти события сопровождались шумной медиальной кампанией, с которой рядовой польский читатель мог извлечь только решительность брать оружие и идти воевать «за Львов» (такие предложения раздавались в Интернете). Некоторые украинские ультраправые воспользовались ситуацией для провозглашения своих крайних взглядов (в том числе выдвижения территориальных претензий к стране-члену НАТО Польше) или сведения счетов с политическими оппонентами. Демоны шовинизма и не собирались складывать оружие.
Львовский скандал показал всю хрупкость выстроенного на протяжении последнего десятилетия нового конструкта украинско-польских отношений. Когда речь идет о польской стороне, то основной задачей национальной внешней политики есть вступление в ЕС. Правительство Польши нуждается в поддержке граждан, поэтому готово идти навстречу гиперпатриотам и почитателям милитаристских митов. Украинского лобби в Польше практически нет, поэтому не исключено, что ловко манипулируя глубоко укоренившимися шовинистическими стереотипами и пользуясь тем, что огромное большинство поляков никогда не бывало в современном Львове и не видело собственными глазами состояние польских военных погребений, ловко набрасывают обществу моральное оправдание возведения новой Берлинской каменной стены, создания на украинско-польской границе бессмысленного визового барьера — детища модерного европейского расизма и ксенофобии.
На протяжении всех лет из Киева не проводились регулярные консультации с органами местного самоуправления, никто не изучал общественное мнение и не влиял на него, решения принимались бездарно, а финансирование украинской части мемориала и вовсе нельзя сравнить с объемом и темпами финансирования уродливых сооружений на площади Независимости в Киеве. В то же время вопрос, который затрагивал внешнеполитические отношения Украины, стал заложником внутриполитического сведения просчетов — между властью и оппозицией, между центром и регионами, между различными уровнями административных структур. Оценивая итоги скандала, главный редактор журнала «Ї» Т. Возняк сказал:»...Вновь не состоится встреча Квасьневского и Кучмы и освящения «Кладбища орлят». Зато активно происходят встречи господина Путина и господина Кучмы. Отсюда вытекает простой вывод, на кого работали те достойники, которые пробовали устроить такую смешную войну с поляками во Львове. Потому что, мол, польские легионы уже подходят ко Львову. Если они не имеют политической дальновидности, то можно назвать их не очень умными людьми. Если же они на кого-то работали, то можно их называть совсем по-другому. Должно пройти время, чтобы политическая культура в Украине достигла определенного уровня. Чтобы осознали, что есть национальные и местечковые интересы. Последние также важны, но в какой-то момент они должны подчиняться общенациональным интересам».
Чего ждать в ближайшем будущем? Понятно, что необходимо и далее проводить широкие дискуссии и консультации на всех уровнях. Общество само должно акцептовать определенные решения, а компромисса нужно достичь консенсусом. Скажем, плоскость компромисса могла бы пролегать в согласовании сторон со следующим:
— на могильной плите отыщется место для слова «героически» — не из- за признания каких-то политических смыслов или геополитических комбинаций, а просто по этическим рассуждениям, с позиции христианского гуманизма; субъективно эти пять неизвестных из Персенковки были героями, поскольку погибли pro domo sua, защищая свою малую родину, и этот их порыв достоин уважения и милосердия;
— вместо памятников трем американцам и одному французу будут установлены могильные кресты — это отвечает международным конвенциям о чествовании погибших, а в то же время не разрушает композиционной целостности существующего в данное время строгого и величественного военного кладбища.
Любые попытки государственной администрации силой или подступом навязать элементы пантеона вызовут постоянное сопротивление львовян, поэтому не стоит на голом месте создаваь и раздувать конфликт.
КОММЕНТАРИИ
Мирон КЕРТИЧАК, голова Объединения украинцев в Польше:
— Я вижу только один компромисс — пригласить президентов Украины и Польши на открытие восстановленного кладбища. Потому что де-факто оно готово на 99%, а дальнейшее выяснение, сколько должно быть слов на плите на братской могиле, на мой взгляд, является ненужным затягиванием. Виноватых в этой ситуации искать не нужно, следует сосредоточиться на решении вопроса. Думаю, существуют разумные выходы, нужно их находить и выполнять. А поиск того, кто больше виноват, а кто меньше — бесперспективная дискуссия. Если бы речь шла только об исторической памяти, то, убежден, все было бы в порядке. Однако кое-кто пытается использовать подобные памятники в текущей политической борьбе. Этого не должно быть. В Польше также существуют захоронения украинских солдат 1919 — 1925 годов. Самые большие кладбища, где похоронены интернированные после Рижского договора солдаты армии Симона Петлюры. Сейчас некоторые из этих захоронений восстанавливаются. Наиболее известные — центральный монумент в Калише, в начале 90-х годов было восстановлено в Александре Куявском, в последние месяцы в Люблине. Однако еще существуют захоронения, нуждающиеся в реставрации, ограждении. Правда, таких монументальных погребений, как на Лычаковском кладбище, в Польше нет. Вопрос захоронений в Польше существует, но он меньше по масштабу.
Петр КОЩИНСКИ, журналист газеты «Жечпосполита», председатель Польско-украинского клуба журналистов:
— Решение вопроса Кладбища Орлят касается в одинаковой степени и украинских, и польских политиков. И я не вижу в случившемся вины львовян. Украинская и польская власти просто не знают, какими проблемами живут во Львове, что их беспокоит. Хочу при этом отметить, что это кладбище не рассматривается польским населением как символ войны 1918-20 годов против украинцев. Думаю, что большинство поляков не помнит или даже не знает, что такая война была. Поляки стремятся к восстановлению кладбища потому, что оно было разрушено советской властью. Здесь скорее следует говорить о символе борьбы с большевиками. Хотя мне и трудно сказать, почему Кладбище Орлят стало таким символом. Кстати, кладбища, на которых похоронены польские солдаты, были разрушены в советские времена также в Беларуси, Литве. Поэтому хочу отметить, что мы не рассматриваем открытие кладбища как шаг против украинского народа. По всей вероятности, среди львовских депутатов есть радикально настроенные политики. На одном из заседаний, например, мне пришлось услышать слова, будто польские города Жешув, Хелм — украинские, но во временном подчинении Польши. Мэр города Буняк на это потом ответил, что Украина не имеет территориальных претензий к Польше. Кроме того, я не видел ни одного человека в горсовете, который бы проявил понимание польской позиции в вопросе открытия кладбища. Очевидно, что нам нужно всем вместе сесть, переговорить, разъяснить позиции друг другу и прийти наконец к компромиссу.
Юрий ШАПОВАЛ, доктор исторических наук, профессор (Киев):
— В этом вопросе есть два аспекта — политический и правовой. Политический аспект интересует меня меньше всего, и это самая неприятная часть «кладбищенской войны». А вот правовая часть — это очень существенная вещь. Насколько я знаю, между украинской и польской сторонами была предварительная договоренность, которая потом была нарушена. И я бы не «упрекал» львовские власти в «провинциализме» или «ригоризме». У них есть свои полномочия, и они приняли такое решение. Вижу выход из этой ситуации в буквальном формальном и скрупулезном соблюдении предварительных договоренностей. Представьте себе, как бы действовала польская сторона, если бы эти события происходили в самой Польше? Как только вы это представите, то поймете мотивы и логику львовских властей. Поэтому я бы не «демонизировал» этот эпизод; и считаю, что он не должен мешать добрососедским украинско-польским отношениям.
