Веб-дизайнера, который зарабатывает сетевыми проектами в стране-без-границ волнует только состояние телефонных линий и уровень налогообложения, причем последнее из-за постоянного отставания законодательства может быть вообще не применимо к его деятельности.
Слой людей, владеющих несколькими языками и специальностями, неуклонно растет, снижает вес этнической принадлежности. Этот слой овладевает возможностями поддерживать одинаковый уровень жизни в любом месте земного шара, от Киева до Луанды.
Интеграция между государствами все больше подпитывает те отрасли производства, которые удачно развиваются и без нее, банкроты и полубанкроты тоже ничего не проиграют, но и не выиграют.
Перечислять подобные тенденции можно страницами. Важным, впрочем, следует считать постепенное переплетение иерархии с анархией. На днях бельгийские парламентарии постановили невозможность привлечения граждан демократических стран к международной судебной ответственности по обвинениям в преступлениях против человечества. Мотивируется это верой в демократизм систем правосудия развитых стран. На самом деле это действует принцип иерархии — принадлежащие к золотому миллиарду априорно моральнее и прогрессивнее варваров, которые лупят друг друга в безумных войнах. Если какая-то из этих войн пойдет не по сценарию, виновных в этом пешек можно выдернуть с их территории и показательно судить в Гааге.
Однако на бразильской территории строится украинская Алькантара, а несколько мечтателей вполне серьезно готовят космический лифт со дна океана — проект, который уже сегодня стоит сотни миллионов. Союзнические войска воюют с пустынными столицами, разрушая полутысячелетний принцип суверенитета, эпоху хаоса переживает вся без исключения система международных институтов, переворачивается с ног на голову вся мораль государственничества. Но в то же самое время ни одна из развитых стран не станет родиной революции в генной инженерии — ею станет какая-то из отсталых стран с менее придирчивым законодательством. Мы только привыкаем к тому, что отдельные племена собирают корни в степи не из-за нищеты, а из-за непритязательности и желания жить по обычаям. Мы только пытаемся понять те сотни тысяч юнцов разного социального происхождения, которые упорно демонстрируют свое пренебрежение лидерам могущественных наций при каждом случае. И мы только ощущаем беспомощность тех же самых лидеров перед лицом экологических катастроф, меркантильной узколобости и невозможности проявить силу в пределах демократии.
Американский писатель Клиффорд Саймак принадлежал к генерации, чьи смелость и гуманизм были парализованы зрелищем Второй мировой. Из-за этого львиная доля его культовых романов посвящена постепенной деградации городской цивилизации, дезинтеграции человечества, потере смысла развития. Сегодня стоит задуматься над тем, как повлиял распад Советской империи на этот процесс, обратим ли он? Конец истории по Фукуяме сейчас представляется концом чего-то иного, нежели финалом противостояния гуманистов с негуманистами. По моему мнению — это конец истории границ, той геополитики, где территории ассоциируют с государством, где состояние рынка зависит от правительственной идеологии, где общественное мнение зависит от ограниченного количества источников информации. Глобализация была взрывом свободы, но, как и каждый взрыв, она выплеснула разрушительную энергию. И не у каждого нашелся реактор, способный преобразовать эту энергию в подпитывающий ресурс. Глобализированный мир — это мир после библейского потопа или стремительного роста уровня воды. Так же, как вода не признает воображаемых картографических линий, глобализация остановилась там, где это предусматривается определенными социальными законами. Деньги начали тянуться к деньгам, и таким образом развитие консервируется — будь то какая-то западноукраинская область или территория Юкон в Канаде. Обе теперь не имеют будущего, разница только в том, что граждан второй правительство способный содержать, а первой — нет. В обеих не растет население, они специализируются на ряде отраслей деятельности и прекращают развитие.
Печально? Нет. Ведь на смену глобализации приходит постмодерн. Постмодерн — отнюдь не руина цивилизации, хотя некоторые остроумно шутят — после «современности» грядет «после», то бишь не-современность. А может, и варварская эпоха. Такие идеи концентрируют в себе страх перед будущим, и следует подчеркнуть — его стоит бояться. Но не из-за всемирного тоталитарного режима или братоубийственной мировой войны. В постмодерне государства, большие сообщества людей делегируют значительную часть своей власти рядовым членам этих сообществ. Конечно, если государство общается с тобой только через налоги и выборы — ты чувствуешь себя покинутым.
Сегодня мы вплотную подошли к интерактивным выборам, свободной продаже оружия, либеральному брачному законодательству. В Западной Европе семья прекращает быть традиционным кирпичиком общества, на первый план выходит профессия, членство в профсоюзе, уровень доходов, стиль жизни. Отсюда следует, что, например, прорыв человека в глубокий космос зависит теперь не от монументальных планов международного сообщества, а от желания, воли и возможностей группы лиц, проповедующих такую идею. Так же зависит от подобных комбинаций прекращение войн в Африке, изобретение очередной вакцины или арест грозного преступника. Зачем принадлежать к партии, если ты голосуешь через Интернет? Зачем содержать полицию, если у тебя есть оружие и ты умеешь им пользоваться или можешь нанять персональную гвардию? Пространство свободы отдельного человека растет — но растет за счет свободы государственных сообществ и государств, этими сообществами сформированных.
Все это не отрицает политическую экономию — пирамида мирового благосостояния сохраняется. Но чем свободнее индивидуум, тем слабее государство. И потому марксист Лула, нынешний президент Бразилии, окажется демагогом, хочет он того или нет. Поэтому лидеры демократий превращаются в тайных врагов свободы — независимо от своих собственных взглядов. Государство, жесткое или мягкое, с богатым или нищим бюджетом — теряет контроль. Похожий нынче на антимигрантскую линию Маннергейма «Евротуннель» — это крик отчаяния, символ беспомощности самого крепкого государства Европы, его неспособности противостоять дыханию судьбы...
Как вписывается Украина в постмодерн? Мы привыкли считать свое правительство сильным, ведь подавляющее большинство населения составляют бывшие или нынешние «бюджетники». Правительство руководит силовыми структурами, устанавливает рамки экономической деятельности, разрабатывает образовательные программы... Но это иллюзия, который мы заполнили свою жизнь. На самом деле едва ли не абсолютное большинство украинцев задействовано в частном бизнесе, своем, чужом, легальном или не очень. Ведь силовые структуры имеют внутреннюю культуру, собственную идеологию, интересы. Ведь есть школы и университеты хорошие и плохие, богатые или бедные, а соответственно — и их продукт. Ведь удачная экономическая политика сегодня — это результат интуиции, профессиональной способности угадать ход мыслей транснациональных магнатов...
В «Войне и мире» образ императора, который держится за занавески в своей карете и думает, что руководит судьбой народов, приводился в качестве примера актуальности марксистских взглядов, которые обесценивали волю отдельного человека. Сегодня императоры так же проторяют шоссе лимузинами и держатся за руль — но по крайней мере сомневаются в своей безграничной власти.
Инструмент влияния на пост-модерн — это брэнд, торговая марка. Слово-символ, которое все же ассоциируется с определенной территорией, вызывает к ней внимание медиа и финансов. Что касается Украины — это Кличко, Шевченко, «Руслан», «Мрия», харьковские танки. Сотни и тысячи талантливых художников и ученых. Это — карта Европы, которая была, есть и будет неполноценной без Северного Причерноморья. Это — карта Азии, на которой мерцают линии караванных маршрутов, которые не могут остановиться на нашей восточной границе, или обойти ее — никогда и ни за что. Брэнды позволяют манипулировать миром, в котором глобализация останавливается, засыпает, впадает в бред виртуальной реальности.
Что мешает Украине быстро адаптироваться к новой эпохе истории человечества? Это громоздкость системы управления, низкие темпы мобильности администраторов, жесткая вертикаль. В наследие от СССР нам осталась абсурдная традиция почетных званий и знаков престижа, логичная для плановой экономики, но отнюдь не для рыночной, или сверхрыночной культуры, которую предлагает (и иногда оружие) пост-модерн. Еще не было в Украине примера того, как приходит в упадок освобожденное от государственного диктата производственное пространство. Еще не было примера банкротства практика- энтузиаста, хотя среди мошенников и безразличных к жизни рулевых таких примеров — множество.
Высвобождение продуктивной энергии украинской нации, освобождение из-под ига никем не уважаемых и никому не нужных инструкций и бесконечных взысканий, способных погасить любой огонь. Огонь, который тлел все годы депрессии и сегодня, на волне общего роста — должен стать нашим собственным источником энергии. Уже не для роста. Для подъема. Подъем над руиной наследия, над интригами конкурентов, над пепелищем устарелых идей.
