Среди ведущих новостей последних недель одними из самых обсуждаемых были итоги украинско-российских переговоров о цене на газ. Кремль, как пушкинская старуха, уже не хочет быть только участником модернизации украинской газотранспортной системы. По сообщениям СМИ, один российский государственный чиновник, фамилия которого умалчивается, озвучил желание России стать совладелицей украинского участка «трубы». Собственность, как известно, является правовым основанием для использования любых средств защиты, особенно если на нее посягают. Имеется в виду подрыв ее каким-либо неустановленным лицом или спровоцированные вокруг нее общественные беспорядки. Это, конечно, крайность. Но в случае удовлетворения российских посягательств политический контроль Кремля над Киевом со всеми соответствующими геополитическими последствиями был бы необратим. Пока еще украинский Кабмин лавирует, ища формулу приемлемую для Кремля, но и оставляющую нашу ГТС в государственной собственности. И при этом еще и обеспечивающую сниженную цену на газ. Но вряд ли можно надеяться на милосердие северного соседа: не для того он длительное время «подкармливал» Украину скидками на энергоносители, сопровождая подачки размазыванием сентиментальных соплей относительно исконно братских чувств и терпеливо выжидая, когда же украинская энергозатратная экономика очутится на грани краха, чтобы теперь дать ей сорваться с крючка.
Та цена на газ, на которой настаивают россияне, создаст такой дефицит государственного бюджета, который может быть закрыт только внешними вливаниями. Источники этих вливаний известны. В первую очередь, Международный валютный фонд. Он готов продолжить предоставлять Украине следующие транши при условии удовлетворения тех его требований, которые несовместимы с популистскими намерениями правительства. Требования МВФ всегда стимулируют страны-реципиенты к либерализации их экономик. А, следовательно, отказ удовлетворять эти требования может рассматриваться как симптом склонности к методам государственного регулирования производства и рынка — методам стратегически бесперспективным, эффективность коих может быть только временной.
Украинский премьер позиционирует свою страну как бедную, но гордую: мол, становиться перед МВФ на колени (читай: выполнять его требования) не будем. Он не может не предвидеть последствий такой позиции — накопление в евро-атлантическом содружестве разочарования в Украине и последующее за ним равнодушие к ее судьбе. Параллельно именно премьер объявил о готовности Украины пойти на ранее считавшиеся немыслимыми уступки России.
Отметим, что президент, будучи патроном премьера, по поводу такой уступчивости промолчал. Знак согласия? Но что тогда означает выбор им Брюсселя как места первого зарубежного визита в качестве главы государства? И что тогда означал второй его жест — публичный упрек вице-премьера по гуманитарным вопросам за неосмотрительные высказывания о возможности вхождения Украины в союзное государство вместе с Россией и Беларусью? Упрек в настолько жестких высказываниях, что вице-премьер начал объяснять, что его не так поняли.
Сопоставляя эти факты, можно предположить два варианта. Первый: пророссийские жесты новой власти являются не более чем средством маскировки в действительности проевропейского курса. При таком варианте разговоры об участии России в модернизации украинской ГТС могут считаться маневрированием. Второй вариант: напротив, проевропейские жесты скрывают настоящую цель — сделать Украину послушным кремлевским вассалом хоть в какой-нибудь форме. Тогда порку вице-премьера можно считать лишь проявлением недовольства по поводу заблаговременного «раскрытия карт».
Политика ведется публично, но планируется тайно. (Например, информация о последней встрече украинского и российского президентов, на которой обсуждались «отдельные вопросы украинско-российского сотрудничества». Сообщение своей лаконичностью дает пищу для любых фантазий.) О настоящих целях и намерениях власти можно только делать предположения, анализируя сопровождающие их события, внешне лишь опосредованно касающиеся политического курса режима, но, вместе с тем, показывающие симптоматику этого курса. Задание власти — не только совершить запланированное, но и легализовать его и юридически, и, что еще более важно, психологически. Психологическая легитимизация действий власти достигается путем длительной системной подготовки общественного сознания к их положительному восприятию с тем, чтобы население считало их (действия) нравственно оправданными. В таком случае даже юридические нарушения оцениваются как несущественные, малозначимые в сравнении с общей общественной необходимостью. О настоящих планах власти могут свидетельствовать ее даже осторожные идеологические посылы, призванные заложить в психологию масс четкие установки на ожидание именно той политической стратегии, которую власть собирается реализовывать.
Прежде, чем оценивать идеологические посылы новой власти, хотелось бы сказать несколько слов о ее качественном состоянии. Заставшие момент распада СССР должны помнить, что он сопровождался расколом правящей тогда советской партийно-хозяйственной номенклатуры: одна ее часть остались «твердой в вере» и всячески клеймила другую, прагматичную часть, клявшуюся и божившуюся, что ненавидит командно-административную систему, так как та сковывает ее бизнес-талант. А вот в условиях независимости и рыночных отношений коммунисты-прагматики несомненно выведут Украину на мировой уровень развития. Мол, позвольте нам только прибрать народное хозяйство в свои собственные руки.
Украина молчаливо согласилась, но вместо ожидаемого процветания увидела разрушительные действия новых владельцев. Вместо создания новых наукоемких видов промышленной продукции мирового уровня новые хозяева Украины сосредоточились на тех отраслях, которые не нуждаются в технологиях наивысшего уровня и могут обеспечивать им зажиточную жизнь выжиманием остатков мощностей, созданных в советский период. «Твердая в вере» часть номенклатуры слала проклятия в адрес как своих прежних соратников, так и националистов, «разваливших большое государство и передовую советскую экономику».
Сказанное касается правящего класса всей Украины. Но к юго-восточной элите претензии особенные. Ведь в их руках очутились не только производственные мощности, основные виды сырья, материалов, но и интеллектуальный научно-технический потенциал, способный при условии инвестирования в него необходимых финансов посоревноваться с творцами известных в мире брендов. Что же говорит статистика? К основным видам промышленной продукции Донецкой области в настоящее время относится оборудование для металлургической промышленности, бурильные машины, электрооборудование, ну и, конечно, металл, уголь, руды, продукты химии. В Луганской области это, опять-таки, продукты химии, металл, трубы, электрооборудование. Наукоемкая продукция в состав основной в статистических сообщениях обеих областей не входит. И не удивительно. Удельный вес предприятий Донецкой области, внедрявших инновации в течение 2000—2008 гг., упал с 21,7% до 9,4%, а удельный вес реализованной инновационной продукции в объеме всей промышленной продукции — с 23,0% до 4,6%. Статистика по Харьковской области дает данные о росте выпуска наукоемкой продукции, но не сравнивая ее с общим промышленным выпуском — не потому ли, чтобы не ужасать таким сравнением? (Приведенные данные взяты нами из официальных сайтов соответствующих областных администраций — http://donetskstat.gov.ua/statinform/index.php; http://www.lugastat.lg.ua/ sinf/nauinv/rnauinv.htm; http://uprstat.kharkov.ukrtel.net/ua/socekonstan/ 2010rik.html ).
Общее технологическое состояние Юго-востока Украины говорит о беспочвенности претензий новой власти на титул «профессионалов». Похоже, профессионализм она понимает как умение выпрашивать у России дешевые энергоносители в обмен на геополитические уступки. А Кремль выжидает, когда украинский коготь зацепится надежно. И есть большие сомнения, что эта власть будет напрягаться, чтобы коготь вытянуть. Ведь в коалиции с ней коммунисты — та часть советской номенклатуры, которая демонстрировала непримиримость по отношению к «изменникам коммунистической идеи», а теперь раскрыла им свои объятия. Коммунисты откровенны в своей пророссийской ориентации — они не воспринимают украинскую независимость. Если вспомнить, что вся прежняя советская номенклатура в свое время охотно мирилась с тем, что технологическое развитие Украинской ССР направлялось Москвой, то можно допустить и следующее — что технологическое обновление Украины не относится к самым глубоким внутренним потребностям новой власти. Следовательно, есть основания считать, что ее пророссийская риторика является не только декорацией. Иначе для чего якобы ориентированному на евро-атлантический вектор президенту ликвидировать комиссию Украина—НАТО? Для чего гаранту независимости договариваться об участии в параде национальных(!) вооруженных сил российского десантного подразделения? Не для того ли, чтобы приучить нас к присутствию на территории Украины будущих охранников российской собственности, они же «принудители к миру»?
Основания для такого мнения можно отыскать в тех идеологических посылах новой власти, в которых просматривается ее виденье наиболее благоприятной для своих планов общей психологической атмосферы в стране. Система образования и воспитания передана в руки человека, считающего западных украинцев и их ценности не имеющими ничего общего с остальной Украиной. Напомним основные «западноукраинские» ценности — независимость и соборность Украины, интеграция в Европу, рыночные отношения, демократия, возрождение и утверждение украинского языка и культуры, а также преодоление последствий их дискриминации, как и в целом последствий колониального положения Украины в прошлом. Если все это несовместимо с остальной Украиной, то власть, по логике отрицания неприемлемого, должна утверждать все абсолютно противоположное. В том числе и в части, касающейся геостратегического выбора и права народа на восстание против тирании и государственного терроризма. (Коротко стоит отметить, что своей риторикой руководитель воспитательного процесса в Украине, в сущности, возродил прием коммунистической антисионистской пропаганды, когда евреи западных стран объявлялись не имеющими ничего общего с советскими евреями, носителями советских ценностей и активными участниками строительства коммунизма.)
Другой посыл — инициатива представителей правящей партии о передаче Института национальной памяти в ведомство Госархива. О сугубо институциональной нелепости такой инициативы ведущие специалисты уже высказались. Отметим лишь то красноречивое обстоятельство, что руководство архивным делом в Украине передано в руки представительницы Компартии, не оставляющей сомнений относительно направленности деятельности Института в случае реализации инициативы регионалов.
Параллельно сделан еще один посыл — кампания за отмену указа предыдущего президента о присвоении звания Героя Украины Степану Бандере. Указ был не первым в ряду награждений исторических деятелей прошлого — ранее звания Героя удостаивались и Августин Волошин, и Роман Шухевич. Нецелесообразность таких наград очевидна хотя бы потому, что цель, к которой шли те же Шухевич и Бандера, и нынешняя государственная реальность имеют мало чего общего, кроме разве что факта независимости Украины. Заявили ли бы они сами о своем желании быть героями страны, в которой заправляют люди, способные только разворовывать национальное наследие, как это было в течение всех лет независимости?
Очевидно, новая власть переживает не за правовую необоснованность указа о геройстве Бандеры, а просто опасается, что антибандеровские стереотипы, насажденные советской пропагандой, будут постепенно терять своих носителей и свое влияние на массовое сознание. Между тем, именно с помощью этих стереотипов регионалам удается удерживать свой электорат, выставляя себя гарантом защиты населения Востока от «бандеровской угрозы» и вынуждая его мириться с результатами своего ведения хозяйства.
Наиболее устоявшиеся антибандеровские стереотипы — «предательство» и «терроризм» (или «бандитизм») Украинской повстанческой армии. Именно в оценках УПА, а не фигуре Бандеры и лежит центральный вопрос полемики. В дискуссиях о роли УПА во время Второй мировой войны приведено достаточно аргументов относительно ее патриотической антиимпериалистической (в смысле антинацистской и антисоветской) функции борца за независимость Украины. Тем не менее ярлыки «изменников» и «бандитов» постоянно навешиваются на повстанцев.
Обвинение бандеровцев в предательстве основывается на их сотрудничестве («коллаборационизме») с нацистским режимом. Следует иметь в виду, что сотрудничество Организации украинских националистов с гитлеровским режимом продолжалось с разной степенью интенсивности в течение 30-х годов параллельно с гораздо более масштабным сотрудничеством с ним Советского Союза. Два украинских охранных подразделения в составе СС были созданы в годы самого тесного военно-политического сотрудничества между Москвой и Берлином и быстро исчезли с началом советско-германской войны, когда оуновцы увидели отсутствие пользы от этого сотрудничества. Оуновцы сотрудничали с нацистами в наивных надеждах добиться с их помощью независимости Украины, а советская империя — ради расширения своих границ.
Адептами сталинизма действия довоенного советского руководства возвышаются как воплощение внешнеполитической мудрости в вынужденных обстоятельствах, а действия ОУН — как антинародный коллаборационизм с нацистами. Мотивация двойной оценки очевидна: сотрудничество с нацизмом оправдано, если при этом сохраняется и расширяется империя, и должна быть осуждено, если его целью является национальная независимость. Но такая мотивация может быть естественной только для той политической силы, которая сам факт нынешнего независимого статуса Украины воспринимает как неминуемую, но надоедливую данность, от которой можно и нужно избавиться при первом удобном случае. С коммунистами здесь все понятно. А вот с кем вы, товарищи регионалы и литвиновцы?
Другое обвинение в сторону бандеровцев — терроризм. Действительно, среди них были люди, которые в борьбе с теми, кого они считали пособниками сталинской тирании, временами переходили нормы человечности. Однако огульные обвинения в преступлениях против человечества в сторону всего бандеровского движения могут означать только одно — оправдание государственного терроризма, осуществляемого сталинским режимом, отрицание права народа на вооруженное сопротивление тирании, на самозащиту от нее.
Нынешняя кампания по дискредитации борцов за национальную независимость в Украине не является первой. Сразу по окончании Гражданской войны всех участников украинского освободительного движения 1917—1920 гг. начали изображать исключительно как бандитов и погромщиков. Такими приемами предотвращалась национальная мобилизация украинцев, уничтожался психологический потенциал их способности к сопротивлению действиям власти. Плоды этой кампании власть собирала в течение 1930-х годов. Во время Голодомора украинцы покорно смотрели, как у них забирают последний кусок хлеба, не осмеливаясь (кроме незначительной части) поднять руку на местных активистов, по указанию из центра обрекавших их на голодную смерть, а взамен получавших шанс для карьерного роста. Если несчастные и брали в руку оружие, то чтобы убить кого-то из своего окружения, даже детей, и есть человеческое мясо, лишь бы спастись от смерти. Во время Большого террора они покорно смотрели, как по ночам забирают их родных, а затем по указанию партийных органов отрекались от них, чтобы не повторить их судьбу, и послушно поддерживали решение митингов о беспощадном наказании «врагов народа».
Конечно, с такой массовой психологией сталинской власти было удобно. Но в 1939 г. выяснилось, что есть в Украине население, которое не станет терпеть издевательство и террор, которое не потеряло чувство ни национального, ни личного достоинства. Сначала его сломили вооруженным путем. Потом сорок лет пытались сломать психологически. Не получилось. Остается одно — держать психологически сломанной остальных украинцев, дискредитируя тех, кто подавал пример жертвенности в борьбе с тиранией.
Отметим, что антинационалистические кампании обычно синхронно осуществлялись пропагандистскими службами и России, и Украины. Так было в прошлом, так происходят и в настоящий момент. На территории России, где (как и на большей части Украины) никогда не видели живого бандеровца, откуда ни одного человека не было отправлено на лесоповал в Карпаты или в урановые рудники в степную Украину, антибандеровская риторика непрестанно распространяется с самых первых дней после распада СССР.
Доходит до смешного. По сценарию в целом замечательного телесериала «Ликвидация» получается, что в 1946 году бойцы УПА пытались взять штурмом не Львов, не Станислав (Ивано-Франковск), не Тернополь, а (представляете!?) — Одессу. Что заставило автора, явно не глупого человека, вставить в сценарий подобный идиотизм? Из этой же серии документальный фильм об Украине В. Меньшова, в котором он радостно извещает, что в архивах Вермахта нет данных о его боях с УПА (мол, стыдитесь, утверждающие, что УПА воевала с гитлеровцами). Конечно, нет, и не могло быть, потому что Вермахт воевал на фронте, а в его тылу борьбу с партизанами вели отряды СС. Что это — невежество или шарлатанство? Известный историк спецслужб Л. Млечин на канале RTVI, анонсируя свой фильм (поскольку смотрел передачу не от начала, то только понял из ее контекста, что фильм касается Бандеры и УПА), на вопрос «Почему население западной Украины и до сих пор положительно оценивает повстанцев?» отвечает, что это, мол, проявление хуторянского национализма. Нам не остается ничего другого, как считать антиподом хуторянскому национализму городской интернационализм. В исторической памяти западных украинцев и до сих пор сохраняются воспоминания о том, что он им принес.
М. Салтыков-Щедрин когда-то написал: «Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и в качестве таковых заносятся на скрижали Истории. Злодейства же малые и шуточные именуются срамными, и не только Историю в заблуждение не вводят, но и вот современников не получают похвалы». Я далек от намерения считать преступления, совершенные УПА, мелкими, но они несравнимы по масштабу с теми злодеяниями и зверствами, совершаемыми против населения западной Украины.
Кстати, в самой России оценки своих террористов не являются такими убийственными. Да, террор народовольцев или эсеров может осуждаться как неэффективная тактика, но никто не будет отрицать, что Желябов, Перовская, Засулич или Гриневицкий являются фигурами героическими. Куда до них какому-то Бандере, принявшему участие в покушении на никому в России не известного министра какой-то там Польши. Никто уже не называет бандитами деникинцев или белоказаков, хотя кровавых следов за теми и другими больше, чем за бандеровцами или теми же петлюровцами. Действительно, как-то не по себе, да и просто неприлично называть бандитами тех, кто боролся за «единственную и неделимую». Это же не какие-то проклятые сепаратисты; вот этих можно клеймить как угодно.
Что же вынуждает российских пропагандистов и даже творческую интеллигенцию прибегать к аргументам, отмеченным невежеством, подтасовками и двойными стандартами? Судя по всему, желание угодить власти, попасть в актуальную идеологическую струю. А какой же интерес в дискредитации бандеровцев у самой российской власти? Боится, что потомки воинов УПА со штурмовыми лестницами подойдут под стены Кремля? Абсурд. Все еще надеется на создание союзного государства и хочет опять навязать украинцам психологию покорности? Весьма возможно. Тем более, что и новой украинской власти лучше иметь дело с покорным населением независимо от того, будет ли эта власть самостоятельной, или же исполняющей роль московских марионеток. Что же касается достоверности второго варианта, то нужно быть очень бдительными. Ведь в России хватает новых молотовых, хрущовых, кагановичей для «наведения порядка» в Украине. Так же и в Украине хватает новых постышевих, косиоров, чубарей, согласных «сдать» независимость в обмен на собственное благополучие. Не говоря о множестве «активистов» в виде номенклатурных клонов, не успевших на раздел пирога при распаде СССР и надеющихся наверстать упущенное при его реставрации.
Возможно, выраженные предположения являются слишком мрачными, а власть является искренней в своих проевропейских заверениях и обещаниях технологически модернизировать страну, освободить ее от ценовой зависимости по газу, то есть от главного рычага русского давления на Украину. Но меня жизнь научила относиться к каждой новой власти так, как учил своего племянника относиться к каждому новому знакомому Адуев-старший из романа И. Гончарова «Обыкновенная история»: мол, познакомившись с кем-то, сразу считай его плутом; окажется таким — похвалишь себя за проницательность, а окажется порядочным человеком — приятно ошибешься. Конечно, лучше было бы приятно ошибиться, чем опять выходить на Майдан.
