6. УДАР ПО НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Доказано, что главным направлением государственного управления при жизни В. Ленина и И. Сталина был массовый террор. Насаждение средствами насилия и террора противоестественных для мелких владельцев производственных отношений происходило в многонациональной стране. Поэтому террор неминуемо приобретал не только социальную, а и национальную направленность.
В украинско-российском диспуте наши оппоненты отстаивают два главных утверждения: во-первых, голод оказался нежелательным для власти; во-вторых, он был следствием социально-экономической политики и не имел национальной направленности. С первым утверждением можно согласиться. Второе нуждается в доказательствах, но российская сторона не считает себя обязанной привести их.
Однако украинский Голодомор теперь уже признается в России как объективный факт. Напечатанные в Украине, Северной Америке и Европе документальные сборники сыграли свою роль. В этих условиях оставалась только одна возможность доказать принципиальную тождественность Голодомора с общесоюзным голодом: открыть собственные архивы. Они засвидетельствовали, что русское село также перенесло тяжелый голод с многочисленными случаями людоедства. Ужасающие масштабы Голодомора теперь объясняются особым давлением государства на сельское хозяйство Украины вследствие его специализации на экспортных культурах.
Такое давление нельзя отрицать. Но нужно отделить общесоюзный голод на территории Украины от Голодомора. Международной общественности и своим гражданам нужно показать, что вызванный хлебозаготовками голод перерос в Голодомор вследствие конфискации нехлебного продовольствия и блокирование голодающих в своей республике.
Отказ от рассмотрения хлебозаготовок в контексте Голодомора переносит украинско-российский диспут в другую плоскость. Отпадает возможность объяснять Голодомор высшими целями индустриализации и специализацией Украины на производстве экспортных культур. А для нас на повестку дня выдвигается задание объяснить, почему Сталин в ситуации грозящего стране коллапса не ограничился прекращением коммунистического штурма, а нанес, высказываясь его собственными словами, «уничтожающий удар» по двум украиноязычным регионам.
Конвенция ООН от 9 декабря 1948 года не требует документирования причин совершенного преступления. Достаточно показать намерение осуществлять убийство голодом и его реализацию. Однако гибель миллионов украинских крестьян должна быть рассмотрена в более широком контексте, чтобы она могла быть признана геноцидом. Конвенция ООН не признает геноцид по социальному признаку.
Террор голодом соединялся с массовым террором, направленным против национальной интеллигенции, компартийно-советского аппарата и всей полумиллионной КП(б)У. Как вся террористическая политика Сталина, антиукраинский террор был превентивным. В основе репрессивной политики Кремля относительно Украины существовала несовместимость между конституционным и реальным политическим построением государства-коммуны. По конституции Советский Союз представлял собой содружество равноправных республик-государств, каждая из которых имела право на выход из федерации. В реальной действительности он был унитарным образованием с максимально централизованным управлением. Унитарность государства обеспечивалась диктатурой компартийно-советской верхушки в Кремле. Верхушка особенно боялась проявлений сепаратизма со стороны Украины — наибольшей по экономическому и человеческому потенциалу национальной республики. Из-за этого Украина на четверть века оказалась в эпицентре сталинских репрессий.
Показательно, что историки могут делать противоположные заключения, когда используют одинаковые факты. Стремясь доказать, что у Кремля не было никаких оснований терроризировать Украину, В. Кондрашин пишет в своей книге: «В сталинскую эпоху не было ни Украины, ни России, а был унитарный Советский Союз, где республики лишь номинально являлись таковыми, а на деле представляли собой абсолютно несамостоятельные части единого государственного организма, управляемого из центра» (стр. 378-379). Действительно, после Голодомора и массового террора 1933—1938 гг. Украина стала несамостоятельной частью единого организма. В 1934 году Сталин даже позволил перевести ее столицу из Харькова в национальный центр украинского народа — Киев. Нужно только понять, что в постгеноцидной Украине не осталось людей, способных воспользоваться своими конституционными правами.
Мы соглашаемся, что общесоюзный голод был непредусмотренным и неожидаемым для власти. Но наши оппоненты должны признать, что самоочевидной была и возможность распада СССР в случае кризиса центральной власти. Собственно, эта возможность была реализована в другую эпоху. Хотя в 1990—1991 гг. это произошло по инициативе России, а не Украины.
7. ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
К 70-летию Голодомора Институт истории Украины издал коллективное исследование «Голод 1932—1933 годов в Украине: причины и последствия». Это том большого формата объемом в 936 страниц. В марте 2004 года мы повезли его в Москву. Институт общей истории Российской академии наук собрал авторитетных историков-аграрников для обсуждения книги. Сформулированный Виктором Даниловым и Иваном Зелениным вердикт звучал так: «Если уже характеризовать голодомор 1932—1933 гг. как «целенаправленный геноцид украинского крестьянства», то нужно иметь в виду, что это был геноцид в равной степени и русского крестьянства».
Владимир Винниченко говорил, что нужно принимать успокоительный бром, знакомясь с украинской историей. После обсуждения в Москве я понял, что наши эмоции миру неинтересны, и к проблеме нужно подходить с позиций абстрактной науки. За эти пять лет писал статью за статьей, книгу за книгой. С. Романив первым заговорил об авторской версии. Действительно, существует версия, в основе которой лежит простая идея: отделить голод 1932 года от Голодомора. Т.е. отделить смерть сотен тысяч людей (в том числе использованных чекистами «активистов»), которая была вызвана конфискацией хлеба, от убийства голодом миллионов людей вследствие конфискации нехлебного продовольствия.
Нужно совмещать анализ социально-экономической политики, которая вызвала общесоветский голод 1932—1933 гг., и национальной политики, следствием которой стал Голодомор. Методы, примененные Кремлем для ликвидации независимого от государства крестьянства любой национальности, оказались очень жестокими. Можно было бы указать на геноцид, если бы в соответствующей Конвенции ООН фигурировали социальные группы. Но Конвенция принималась с учетом позиции советских дипломатов, и потому социальные группы, что довольно показательно, были изъяты из нее.
Методы, примененные в УССР и на Кубани для уничтожения созданной самим Кремлем национальной государственности в советской смирительной рубашке, оказались особенно ужасными. Мельбурнские встречи показали уникальность украинского Голодомора — не по масштабам, а по содержанию. Они убедили меня в том, что научное мировое сообщество осознает реальность голода как орудия геноцида только тогда, когда будет рассматривать украинский Голодомор как следствие определенного стечения конкретных обстоятельств места и времени на пересечении социально-экономической и национальной политики Кремля. Но пока что ее убеждают в том, что украинский геноцид имеет сходство с еврейским Холокостом. Появилось даже выражение «украинский Холокост», которым определяют Голодомор, а не уничтожение полтора миллиона евреев в Украине во время Второй мировой войны. Логическим следствием отождествления становится рассмотрение Голодомора как геноцида по этническому признаку. Такое правовое определение сталинского преступления делает его этнической чисткой, а они всегда осуществляются в пользу какого-нибудь другого народа. Становится понятной острая реакция российской стороны на попытки Украины добиться международного признания Голодомора геноцидом.
Четверть века тому назад в Монреале состоялась первая в мире научная конференция, которая рассмотрела проблему украинского голода 1932—1933 гг. Малоизвестный тогда американский ученый Джеймс Мейс выступил с обоснованием тезиса о геноциде по национальному признаку. Специализируясь на изучении национальной политики Кремля, он пришел к выводу, что сталинский террор в Украине направлялся не против людей определенного этнического происхождения или рода занятий, а против граждан Украинского государства, которое возникло во время распада Российской империи и пережило собственную гибель, когда возродилось в виде советского государства. Доказательная база, нагроможденная за эту четверть века, соответствует этому определению.
Ученых и мировую общественность нужно убеждать в исторической уникальности Украинского голодомора аргументами, а не эмоциями. Для этого следует объединить усилия Украинского института национальной памяти, академических институтов, университетской науки и нашей диаспоры.
Слово диаспоры, как и раньше, является весомым. Готова ли она изменить обычные подходы к Голодомору? Требуется не так уже и много: включить эту трагедию в контекст общесоветского голода, а последний — в более широкий контекст коммунистического строительства.
Так совпало, что перед поездкой в Мельбурн я встретился в Киеве с молодым американским журналистом Клиффордом Леви. Он имел задание редакции газеты The New York Times разобраться в сути украинско-российского конфликта вокруг голода 1932—1933 гг. Во время двухчасового разговора я изложил К. Леви то, что С. Романив с некоторой иронией назвал версией Голодомора. 16 марта статья была опубликована под заголовком «Новый взгляд на геноцид, который загубил миллионы» (A New View of a Famine That Killed Millions).
Заглавие «зацепило» наших соотечественников в Нью-Йорке. Газета The Ukrainian Weekly 29 марта в редакционной статье запротестовала: для большинства украинцев голод-геноцид — это обычное определение, а не новый взгляд на трагедию. Согласен, в таком выводе нет ничего нового. Но нужно вспомнить о меньшинстве наших соотечественников и о странах (их большинство), официальные представители которых имеют другое мнение. Нужно подумать, с какой аргументацией обратиться к ним. Мир еще не признал наш голод геноцидом, но есть объективные основания добиваться желаемого решения.
