«Премия имени Джеймса Мейса за гражданскую позицию в публицистике, инициированная главным редактором газеты «День» Ларисой Ившиной, — не что другое, как стремление помочь нам избавиться от чудовищности прошлого, которые показали удивительную живучесть и способность к адаптации и паразитированию уже при новых обстоятельствах, — пишет Владимир Бойко. — Объяснять им что-то — напрасное дело, это как разговаривать с чужестранцами на разных языках. Остается следовать примеру Мейса — говорить то, что думаешь, а делать то, что говоришь».
Кто станет нынешним лауреатом престижной украинской премии «За гражданскую позицию в публицистике» станет известно уже сегодня. Следите за сайтом «Дня» и нашими страницами в социальных сетях. А теперь «День» продолжает печатать авторские колонки лауреатов Премии имени Джеймса Мейса. После публикаций «В историческом времени-пространстве Джеймса Мейса» Сергея Грабовского и «Мыслитель...» Петра Кралюка («День» №209 от 17 ноября с.г.) предлагаем вашему вниманию колонки Владимира Бойко и Валентина Торбы.
Неудобный человек
Владимир БОЙКО, Чернигов
Мейс для многих был неудобным человеком — из-за непоколебимой привычки говорить и писать то, что думал. В первом случае, особенно если речь шла о частных беседах, он не считал необходимым как-то сдерживать свои оценки персоналий политиков и их действий. В начале нашего общения автор этих строк даже переспрашивал своего собеседника, потому что отказывался верить тому, что услышал именно такие сверхпрямые мысли. Но одно дело смело высказываться в личных беседах, другое — публично. У Джеймса Мейса расхождений не возникало — то есть, в публицистике он, конечно, придерживался определенного политеса, но в любом случае идеи, которые излагались на бумаге, не могли противоречить услышанному во время бесед. По сути, он придавал некую литературную формы тому, что до того проговаривал.
Представить, что он как автор готовит какой-то материал по политическому заказу, чтобы заработать на этом деньги (как много публицистов способны избежать такого соблазна?) было невозможно. Работая в газете «День», он выполнял свой гражданский долг так, как его понимал. Около ста лет назад за подобный подход украинского общественного деятеля и исследователя Сергея Ефремова называли совестью нации. Американец Джеймс Мейс стал совестью современной украинской нации.
В отличие от многих граждан, воспитанных на советской традиции скрывать собственные мнения и говорить публично обо всем и ни о чем, публицистика Мейса напрочь лишена конъюнктуры, более того — она всегда направлена на поставленную проблему. Это образцы аналитики, исследования ученого, где рассматривались сущностные признаки явлений, не избегая кому-то (очень часто — действующей украинской власти) неприятных наблюдений и выводов. Он не подстраивался под текущую ситуацию, а живо реагировал на нее, пропуская события через себя. Отсюда — искренность оценок, иногда — немного мистики в умении найти новое в, казалось бы, очевидных фактах. И чувство боли, присутствующее во многих его материалах. Такое невероятное сочетание эмоциональности и рациональности.
А еще ему присущ сверхвысокий уровень требований к себе и убеждение, что он должен был сказать нам что-то сверхважное. Так было с его тезисом о постгеноцидном характере Украины и ее народа — когда власть истребила лучших его представителей, других — запугала, а в большинстве воспитала благодарность за все, что бы она ни делала (или не делала). В результате жертвы и их потомки были готовы благодарить своих палачей и поклоняться им с неистовством фанатично верующих людей, в то же время — продаваться за очередные подачки сомнительных материальных благ, а мы — лишь догадываться о том, чего могли достичь и кем стать при других обстоятельствах. Преодолеть эту болезнь, отмеченную Мейсом, в Украине до сих пор не удалось. Но, по крайней мере, теперь она очевидна. Понятно ли это за пределами Украины — большой вопрос. Чужая боль — далекая и очень часто неясная, если только, конечно, в истории того или иного народа не происходили подобные трагедии. Поэтому если хочешь, чтобы тебя услышали, ты должен сначала разобраться с собой, а потом убеждать других. Первую часть Украина вроде бы преодолела.
Далеко не всегда даже в профессиональных кругах Мейсу удавалось сразу привлечь должное внимание к своим выводам и предупреждениям. В этом смысле мне запомнилось его выступление в августе 2002 г. в Черновцах (к счастью, его запись сохранилась) на V конгрессе украинистов, в местном театре. Накануне Джеймс Мейс был в хорошем настроении, говорил о следующем очень важном для него докладе. Говорилось об украинском обществе как постгеноцидном. Но тогда прорыв в восприятии Мейса не произошел. Понадобились бурные события 2004 г. (к сожалению, уже без него), чтобы современники начали понимать, что он хотел сказать. Более того, уроков десятилетней давности оказалось мало — и для лидеров общественного мнения, и для их сторонников. Как следствие нам пришлось пройти через новые страшные испытания, которые еще не закончились. И дело здесь не только (а может и не столько) во внешних обстоятельствах. О подобном почти сто лет тому назад писал Сергей Ефремов: «Кандалы прошлого, сорванные с тела, еще долго будут отягощать душу, сковывая мысли, давая им спутать направление, устремляя поступки все в ту же сторону, которая казалась обратимой вчера и набирается новых сил и новых агентов притягивает сегодня».
Мейс пытался помочь нам сбросить эти оковы постсоветской матрицы и избавиться от влияния новых-старых агентов. Такое не делается снаружи — только изнутри самого народа, его представителями. В этом смысле премия имени Джеймса Мейса в области публицистики, инициированная главным редактором газеты «День» Ларисой Ившиной, — не что иное, как стремление помочь нам избавиться от чудовищ прошлого, обнаружившего удивительную живучесть и способность к адаптации и паразитированию уже при новых обстоятельствах. Объяснять им что-то — напрасное дело, это как разговаривать с чужестранцами на разных языках. Остается следовать примеру Мейса — говорить то, что думаешь, а делать то, что говоришь. И создавать обстоятельства, при которых выгодно жить по одинаковым для всех правилам, а не нарушать их по известному принципу дышла. Тогда, наконец, Украина станет страной, о которой он мечтал.
Память, как иммунитет от новых катастроф
Валентин ТОРБА, «День»
Гегель считал, что народ имеет тогда право говорить о своей субъектности, когда он сможет создать свое государство. Таким образом, государственность, по мнению философа, является не формальной фиксацией отношений в обществе, а проекцией готовности нации к самореализации и к защите своих приобретений. Может ли личность полноценно проявить себя, если она не помнит ни своего корня, ни собственного опыта? Может ли нация создать государственное строение, которое должно служить ей прибежищем и гарантией безопасности, если она не помнит своей истории, не делает коренные надлежащие выводы?
ФОТО НИКОЛАЯ ТИМЧЕНКО / «День»
То, с чем столкнулись мы — украинцы — в последние годы, подтверждает тот факт, что наши человеческие и территориальные потери нельзя списывать лишь на агрессию Кремля. Враг — это вызов истории, испытания, экзамен... Это давление, в котором проявляется наличие стержня, — сурового титанового или блестяще хрустального. Там где волна нападения на нашу страну кроваво вымыла украинские земли, до того за 70 лет прошелся валом смертей Голодомор. Мне, луганчанину, семья которого непосредственно пострадала в 30-х годах, странно, почему именно американский индеец посвятил свою жизнь, чтобы донести стон наших мертвых предков до нас современных, осведомленных, умных, имеющих доступ к архивам и интернету. Джеймс Мейс стал не только поводырем к нашей трагедии, но и упреком. Возможно, таким именно упреком, которым является армянин Нигоян, белорус Жезневский и многие другие граждане мира, которые стали украинцами и которые делами и жизнью доказали свою причастность к упомянутому стержню. Упрек этот печет нас — этнических украинцев, кости предков которых остались в этой земле после сталинских репрессий и после самого позорного, самого жестокого испытания — искусственного голода.
Зимой с 1932-го на 33-й год в городе Сватовом Луганской области на железнодорожном вокзале стояли переплетенные бумажными пломбами эшелоны. За холодным железом черных вагонов была спасительная пшеница, собранная на плодовитых, и почему-то именно в этот год истощенных, землях Слобожанщины. Эти эшелоны отправлялись в Россию, где тоже голодали люди, а за несколько сотен метров от колеи на сватовском базаре продавались пирожки с мясом. Нет уже моей бабушки, воспоминания которой об этом мясе с детскими мизинцами остались на магнитной пленке диктофона. Эта пленка оставлена в Луганске — заложницей уже новой волны беды. Беды, которая произошла уже после того, как в Киеве построен мемориал погибшим от Голодомора, после того как были открыты архивы о преступлениях Кремля, репрессиях, миллионах замученных, о нашей трагической истории, память о которой выдавливали более чем полвека. Более того, трагедия на Донбассе вследствие атаки российских войск и их наемников — пророссийских «полицаев», произошла уже после того как Джеймс Мейс разложил по полочкам кто является нашим соседом, который называет себя «братом». Выходит, что маловато нам и архивов, и книжек, и фильмов, и мемориалов, и целых фигур, таких как Мейс. Нам, чтобы помнить, нужно, как больным старческим склерозом, снова и снова переживать надругательство и боль.
«Чтобы централизовать полную власть в руках Сталина, нужно было загубить украинское селянство, украинскую интеллигенцию, украинский язык, украинскую историю в понимании народа, уничтожить Украину как таковую, — писал Джеймс Мейс. — Калькуляция очень простая и крайне примитивная: нет народа, следовательно, нет отдельной страны, а в результате — нет проблем». Мы, живущие во время оккупации части территорий и имеющие возможность наблюдать за самыми уродливыми и самыми циничными методами переваривания национальной идентичности путем ее превращения сначала в «советского человека», а сейчас в «новороса», «элэнэровца», «единого народа», и т. п., можем убедиться, что выводы Мейса можно отнести к настоящему. Россия действительно пытается нас истребить, как народ, как самодостаточную нацию; она хочет доказать что мы не имеем права ни на свое государство, ни на место в истории. Только сейчас к пропаганде, искажениям, голодным смертям и пулям в чекистских подвалах (для жителей Луганска и Донецка слово «подвал» имеет черную раскраску) добавились «грады», «смерчи» и «ураганы».
Для меня события на Донбассе и тысячи жертв, которые укрыли насыщенную углем — черным золотом нашего государства — землю, и которые доказывают, что сейчас происходит этноцид и геноцид украинцев, неотъемлемо связаны с миллионами жертв Голодомора. Ведь эти смерти имеют общий знаменатель — преступное намерение московской империи, которая мимикрирует в названиях, манипулирует историей, шантажирует требованиями и отравляет пропагандой, уничтожить украинцев как народ. С другой стороны мы видим, что враг повторно осуществил свое преступление именно в тех звеньях, где не был привит иммунитет памяти. И речь идет не только о территориях, а о принципах создания государства. Тех кого лишили национального воспитания, того и захватили. Того кого продали еще в 1999-ом году за голоса на президентских выборах, тот и перепродался. Того, кого не полюбили, как своих, тот и возненавидел.
Мейс был прав, когда сказал, что наши мертвые выбрали его. Выбрали, чтобы упрекать, намекать и напоминать нам — живым, нам — украинцам!
