В один из последних дней второго тысячелетия порог дома Анны Сивак переступила Галя-почтальон, принесла пенсию и печальную весть: «Теперь вы, Анна Романовна, — единственная солдатская вдова на наших хуторах...» Изболевшиеся души тех, кто еще был до сих пор жив, уже отлетели с журавлями. К своим мужьям, которых ждали до последнего дня, и не дождались с войны. Сами подымали на ноги своих детей, выживали. Без ласки, без плеча, на которое опереться бы...
Анна Сивак как раз сидела возле печи и смотрела, будто в телевизор, как горит газ. Ей казалось, что она видит замечательный сон. «Два дня назад дали в Марьяновку газ. Хутор — это всего 22 дома. Никто, конечно, и не верил, что это чудо будет здесь, в Марьяновке-3. Директор кооператива «Святец» Мастий Василий Васильевич постарался. 15 км труб проложено, чтобы мы здесь не мучились с дровами, баллонами, керосином», — говорит Анастасия, невестка 82-летней Анны Романовны Сивак.
Невестка Анастасия учительствует в соседней Марьяновке-1. Там одна школа на три хутора. «Просили у райначальства, чтобы хоть немного помогло материально с газификацией хутора. А оно? Ответили, что такого населенного пункта, как Марьяновка-3, на географической карте нашей Родины нет, с обидой в сердце говорит Василий Мастий. Поясняет, что в далекие 60-е те хутора и села, которые объявили неперспективными, повычеркивали из всей документации. Мол, были, и нет. Прекратили всякое строительство, закрыли школы, детсады, другие объекты социальной сферы. Однако он, Василий Мастий, «нашел» 200 тыс. грн. из прибыли кооператива, чтобы хоть в последние дни второго тысячелетия согреть душу и немощное тело последней солдатской вдовы.
В эти холодные зимние дни Анна Сивак не выходит из дома. «Совсем ослабла», — переживает за маму Дмитрий, муж Анастасии. Он не говорит, что вместе с силами, которые покидают Анну Романовну, уходит и эпоха солдатских вдов. Анне — единственной из 19 таких, как она, довелось входить вместе с газифицированной Марьяновкой-3 в третий миллениум.
«Ага, 19 женщин не дождались с войны своих мужей на нашем хуторе. И еще целый взвод ребят не домаршировал с фронтов домой, в Марьяновку-3», — говорит печально Анастасия. Как учительница она продолжает краеведческую работу и патриотическое воспитание подрастающего поколения. Вон, дескать, скольких не дождался с войны населенный пункт, которого «на географической карте нашей Родины нет».
Последняя солдатская вдова уже плохо слышит. На вопрос, сколько же она встречалась со своим незабвенным Александром, ответила: «Шесть лет...» «Да нет, мама, корреспондент вас о другом спрашивает», — помогает бабушке вспомнить невестка Анастасия. Однако бабушка — о своем, о шести годах супружеского своего счастья: «В 35-м поженились, в 41-м ушел. Трех маленьких детей оставил. Юля родилась в 1936, маленькой умерла, потому что тяжело болела. Потом, в 38 м, родилсяДмитрий, в 40 м — Владимир —он в России служил, там и остался со своей семьей, конечно, письма пишет».
Измученная жизнью Анна Сивак сидит возле печи, смотрит, как горит газ голубым огнем, согревает ее старость. Помнит все, что давно было, и не все вчерашнее: «Как пошел на войну, так и поныне. Провожала за хутор с детьми на руках. Будто знала, что уже не встретимся. И он все время посматривал в ту сторону, где этот дом стоял», – показывает за окно Анна Романовна. Там, напротив, тот дом, где прожила она шесть лет своего супружеского счастья. Аж в 65-м вместе с сыновьями строила этот дом, где теперь горит газ.
Только два письма с фронта от Александра получила. А сообщения, что уже нет его, не было. Вот и не поверила тем, кто возвратился домой и рассказал, что ее Александр под Белой Церковью погиб. «Туда же, в Белую Церковь, была эвакуирована Евгения, сестра моя. Потом говорила: бои были — наши хотели по мосту через Днепр переправиться... а немцы не дают: как налетят с неба — бомбят... речка красная от крови...»
Вспоминает первую послевоенную весну: «Корова у меня старая была. Я ей пырея накосила — так и перезимовала. А тут приходит ко мне Алексей Приходько, бригадир. Говорит: берите, Анна, свою корову и идите пахать в поле. Я ее запрягла, а она же не тянет. Так я тоже подпрягаюсь в ту борону, чтобы не упала. Тяну ту шлею... А дальше не помню, что было, потому что потеряла сознание». А дома — голодные дети. Как было одной за те жалкие трудодни их на ноги ставить!... «Как все, так и я», — отвечает.
Красивая была. А жизнь, как жизнь. Хотя голодная и холодная. Один заигрывать пытался, другой свою помощь по хозяйству предлагал. Сама справлялась: «Потому что Александра ждала». А как было: «Ни света, ни соли, ни керосина не было. Найдешь какого-то жира, смажешь тряпку, чтобы посветить в доме или возле скота».
Вот такое оно, вдовье счастье. Вот и жались они, девятнадцать вдов, друг к другу, как березки жмутся, когда ураган. И провожали в последний путь одну за другой туда за хутор, где деревянные или металлические кресты. Припоминает: «Первой ушла от нас Маринка Кисюнчик. Давно ушла. Лет двадцать или больше назад... Тогда нас, солдатских вдов, восемнадцать на Марьяновку-3 осталось».
Аж жутко становится, когда представляешь, как они, восемнадцать, сидели вокруг горемычной Маринки. Соглашались, что отмучилась, отстрадалась, так теперь отдохнет. Сложила натруженные руки, будто птица — крылья. Иногда забывали, что Маринка Кисюнчик уже не встанет, не скажет слово, тихо говорили, как переживали оккупацию, работали на полях, на фермах, навоз на плечах носили, лили ночами (чтобы дети не видели) горькие вдовьи слезы, напрасно выглядывали своих мужей, добивались трудовых успехов за грамоты и медали, благодарственные письма, потому что «надо было за двоих работать, чтобы дети с голода не умерли...». Мол, делали больше, чем могли, чужому женскому счастью не завидовали.
Так и шли туда, где ни радости ни печали. Сиротами. Оплакиваемыми такими же, как и сами. Не внезапно шли, как вот их мужья, пораженные пулями или осколками. Иначе. Будто созвали на прощание подружек по несчастью. Каким-нибудь утром какая-то из них не вставала с холодной кровати, а хутор уже знал: заболела... Тогда и спешили к ней подруженьки, чтобы переговориться последними словами, закрыть горемычной глаза.
А предпоследней солдатской вдовой ушла из Марьяновки-3 Анна Сивак: «Ага, как я. Только она была Степановной, а я — Романовна. Нет, не родственники. В прошлом году, когда в колхозе кукурузу собирали, умерла. Я тогда еще выходила на улицу. Провожала Анну на кладбище. Теперь они все там, на кладбище. Почивают. Андрияниха, Вера Романина, у которой муж Игнат не возвратился с фронта... А Анна Сивак, которая Степановна, больше всех из нас набедствовалась. Потому как у нее на руках аж семеро осталось — мал мала меньше. Тяжко, тяжко бедствовала, но всех в люди вывела».
Затем Анна Сивак, которая Романовна по-отчеству, говорит, что не сразу ее признали солдатской вдовой: «Когда уже начали солдатских вдов почитать, про трудовые и жизненные их подвиги говорить на собрании, платки дарить, начальство у меня спрашивает: а где же сообщение, что он с фронта не вернулся? Не получила я такого сообщения. Ни о том, что погиб, ни о том, что пропал без вести. Вот и пошла я в Теофиполь, в райвоенкомат. Ответили: давайте сюда свидетелей! Люди, которые возвратились и видели, удостоверили, что Александр Митрофанович пропал без вести».
Уже без боли говорит о своей непоправимой потере. Так всегда бывает с людьми, которые готовы хоть и сегодня, хоть в этот миг встретиться с тем, кого здесь, в этом мире, ждали и не дождались. Отболело, оттянуло от сердца... Однако Дмитрий, сынок ее, обращается к мамочке: «Еще, мам, встретитесь. Куда же спешите».
И Анастасия, невестка ее дорогая, о том же самом: «Ай, мам, туда еще никто не опоздал». Вынуждена, обязана еще здесь побыть. Чтобы, как говорится, хоть бы одной рукой зацепиться за третье тысячелетие. Потому как тем, восемнадцати из Марьяновки-3 не судьба. И всем, кто был в Марьяновке-1, Марьяновке-2, не судьба...
Думается о вечном, о святом и грешном, о жизни. «Двое детей с нашего хутора каждое утро идут в школу», — тихо говорит Анастасия, невестка последней солдатской вдовы. А свекровь поддерживает этот ход мыслей: «После войны, помнится, восемнадцать в школу ходили». Старшая — о прошлом, молодая — о будущем. Анастасия Сивак: «В прошлом году в Марьяновке-3 один дом поставили, двадцать второй... А до войны здесь было 67 дворов», — вспоминает Анна Романовна. Дескать, те ребята не возвратились из войны, не дали новой жизни на хуторе, а те, кто в 60-х услыхал, что уже нет Марьяновки-3 на географической карте Родины, разъехались кто куда.
В конце концов, молодой директор кооператива «Святец» Василий Мастий, который, кстати, сообщил корреспонденту ошеломляющую новость о том, что Анна Сивак осталась единственной солдатской вдовой на рубеже тысячелетий, взялся возвращать из небытия забытый хутор. И это ему хорошо удается. Жизнь понемногу возвращается на новый круг, в котором Анна Сивак олицетворяет то, к чему не будет возврата. На память о пережитом.
