«В общем-то, читать в еженедельниках было нечего... Их заполняли удручающие остроты, бездарные карикатуры, среди которых особенно блистали глупостью серии «без слов», биографии каких-то тусклых личностей, слюнявые очерки из жизни различных слоев населения, кошмарные циклы фотографий «Ваш муж на службе и дома», бесконечные полезные советы насчет того, как занять свои руки и при этом, упаси Бог, не побеспокоить голову, страстные идиотские выпады против пьянства, хулиганства и распутства, уже знакомые мне призывы вступать в кружки и хоры. Были там воспоминания участников «заварушки» и борьбы против гангстеризма, поданные в литературной обработке каких-то ослов, лишенных совести и литературного вкуса, беллетристические упражнения явных графоманов со слезами и страданиями, с подвигами, с большим прошлым и сладостным будущим, бесконечные кроссворды, чайнворды и ребусы.
Я швырнул эту груду макулатуры в угол. Ну, что за тоска! Дурака лелеют, дурака заботливо взращивают, дурака удобряют, и не видно этому конца... Дурак стал нормой, еще немного — и дурак станет идеалом, и доктора философии заведут вокруг него восторженные хороводы. А газеты водят хороводы уже сейчас. Ах, какой ты у нас славный, дурак! Ах, какой ты бодрый и здоровый, дурак! Ах, какой ты оптимистичный, дурак, и какой ты, дурак, умный, какое у тебя тонкое чувство юмора, и как ты ловко решаешь кроссворды!.. Ты, главное, только не волнуйся, дурак, все так хорошо, все так отлично, и наука к твоим услугам, дурак, и литература, чтобы тебе было весело, дурак, и не о чем было бы думать... А всяких там вредно влияющих хулиганов и скептиков мы с тобой, дурак, разнесем (с тобой, да не разнести!). Что они там, в самом деле! Больше других им надо, что ли?..»
Это — не описание сегодняшней Украины или некоторых ее соседей. Это — фрагмент из написанной в 1964 году повести Аркадия и Бориса Стругацких «Хищные вещи века». Здесь идет речь о впечатлениях главного героя повести Ивана Жилина от прессы этакой себе Страны Дураков, где нет голодных и бездомных, где удовлетворены основные материальные потребности людей, где труд никого не обременяет, а болезни, кажется, ни к кому вообще не цепляются. А в придачу — еще и хороший климат, и море, и архитектурные достопримечательности... Едва ли не рай земной. Вот только нет ни настоящего счастья, ни настоящей свободы, покой как-то слишком смахивает на апатию, да и стремлений к высокому в этой стране незаметно.
Конечно, можно не поверить в написанное. Мол, разве это так? Будет хлеб — будет и песня! — вот что гласит народная мудрость. Благосостояние — главное! А можем и задуматься: а с чего бы это все лозунги одной известной партии сводятся к «улучшению жизни», и ни в одном из них не упоминается о свободе и достоинстве? И отчего это еженедельные и ежедневные издания, столь напоминающе описанные фантастами, практически все либо прямо работают на упомянутую партию, либо симпатизируют ей? Да и телевидение в этой же обойме (у братьев Стругацких оно также упомянуто — как продуцент бесконечных пустопорожних жалостливых сериалов); не случайно, по-видимому, руководители некоторых отечественных телеканалов требуют от журналистов делать новости, «рассчитанные на барбоса»...
С другой стороны, а разве не похожим образом мыслят некоторые оппозиционеры, ставя в центр внимания только достойные зарплаты и условия труда? Вероятно, некоторые из них чистосердечно верят, что высокий уровень благосостояния среднего гражданина — это альфа и омега построения обессилившей от общего счастья Украины...
Разумеется, братья Стругацкие тогда, в середине 1960-х, не просматривали (да и не могли) наше настоящее с его проблемами. Они и не ставили перед собой таких задач — предсказывать будущее. Они делали совершенно другое. И темой этой статьи станет одно из измерений этого «другого».
Речь пойдет не о художественных ценностях и не о постоянном, скрытом или явном, инакомыслии произведений Стругацких. Речь пойдет о главной социологической миссии фантастики. Ведь научная фантастика в ее классическом понимании, более широком, чем понятие Science Fiction, была не только спутницей научно-технического прогресса, но и одним из его двигателей и контролеров. Начиная со второй половины ХІХ и вплоть до конца ХХ века, едва ли не главным художественным полигоном, на котором предусматривались, апробировались и отбраковывались определенные социальные и психологические новации, связанные с научно-техническим прогрессом, даже более того — формировались нравственно-этические сюжеты и проблемы этого прогресса и способы их решения, была именно научная фантастика. Эта ее миссия была неразрывно связана с миссией искусства, как она понималась до наступления моды на постмодерн, то есть с его — искусства — возможностью внерационального дополнения рациональных проектов, рациональных ориентаций мировоззренческого поиска. Известный грузинский философ Николай Чавчавадзе отмечал в этом смысле, что «искусство как духовная деятельность является чрезвычайно важным орудием ценностного постижение действительности и мощным средством преодоления сциентистской деформации человека и его культуры». Тем мощнее и ответственней стала эта миссия искусства, воплощенная, прежде всего, в лице фантастики, во времена НТР, ставшая предметом художественно-этического осмысления, в частности, и братьями Стругацкими.
В целом накопление в культуре «фантастической реальности» — активно функционирующего духовного опыта выхода за пределы имеющегося бытия, ломка стереотипов, стремление к опережению реального развития и тому подобное — имеет существенное значение для живой деятельности. «Фантастическая реальность» становится фактором развития человеческого духа, выступая как «опытное поле», «рассадник» так называемых «безумных идей», обращение к которым происходит иногда через столетие и, даже, тысячелетие после их выдвижения. Но не только этим она характерна. Если бы представители практической политики и экономики смотрели серьезнее на искусство — не как на средство развлечения, а как на наработанные культурой абрисы возможностей и художественные предупреждения, то многие создаваемые им абсурдные и ужасающие миры остались бы только в потенции. Но все же что-то в общественном сознании обязательно оставалось, какой-то на интуитивном уровне запомнившийся «осадок» после испытания тех или иных проблем (не в техническом, а в мировоззренческо-психологическом плане на «полигоне» литературы. И предупреждение братьев Стругацких, которое прозвучало почти полвека назад — там, где побеждает серость, наступает мрак, вслед за серыми идут черные, — стало составляющей мировоззрения уже нескольких поколений интеллигенции на постсоветских, и не только на постсоветских, широтах. Конечно, при этом фантастику нельзя сводить лишь к средству установления социокультурных табу на человекоразрушающие тенденции прогресса; в ней происходит постоянное художественно обоснованное движение за пределы стереотипов человеческого мышления, ощущения и поступка.
Творчество братьев Аркадия и Бориса Стругацких приходится на позднесоветский период (после ХХ съезда КПСС и до «перестройки»), когда литература получила хотя бы некоторую возможность ставить острые социальные и мировоззренческие вопросы, к которым философия и социология смогли свободно обратиться позже, только в конце 1980-х. Это неудивительно — литература, несмотря на давление и репрессии, всегда чувствовала себя ощутимо более свободно в сравнении с официальной философией, фактически сведенной к роли «прислужницы идеологии». В СССР фантастика этого периода, в отличие от сталинской эпохи, когда воспевались технические и социальные достижения социалистического строя, зато беспощадно критиковались буржуазная наука, культура и весь уклад жизни, в своих лучших произведениях быстро избавилась от розового оптимизма. Вырождение позитивных утопий, ограничения практических и духовных широт человеческого самоопределения, репрессии против вольнодумцев — все это было уловлено фантастикой советского периода, и ортодоксальные провластные теоретики чувствовали это содержание, однако прибегали, прежде всего, к жанру печатного доноса власти, чем к мотивированной дискуссии. Но не нужно считать, что речь шла только о критике и противостоянии цензуре и господствующей бюрократической машине — фантасты значительно ранее научных работников выходили на проблемы, которые потом стали именоваться «глобальными» и «перспективными».
Писатели-фантасты этого периода даже в условиях идеологического диктата постоянно обращались к осмыслению проблематики научно-технической революции, взаимоотношений человека с техникой, этических измерений научного поиска. При этом, в частности, ставился вопрос — где же пролегает предел мечты о переустройстве человеческого бытия на рациональных, научных принципах, и как соединить морально-этические и рационально научные принципы в человеческой деятельности, направленной в Неизвестное? Такую постановку проблем можно найти и у братьев Стругацких. Даже в их первых, коммунистически романтичных произведениях на первом месте стояли этические проблемы НТР. Далее, в 1960-х — в начале 1980-х годов они рассматривают сначала проблематику этики научного поиска, поскольку поставленная превыше всего наука может стать и становится античеловеческим фактором, а затем — проблему Прогресорства — социально научно выверенной стратегии социальной и индивидуальной жизни, когда некоторая определенная логика оптимального выбора типа обустройства существования личности и человеческого сообщества подчиняет себе альтернативность, вариативность, нерационализованость самого бытия. Однозначных ответов на вопросы, которые здесь возникают у читателей, авторы по большей части не дают, но они очерчивают зоны определенных опасностей, которые могут появиться перед людьми. Кроме того, братья Стругацкие ведут речь о еще одном феномене: страх перед альтернативным к господствующим, к общепринятым традициям, путям развития техносферы. Технико-технологические структуры воплощают в себе столько человеческих надежд и мечтаний, проектов и идеалов, что отказ от устоявшихся структур и попытка нахождения других, более человеко- и природо-соизмеримых, может восприниматься как глобальная катастрофа, как лишение содержания бытия.
Кроме того, фантастика «прокатила» на своем полигоне те перспективные проблемы, о которых в настоящее время ведут речь научные сотрудники. Скажем, проблему киборгизации человека, которая уже сейчас становится актуальной. Ведь в меру удешевления систем искусственных органов появится прослойка людей, которых на достаточных основаниях можно будет называть кибернетическими организмами, — часть естественных функций человеческого тела у них будут выполнять интегрированные с ним биотехнические системы. Если быть предельно точным в выражениях, то эпоха киборгов уже наступила с первыми случаями успешной апробации соединения биотехнических систем с телом человека. А вслед за физическими трансформациями следует ожидать определенных изменений и в психологии человека. И здесь стоит обратить внимание на исследованное и «обкатанное» в сотнях фантастических произведений, иногда высокого художественного сорта, художественное исследование этих перспектив и их близких и отдаленных последствий. В частности, еще в ранней повести братьев Стругацких «Далекая радуга» (1963), где шла речь о тринадцати фанатичных ученых, поставивших на себе эксперимент, срастив себя с машинами и став неуязвимыми для внешних раздражителей и практически в перспективе бессмертными; все они, кроме одного, позже самоуничтожились. А оставшийся, образно говоря, потерял саму возможность достижения не только счастья и покоя — а даже радости от самой жизни и общения с людьми.
Кроме того, братьями Стругацкими исследовались и другие проблемы научно-технического прогресса, какие непосредственно связанные с этикой науки и собственно биоэтикой. Это самые разнообразные ракурсы проблемы управления сознанием людей и психикой животных, в том числе и дистанционного; это проблемы искусственного интеллекта, который начинает вести себя «неправильно» с точки зрения его творцов; это проблемы последствий целеустремленной мутации организмов животных; это проблемы «детей из пробирки» (предельный вариант — когда это дети неизвестной цивилизации, запрограммированные на что-то абсолютно неизвестное и уже потому потенциально опасное; да и действительно, кто гарантирует, что не случится значительных неожиданностей в результате реального генного программирования «улучшенных» детей из пробирки?); это проблемы пересадки сознания на другой биологический носитель (может идти речь о человеческом теле или нет) и тому подобное.
Отдельно следует отметить, что братья Стругацкие в незавершенной ими повести «Беспокойство» (1965 год) пришли к неожиданному, очевидно, для себя самих выводу, что «сросшаяся» с природой высокоразвитая биотехнологическая цивилизация способна быть по существу глубоко античеловеческой. И невероятные по масштабам и скорости трансформации биологических объектов во имя прогресса могут разрушать сами основы жизни «маленьких» людей, с чем не станут считаться гениальные экспериментаторы. Хотя часть идей этой повести была воплощена в «Улитке на склоне», обнародовать в те времена подобную вещь в полном объеме было невозможно не только в результате наличия официальной цензуры, а и из-за неминуемого неприятия таких идей значительной частью коллег-литераторов и читателей-научных работников и студентов, которые еще оставались в плену упрощенных представлений о научно-техническом прогрессе. Действия повести разворачивались на планете Пандора; через почти полвека после написания «Беспокойства» был снят масштабный голливудский фильм «Аватар», где действия также разворачивались на Пандоре (есть в фильме и немало других заимствований), но кинематографическая биологическая цивилизация априори имеет все возможные моральные преимущества перед технико-технологической. Собственно, уровня мышления тогда еще молодых Стругацких авторы знаменитого новейшего фильма не достигли...
Если же говорить об отдаленных перспективах цивилизационного развития, то появляется вопрос — как понимать сегодня знаменитое высказывание Фомы Аквинского: будем такими, какими мы есть, или вообще не будем? Или, возможно, оно уже безнадежно устарело и сегодня следует руководствоваться совсем другими стратегическими ориентирами, не ставя никаких пределов развитию тех или иных научных направлений и воплощению их достижений? И тогда человечество разделится на «человека обычного» и «человека чрезвычайного», причем последнему будет просто неинтересно сосуществование с теми, кто был его предшественником («людены» братьев Стругацких, роман «Волны гасят ветер», 1986)!
Это лишь некоторые социологические и этические проблемы, поставленные и осмысленные в художественной форме братьями Стругацкими. Понятное дело, что только к этим проблемам их творчество — как и любое художественное творчество — не сводится. Главное в нем — принципиальная преданность идеям человечности и свободы, ответственности и гуманистически ориентированного прогресса. В этом смысле творчество Стругацких подхватило эстафету, заложенную в русской культуре в свое время Александром Герценом. Как и он, Стругацкие прошли путь от восхищения коммунизмом (понятное дело, не в его тоталитарной ипостаси), от надежд на близкий во времени прыжок человечества в «царство свободы», где Россия играет одну из ведущих ролей, — и к приоритету эволюции над революцией, к приоритету общечеловеческих ценностей (но без отрицания национального: в Харькове ХХІІ века у Стругацких разговаривают на украинском языке!), к сокрушительной критике тех черт русской интеллигенции, которые мешают ей выполнять свою общественно значимую миссию (а она, эта миссия, существовала и будет существовать всегда.). В этом братья придерживались одинаковых взглядов; после смерти Аркадия в 1991 году Борис Стругацкий продолжил общее дело, опубликовав две собственных книги и активно выступая — вплоть до последнего времени — в роли публициста.
И опять вспомним «Хищные вещи века». Это очень серьезный художественный полигон, на котором испытывается на прочность человек как таковой, — испытывается благосостоянием, оторванным от свободы. И несмотря на материальное благополучие и политическую стабильность, Страна Дураков имеет кучу очень серьезных нерешаемых проблем, следовательно образуется своеобразное социальное болото, в котором тонут все благие намерения тех, кто хочет динамизировать жизнь, придать ей высокие смыслы. Но зачем что-то изменять, когда почти все, и верхи, и низы, за редкими исключениями, живут размеренной и наполненной развлечениями жизнью? «И еженедельники стараются прикрыть это смрадное болото хрупкой, как меренги, приторной корочкой благополучной болтовни...»
В Стране Дураков благодаря освоению производства синтетической еды и развития разнообразных высоких технологий до смешного короткий рабочий день и полная невозможность умереть от голода, местный ли ты, или приезжий. Это вовсе не капитализм, но и не коммунизм — художественное воплощение идеи конвергенции двух систем, на время написания книги (середина 1960-х) еще до уровня теории даже не разработанной. У нас в Украине в этом плане все совсем иначе. Поэтому поневоле задаешься вопросом: при условиях доминирования на телевидении сериалов определенного сорта, ярко описанных Стругацкими, и таких вот еженедельников, не угрожает ли нам лет через пять-десять превратиться в совершенную Страну Дураков, только нищих, даже неспособных обменять свободу на благосостояние?
А в заключение этого фрагментарного и пунктирного очерка о творчестве писателей-мыслителей еще одна цитата из недавнего интервью Бориса Стругацкого, касающегося не только России, но и всего постсоветского пространства: «Главный источник наших неприятностей — тот перезрело-феодальный менталитет, который характерен для общества в целом. Нежелание и неумение ЗАРАБАТЫВАТЬ. Истовая готовность обменять индивидуальную свободу действий на маленький (пусть!), но верный кусочек материальных благ — на ПАЙКУ. Нежелание и неумение отвечать за себя: начальству виднее. Чудовищная социальная пассивность большинства, в гены въевшееся убеждение: «вот приедет барин — барин нас рассудит»... Вот это — самая опасная наша социальная болезнь сегодня. Именно она — источник и питательная среда для всего прочего: и для имперской идеи, и для нацизма, и для идеи реванша. Духовное рабство. Нежелание свободы. Страх свободы. Свободофобия. Конечно, все мы оттуда родом: из сталинской лагерной империи, у нас наследственность страшная, мы все время тянемся к худшему, полагая его лучшим только потому, что оно привычнее, и отказываемся от свободы, предпочитая ей уверенность в завтрашнем дне... Но, в конце концов, люди с рабской психологией уйдут, вырастет новое поколение, уже лишенное страха перед свободой».
