Нобелевская премия в области экономических наук в этом году досталась Джорджу Акерлофу из Калифорнийского Университета в Беркли, Майклу Спенсу из Стэнфордского Университета и мне за совместную работу по «асимметрии информации». Так в чем же суть этой работы и почему мы решили взяться за нее?
На протяжении двухсот лет экономисты использовали простые экономические модели, построенные на предположении о полноте и точности информации, т.е. на том, что все заинтересованные стороны обладают идентичной общедоступной информацией по определенному вопросу. Они понимали, что это не соответствует действительности, но надеялись, что наличием небольших информационных неточностей можно пренебречь, принимая полноту информации за аксиому. Мы показали, что такой подход не имеет под собой прочного основания, ибо даже маленькие расхождения или неточности в информации могут иметь существенное влияние на поведение экономики.
Нобелевский комитет отметил нашу работу по «асимметрии информации», являющуюся одним из аспектов несовершенства информации, возникающего из- за того, что разные участники рыночных операций обладают разными сведениями. Так, например, продавец машины может знать о своей машине гораздо больше, чем ее покупатель; человек, приобретающий страховой полис, может быть лучше осведомлен, какова для него вероятность несчастного случая (например, исходя из того, как он водит машину), чем страховой агент; работник может больше знать о том, способен ли он выполнить ту или иную работу, чем потенциальный работодатель; заемщик может знать о своих возможностях выплатить заем больше, чем заимодавец. Однако асимметрия информации — это только один из аспектов информационного несовершенства, в то время как все они (даже самые незначительные) могут привести к серьезным последствиям.
Джордж Акерлоф и я были однокурсниками в Массачусетском Институте Технологий в начале 1960 годов. Нас обучали существовавшим на тот день стандартным экономическим моделям, однако мы не находили в них большого смысла. Все эти модели довольно упрощенчески говорили о том, что спрос равен предложению. Шутка заключается в том, что даже из попугая можно сделать экономиста, если просто повторять при нем «спрос и предложение». Любопытны результаты проверки вышеприведенного утверждения: если бы, например, спрос на рабочую силу равнялся предложению, то безработицы просто не существовало бы, и т.д.
Я вырос в промышленном городе Гэри, штат Индиана, на южном побережье озера Мичиган и своими глазами видел нищету, безработицу и дискриминацию. Я поступил на экономический факультет, потому что хотел понять эти явления и сделать что-нибудь в этом отношении. Поэтому изучение моделей, основанных на предположении, что безработица не существует, казалось мне очень странным началом.
Наши модели помогают объяснить, почему рынки не работают так, как, согласно стандартной теории, они должны были бы работать: почему рынка может просто не быть, почему может быть безработица и почему может иметь место рационирование кредита. Они также объясняют, почему волны экономических потрясений могут с течением времени усиливаться, а не утихать, и почему их последствия сохраняются еще очень долго после исчезновения первоначального источника возмущения.
Один из наиболее серьезных итогов нашей работы касается представления Адама Смита, что конкурентные рынки ведут к эффективным результатам, как если бы их направляла «чья-то невидимая рука». Наш анализ показал, что «невидимая рука» не просто не видна, но и что ее вообще нет, или же, если и есть, то она абсолютно немощна. В совместной работе с Брюсом Гринвальдом из Колумбийского Университета, мы продемонстрировали, что в условиях рыночной экономики имеет место вмешательство в рыночные процессы со стороны правительства, что может быть полезным для всех, даже когда правительство сталкивается с той же неполнотой информации, что и частный сектор.
Экономисты давно признали, что перед лицом «внешних воздействий» на экономическую деятельность, таких как, например, загрязнение воды и воздуха, рыночные решения очень часто оказываются неэффективными. В таких случаях производство одних видов продукции (скажем, стали, вызывающей загрязнение окружающей среды) может быть слишком высоким, в то время как производство других, как, например, проведение исследований для приобретения дальнейших познаний в этой области, — слишком низким. Этим мы показали, что, как только будет признано, что информация несовершенна, — а оно, очевидно, так и есть, — эти внешние воздействия тоже станут восприниматься как широко распространенное явление, и, следовательно, дефекты в рыночном регулировании будут также считаться неизбежными.
Ирония данной истории заключается в том, что в то самое время, когда множество ученых во всем мире занимались разработкой этих идей и обогащением нашего понимания рыночных ограничений, международные экономические организации проводили в жизнь Вашингтонский консенсус, основанный на рыночном фундаментализме, полностью игнорирующем дефекты рыночного регулирования. Сегодня, несмотря на то, что знание о рыночных ограничениях стало общеизвестным, оно до сих пор не принято на вооружение многими международными экономическими организациями. Это способствует появлению разногласий между этими организациями и странами, которым они дают советы. Многие блестящие молодые экономисты, работающие на правительства развивающихся стран, основывают свои исследования на более глубоком понимании рыночной экономики, чем предлагаемое старой идеологией и упрощенческими моделями, которыми руководствуются некоторые международные бюрократы.
Мне известны высказывания некоторых людей о том, что теоретическая работа на тему асимметрии информации, признанная Нобелевским комитетом, никак не соотносится с положениями экономической политики, проводимой мной во время работы во Всемирном Банке в отношении Восточной Азии, России или развития мировой экономики. Это не соответствует действительности. Моя позиция по либерализации финансовых рынков основывалась на теории регулирования, которая, в свою очередь, была основана на асимметрии информации.
Беспокойства по поводу банкротства, вроде тех, что высокие ставки процента, насаждаемые МВФ в Восточной Азии, приведут многие фирмы к разорению и даже окажут негативное воздействие на обменный курс, что послужит причиной экономического краха и сделает эти страны менее привлекательными для инвесторов, берут свое начало в теории корпоративных финансов, которая, опять таки, происходит из теории асимметрии информации. Приведу наипростейшее доказательство: в мире точной информации банкротства просто бы не существовало — действительно, кто стал бы одалживать деньги, зная, что заемщик не сможет выплатить долг? В реальном мире же неудачи в процессе приватизации были частично вызваны проблемами корпоративного управления, которые напрямую связаны с асимметрией информации при взаимодействии менеджеров и владельцев.
Идеи иногда могут иметь такую же силу, что и реальные капиталовложения. И там, где старые идеологии и капитал работают вместе, как это было в прошлом, в некоторых случаях это приводит к реализации поставленных задач, а в других случаях нет. Асимметрия информации тесно связана с асимметрией экономических (рыночных) возможностей. И задача правительства в таких случаях заключается не только в исправлении дефектов рыночного регулирования, но и в устранении асимметрии возможностей.
Наша работа, привлечь внимание широкой общественности к которой помог Нобелевский комитет, является частью интеллектуальной основы «третьего пути», который все больше и больше признается как единственное средство достижения экономического прогресса при сохранении социальной справедливости.
Джозеф СТИГЛИЦ — лауреат Нобелевской премии по экономике 2001 года и профессор экономики Колумбийского университета, бывший председатель совета по экономическим вопросам президента США Уильяма Дж. Клинтона, экс-главный экономист и вице-президент Всемирного банка.
