Любовь ГОЛОТА: Наталья, редактируя твой роман, я осмелилась пророчить ему счастливую судьбу. И не ошиблась: со времени его выхода появилось около двадцати положительных рецензий, произведение отмечено престижной премией Олеся Гончара, и, самое главное, «Андрей Первозванный» завоевал любовь читателей. Так что ты стала популярным автором популярного исторического романа...
Наталья ДЗЮБЕНКО: Многие рецензенты определили мой роман как исторический. Я так не думаю: для меня он современный. Потому что те проблемы, которые я пыталась поднять, вовсе не отдалены во времени. Они актуальны сегодня. Я использовала историческую канву для создания пульсирующего, энергетического полотна, всей своей проблематикой и даже стилистикой погруженного в современность.
Я начала роман об апостоле именно в то время, когда поняла: надо остановиться. Надо подумать. Слишком много людей, слишком много давления, слишком много эмоций. Нужно что-то сделать, чтобы остановить саморазрушение и себя самой, и тех, кого я люблю. Ведь это жизнь на две души: с одной стороны, провозглашать украинскую независимость, с другой — если и не приветствовать, то так или иначе работать на новый официоз. А еще я никак не могла понять, почему все так вдруг, моментально хотят полностью откреститься от своего прошлого. Растоптать то хорошее, настоящее, что не одно поколение с такой бережливостью пронесло и с таким терпением отвоевало, заплатив высокую цену. Одно дело — сбросить кровавых идолов с их нагретых постаментов, а совсем другое — выбросить и уничтожить произведения Ленина, Маркса, Хрущева, Щербицкого. Я сама тащила домой их полные издания из одного когда-то почтенного марксистско-ленинского института, который вдруг стал очень «патриотическим» и решил избавиться от своего «постыдного» наследия. И уж совсем интеллектуальное варварство — перетоптать всю советскую украинскую литературу, которая никогда не была однородной, потому что не всегда и не все были заражены ядом тоталитаризма. Давайте вспомним, как насмехались некоторые горячие головы над светлыми именами Михаила Стельмаха, Павла Тычины, особенно Олеся Гончара. Тогда для многих вдруг стал не слышен золотой голос его тронки. И в патриотическом порыве начали хулить все хорошее и благородное, что он сделал. «До основанья, а затем...» Тогда мне выпало счастье встретиться с Олесем Терентьевичем. До сих пор помню, как мне стыдно было смотреть ему в глаза.
Л. Г.: В романе тебе удалось найти тон изложения материала, делающий повествование достоверным, пластичным, почти безукоризненно оформленным лексически...
Н.Д.: Я много лет была просто помешана на этой теме. Не говоря уже о буквальном прогрызании книг, словарей, летописей, документов, — без этого ни один писатель не может обойтись, и я по-другому стала смотреть на людей. Часами сидя на какой-то лавочке, я присматривалась к людям и искала в них то редкое сияние, которым отмечены богоискатели. Меня интересовали не фанаты, не проповедники — просто люди. Само написание было мигом, долгим был путь сбора, прислушивания, фактически подслушивания человеческих душ.
Припоминаю слова соседки Томаса Манна, которая, прочитав его роман «Иосиф и его братья», воскликнула: «Ну вот наконец ты знаешь, как это было». «Но ведь всего этого не было», — признался автор. А я скажу, что верю в каждую строчку, написанную мной. Не грех ошибиться в каких-то деталях, главное, чтобы это был честный поиск истины. Говоря словами Мэри Стюарт, автора трехтомника о короле Артуре, «если бы знала больше, то никогда бы не написала этот роман». Более того, если бы я и дальше углублялась в эту тему (а материалов — миллионокубометры), то, небось, в конечном счете написала бы какую-то диссертацию или философское исследование, но, наверное, потеряла бы чувство детского восторга от самого образа.
Л. Г.: Каждый, читая книгу, сделает собственные философские открытия, а чем этот роман является для тебя?
Н.Д.: «Андрей Первозванный» — произведение трехстилевое, образно говоря, трехэтажное. Так я его задумала, или так он мне явился — сложно сказать. Мистически-фантасмагорический конфликт добра и зла я стремилась решить словно вне времени и пространства. Древняя жажда мести приводит к моральной деградации, любовь — к своей полной противоположности, верность — к абсолютному предательству. В своих первоистоках к трем книгам я «отработала» концептуальный духовный сюжет о том, как люди разных времен и народов, стремясь к мести и возвышению, попали в мистическую Пустыню, и вполне закономерно, что в конечном счете, Пустыня поглотила их. Пустыня до сих пор терпеливо ждет тех, кто вступит на этот гибельный путь.
Я не стремилась к детальной прорисовке изначальных сюжетов, подробному описанию обезличенных характеров абсолютной идеи. Хотелось просто сконденсировать героев и сюжет до уровня вечных типов, извечного мифа. И уже совсем не пыталась выжать автохтонную слезу из читателя. Наверное, пора уже подняться над жалостью к себе, чтобы искать свое место среди других народов. На это требуется намного больше смелости, чем для мести или тупой ненависти, которые являются обратной стороной самоунижения.
