«Богу помолиться, Караваю поклониться», — эта популярная в народе поговорка, словно пароль спасения, в средине девятнадцатого века приводила в Киев, к профессору Владимиру Афанасьевичу Караваеву, толпы незрячих. Даже сегодня, в эпоху больших цифр, его хирургическая активность и эффективность потрясает. За тридцать восемь лет работы в стольном граде, начиная с 1844 года, в своей небольшой клинике на двадцать коек на первом этаже с тыльной стороны университетского здания, Караваев принял 76 тысяч больных. Произвел 1683 глазных операции, как правило, с хорошими результатами, и 3751 вмешательство в связи с общехирургическими заболеваниями, в их числе 117 полостных операций с поразительно низкой по тем, да и сегодняшним, временам смертностью. Стоял у истоков применения в Украине наркоза и антисептики. Если Н. Пирогов применил эфирный наркоз на поле боя 14 февраля 1847 года, то В. Караваев в Киеве — 18 февраля.
Известна талантливость и виртуозная изощренность этого врача, сподвижника и фактически ровесника Николая Пирогова, хотя Караваев с нежностью и уважением причислял титана российской и украинской хирургии к своим наставникам. Вот что в 1886 году Караваев писал о своих удивительных начинаниях в госпитале в Кронштадте, когда он впервые в мире, борясь с выпотным перикардитом при развитии цинги у моряков, осмелился, проколов троакар, приблизиться к изнемогающему сердцу. «Я производил эти операции в 1839 году во время эпидемии цинги, при которой происходило быстрое серозно-кровяное излияние в полость околосердечной сумки, причинявшее совершенное замедление кровообращения и заканчивающееся параличом сердца. Результаты были удовлетворительны: по мере истечения жидкости восстанавливался пульс; цианоз и одутловатость лица тотчас исчезали, и больные чувствовали большое облегчение. Некоторые случаи окончились совершенным выздоровлением».
Но чьи подвижнические усилия в тишине и таинстве книгохранилищ позволяют мне, спустя столетие после воспроизведения этих строк, процитировать первозданное описание научного подвига? Это страницы библиографического указателя «Караваєв Володимир Опанасович. До 200-річчя від дня народження», составленного и выпущенного совсем недавно, в серии «Товариство київських лікарів в особах», Национальной научной медицинской библиотекой Украины. Помимо других интереснейших сведений, в указателе, в факсимильном виде, приводится текст речи Николая Маркиановича Волковича, выдающегося хирурга начала XX века, на годовом собрании Киевского хирургического общества 14 ноября 1911 года по поводу 100-летия со времени рождения В. Караваева, из газеты «Русскій врачъ», 1911, № 52, хранящегося в фондах библиотеки. В ней-то и приводятся примечательные подробности из караваевской книги.
Не в пример нынешним научным авторам у В. Караваева лишь 31 печатный труд. И около половины из них — в старинных пожелтевших первоисточниках, депонировано и сохраняется в библиотеке на ул. Л. Толстого, 7. Впрочем, по справедливости улица эта должна была бы продолжать именоваться Караваевской. Старые киевляне ее нередко так и называют. На ней-то и обитал Владимир Афанасьевич. В 1890—1894, ещё при его жизни, переименовали Шулявскую в Караваевскую в честь одного из первых почетных граждан города. Но в двадцатых годах она стала Толстовской...
Я всматриваюсь в караваевский «Атлас к сочинению оперативной хирургии» 1886 года издания, в статью «Катаракты в практическом хирургическом отношении» (1859 г.), в публикации «Сообщение о случае овариотомии и о предложенном жоме обработки ножки кисти» (1868 г.) и «Демонстрация двух больных с пластическими операциями в обществе врачей» (1864 г.) Как не унесли эти листочки ветры времени, в чем тут вдохновляющий секрет?
Наша библиотека была создана в 1930-м, более восьми десятилетий назад, и весь объем книг и журналов умещался тогда на двух полках в небольшой комнате в здании нынешнего Дома ученых, но это были необыкновенные книги, в большинстве из собраний медицинских библиофилов, — задумывается генеральный директор библиотеки, заслуженный работник культуры Украины Раиса Ивановна Павленко. Кстати, сама она, еще студенткой университета имени Т. Г. Шевченко, пришла сюда на работу около полувека назад. И хотя адреса учреждения менялись — библиотека в последующем располагалась на Горького, Пушкинской, Рейтарской, Коминтерна, а книгохранилища — на Саксаганского, Владимирской, Дарвина, Тарасовской, — нетленные ее богатства, в виде редких раритетов, сберегались и пополнялись. В семидесятых годах, когда библиотеке был предоставлен бывший терещенковский особняк, мы основали персональный фонд «Медична Україніка», куда стали дарить авторские экземпляры видные ученые-медики, например, Н. Амосов, М. Даль, Л. Медведь, Ю. Квитницкий-Рыжов, К. Дупленко, В. Братусь, а некоторые корифеи науки, в частности, Г. Писемский, Л. Громашевский, передали свои книжные коллекции. В них имелись, в частности, в коллекции Григория Федоровича Писемского — крупного акушера-гинеколога, и отдельные прижизненные работы В. Караваева, как и иных классиков медицины.
Война, пожары, разграбления реликвий... Благодаря какому чуду не исчезли уникальные труды, например сегодняшний уникальный фонд изданий ХVI—ХVIII веков?
Вы знаете, это сюжет, ждущий развития. Некоторые книги и оттиски, вопреки вандализму, сохранили ветераны библиотеки, прежде всего Ольга Косач-Кривинюк, сестра Леси Украинки. Она в довоенный период была тут переводчицей, в частности, составляла рефераты иностранных медицинских изданий по просьбе И. Ищенко, в будущем главного хирурга Юго-Западного, Сталинградского и других фронтов. Наверное, как раз Иван Николаевич внушил Ольге Петровне трепетное отношение к караваевским изысканиям.
Если коснуться данного указателя, продолжает Р. Павленко, мы поместили в нем яркие статьи М. Коломийченко, В. Крамаревского, М. Постолова, Я. Радыша, также своеобразные раритеты, воссоздающие искусство В. Караваева. Так, становится понятной его ссылка на пластические операции. Инвалиду сражений в Севастополе с, казалось бы, необратимым огнестрельным повреждением носа, Владимир Афанасьевич из тканей прилежащей щеки восстановил утраченную правую сторону, крыло и перегородку носа. В сущности, перед нами одна из первых удачных пересадок тканей.
Словно научный роман воспринимаются описанные профессором Караваевым технология сшивания дефекта мягкого неба, с изобретением специальных игл и движений нитей, способы ампутации с сохранением кожно-мышечных лоскутов, что способствовало заживлению, а он произвел 99 таких новаторских операций, спасал жизни, наконец, разрез вверх при изъятии катаракты, превратившийся в классическую методику. Но ведь и иные новые указатели встают неведомыми гуманистическими сагами. Например, любовно выполненная работа «Лікарська совість м. Києва початку ХХ ст. До 150-річчя від дня народження Теофіла Гавриловича Яновського», также совсем недавно увидевшая свет.
Этим изданием, собственно, и стартовала упомянутая серия. «Святой доктор», родственник Н. В. Гоголя, он был воистину любимым доктором в Киеве. Мы аннотировали в этом указателе свыше 70 печатных работ Ф. Г. Яновского, лечащего врача Л. Украинки, М. Старицкого, Н. Лысенко, В. Короленко, премьера П. Столыпина в часы после смертельного ранения, но целителя каждого, кто к нему прибегал за помощью, нередко безвозмездно и даже с материальной поддержкой. Один из случаев, описанный в статье Д. Назаренко в журнале «Кампус», включенной в указатель, буквально граничит с мистикой. Однажды к Феофилу Гавриловичу, возможно, в сновидении на рассвете, как бы обратилась девочка-гимназистка с просьбой навестить ее больную маму. Врачу запомнилось платье посетительницы, каштанового цвета, с белой пелеринкой. Вечером Ф. Яновский отправился по указанному адресу в глухом уголке Подола. В одной из комнат лежала больная женщина, спросившая профессора, кто же его направил. На стене висел портрет утренней гостьи, в том же платье с пелеринкой. «Она умерла год назад!» — воскликнула пораженная женщина.
Обозревая приведенные работы Ф. Яновского, начиная с одной из первых от 1888 года «Бактериоскопическое исследование днепровских вод в Киеве», совершенно ясно видишь не только эволюцию его научной мысли, но и как бы слепки совестливости. Вот еще названия: «Исследования крови сыпнотифозных» (1889), «О чахотке. Общепонятное чтение для народа» (1891), «О сочетании острых сыпей, в частности кори и рожи» (1895), «Терпинол при кровохаркании» (1899), «К распознавательному значению бронхиальных слепков» (1902), «Роль профессии в деле развития туберкулеза» (1924), «Клиническое значение запаха» (1925) — фактически на уровне клинической интуиции...
Что же, это черты чисто научного образа одного из воистину трогательных светил украинской медицины. Но в сборнике упоминаются и драматичные страницы Яновианы, причем уже после кончины Феофила Гавриловича. В июле 1928 года, в разгар преследования веры, власти были вынуждены разрешить его отпевание в Софийском соборе, где он молитвой начинал каждый день. Похороны вылились в грандиозную процессию, в которой участвовали священники всех конфессий. Однако вскоре инициаторов «классово враждебной религиозной демонстрации» стали вызывать на допросы. Дальнейшая судьба семьи сложилась весьма трагично. В 1938 году был арестован сын Феофила Гавриловича Виктор Яновский, профессор права. Считается, что он умер в 1942-м в лагерной больнице, но, видимо, он был сразу же расстрелян. Другой сын, Михаил, выехавший за рубеж, погиб в Мексике.
Михаил Булгаков, в одном из вариантов «Белой гвардии», пишет о Яновском, выведенном под фамилией Янчевский: «Это был врач, каких мало в стране». Но замечательным врачом был и внук Феофила Гавриловича, Юрий Викторович Яновский...
В фотогалерее, сопровождающий указатель, мы видим снимок четы одаренных врачей-терапевтов из института кардиологии имени Н. Д. Стражеско, профессоров Юрия Викторовича Яновского и Ирины Казимировны Следзевской, дочери художника и карикатуриста К. Агнит-Следзевского. Юрий Викторович, покинувший этот мир несколько лет назад, был нашим постоянным читателем, да и Ирина Казимировна продолжает нередко заходить. Благо, она живет совсем близко.
Развивая эту канву, отмечу, что для меня было гордостью и утешением, когда на улице или в городском транспорте я имел счастье поздороваться с ними — Юрий Викторович и Ирина Казимировна всегда были вместе. Не все знают, что юношей Юрий Яновский был угнан в гитлеровскую Германию, полицию в квартиру привел дворник... Во время пребывания на насильственных работах в рейхе был тяжело контужен. По возвращении на Родину начались проверки и притеснения. Прийти в науку помогли А. А. Богомолец и Н. Д. Стражеско.
Эстафета памяти — она вдруг реально возникла в ходе нашего разговора. У В. Караваева учился Н. Волкович, а Ф. Яновского чтили его ученики В. Иванов, А. Пелещук, Ф. Примак, которых в свою очередь знали мы. Намерена ли библиотека продолжать появившийся цикл?
Непременно, ибо тут прошлое говорит с будущим, призывая идти вперед. Об этом хорошо сказал Гарвей: «Если мы успокоимся на их открытиях (Аристотеля и Галена) и уверуем (по глупости своей, конечно), что сами ничего открыть не сможем, то, посчитав так, мы лишь умалим остроту своей мысли и погасим светильник, который они нам оставили».
...Библиотека погружалась в темноту, и потоки пешеходов на перекрестках уже не конкурировали с вереницами машин. Мне показалось, что из окон храма книги в Киев, знакомый и незнакомый, со страстным интересом всматриваются Караваев и Яновский, его далекие, но вечные рыцари.
