Почти все сюжеты, излагаемые со «скамейки», подсказаны нашей замечательной жизнью. Вот и этот, о принципах, родился, когда в очередной раз встретил я на нашей улице едва знакомого мне человека, злоупотребляющего, судя по его виду, маленькими радостями бытия. Как всегда, он начал с горячего уверения в том, что сумма, одолженная им в прошлый раз, помнится и будет вместе с другими суммами возращена в свое время полностью. После чего последовал обычный вопрос о помощи хотя бы гривней. Сюжет о принципах родился именно в этот раз потому, что заверения были уж очень искренними, сказано было даже что-то о совести и упомянуты были эти самые принципы. На это я, доставая гривню и выполняя профессиональный долг служителя при мудрости, заметил, что все относительно и что во всем должна быть мера, и в следовании принципам тоже. Вот, кстати, о мере. Все знают, что Сократу приписывается принцип «познай самого себя». Но мало кто помнит о другом его принципе жизни — «знай меру!». Видимо, гносеология имеет для нас большее значение, в силу обольщения наукой, нежели этика.
Но вернемся к встрече на нашей улице. Я тогда сказал, что не надо поминать принципы всуе, тем более, когда речь идет о суммах для меня незначительных. Ведь родное государство снабжает свою научную элиту приличной пенсией. И снова отвлекусь, теперь уже о пенсии. Оформил я ее недавно, получил раза три-четыре, и каждый раз, приходя домой, немного удивленный, говорю супруге: «Они еще не передумали».
И пошел дальше к газетному киоску, а в голове, где, как выражаются материалисты, отражается объективная реальность, а по мне, так бесцельно бродят всякие мысли, началось связывание разных воспоминаний. Вот один профессор, женщина, когда особо выдающаяся(щий) студентка/студент (так, вроде бы, пишут в Америке, чтобы не раздражать феминисток) спрашивает, сколько стоит это, отвечает: «Ну, скажем, на Мерседес». Причем, ударение непременно делает на второе «е». За отсутствием означенной суммы выдающийся, не в лучшую, разумеется, сторону, уходит, а в ведомости появляется «неуд». У профессора, как вы понимаете, принцип дорого ценится. А вот другой коллега говорил мне, что он ничего не берет и ни на какие просьбы никогда не реагирует. Насчет брать — не знаю, а по моим социологическим наблюдениям цена принципа зависит здесь исключительно от должности источника просьбы. Еще один коллега рассказывал: когда староста заочников подносит ему пакет с традиционным набором, он отсылает его: «Подите прочь, я — профессор!». Смысл этой фразы остался для меня неясным. Возможно, тоже имелась в виду высокая цена принципа. Потому что в наше время все имеет цену, а вещи утратили свои имена.
Большой ученый в суровые времена сказал такую фразу: «Гореть будем, на костер пойдем!». Это — о его любимой и высоко им чтимой науке, когда были на нее гонения и велись опасные дискуссии. Вот, я думаю, пошел бы я на костер за философию? Нет, не пошел бы. И тому ученому не посоветовал бы, будь я рядом с ним. Потому что не стоит гореть ради вопроса: есть гены или их нет? Можно, конечно, как выражался Гоголь, пламенеть желанием послужить любимой науке. Ну, так то ж метафора. О чем-то близком сказал как-то философ Карл Поппер: «Пусть лучше гибнут идеи, чем люди». Или вот еще Перси Льюис: «Умереть за идею — это звучит неплохо, но почему бы не послать идею умереть за вас?» Может быть, этим принципом и руководствовался Галилео Галилей, сказавший то, что требовала от него сказать святая инквизиция.
Сказал, и пошел домой. Там, по версии Бертольда Брехта, он принял душ и поужинал жареным гусем. Ну, действительно, какая разница, что вокруг чего вертится? Если это знал тогда Галилей, а человечество не знало, и инквизиция требовала от ученого мужа отречения, чтобы не дразнить человечество, то зачем упираться? Сегодня не знают, а завтра или через пару веков узнают. Так и случилось, а потом и вообще перестали этим интересоваться. Тем более, что, как показал А. Эйнштейн, это решительно все равно — Земля вокруг Солнца вертится или Солнце вокруг Земли.
А самым принципиальным был, конечно, Сократ. Здесь нам, читатель, надо сосредоточиться и внимательно разобрать диалог Платона «Критон». Так вот, чуть свет пришел к Сократу в темницу друг Критон с печальным известием — на завтра назначена казнь. Но была и добрая весть: друзья подготовили побег. Стража подкуплена, все приготовлено, давай, мол, Сократ, выходи. Я так полагаю, что всем хотелось, чтобы он сбежал. Не только друзьям, но и судьям, всем афинянам. Но он уперся. Несправедливо это будет, считал Сократ, — бежать из тюрьмы. Нам это кажется нелепым. Тебя — невинного, и ты это хорошо знаешь, осудили на смерть. Друзья скинулись, и все сделали, как надо. Почему же побег — несправедливость? Послушаем Сократа, как он это обосновывает. Он предлагает Критону сначала обсудить, «нужно ли нам это делать или нет». Сократ не может действовать без предварительных обсуждений. Если, тщательно исследовав вопрос, мы, предлагает Сократ, придем к разумному убеждению, что бежать надо, он примет предложение Критона. А если нет, тогда уволь. Сократ должен все рассчитать. Нет, не технику и детали побега, а, так сказать, праведность поступка: надо ли спасать свою жизнь, будучи несправедливо приговоренным.
Ответ оказывается отрицательным. Это становится совершенно ясно для Сократа после речи Законов и Государства. Как живые существа, в воображении Сократа они заступают дорогу из темницы и спрашивают: «За какую вину ты собираешься погубить и нас, Законы, и все Государство, насколько это от тебя зависит?» Бежать невозможно, это несправедливо. «Ты — наше порождение и наш раб», — продолжают Законы. Отечество драгоценнее и матери, и отца, и всех остальных предков. Если оно пошлет на войну, пошлет на раны или на смерть, это надо спокойно принять и претерпеть, ибо именно это и справедливо. Благодаря нам, Законам, ты появился на этом свете, был воспитан и получил образование, короче, стал тем, кем ты стал. А потому мы вправе тобой распорядиться, то есть отправить на тот свет.
Я тоже как бы слушал речь Законов и понял так, что сначала справедливость как социальная ценность, а потом — уже жизнь отдельного человека, ибо «нужно ценить не жизнь как таковую, а жизнь достойную». А у Сократа от этих речей стоял звон в ушах, и он не слышал ничего другого. Впрочем, как и при обсуждениях прежних, он оставил оппоненту возможность возразить. Говори, Критон, «если думаешь сказать сильнее». Критону сказать нечего. А Сократу, стало быть, надо остаться в темнице и дожидаться чаши с цикутой.
С тех пор минуло много времени. Сегодня можно кое- что сказать Сократу в ответ. Может быть, не «сильнее», а по- другому. Ну, вот хотя бы так. Конечно, законам надо следовать и судебные решения выполнять. Можно согласиться и с мыслью Сократа о том, что не может «стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и уничтожаются». Мы предполагали, что именно так рассуждал вождь в сказке «Чей ребенок?» («День» № 98 за 6 июня 2001 г.). Только в его рассуждениях вместо выражения «судебные приговоры» фигурировало понятие «договоры», что, впрочем, одно и то же. Все это так. Но есть особый случай, для которого право, законы, юриспруденция, все это — игра в бирюльки. Этот случай — жизнь человека. Рациональный поиск решения, Сократ, имеет смысл до той поры, пока рассуждения ведутся, так сказать, внутри пространства жизни. На краю же, когда стоит вопрос, быть или не быть, всякая неопределенность исчезает. Только быть! — вот ответ, достойный свободного человека. Здесь исчезает и всякая рациональность, которой ты так привержен, Сократ. «Нужда не знает закона», — вот и все, что может сказать разум, пасующий перед мощным инстинктом жизни. А коль уж так хочется рациональности, понятий, то можно подключить категорию крайней необходимости. Кант трактовал эту категорию так: если ради самосохранения кто-то совершает насильственное действие, даже убийство невинного человека, то это действие не влечет наказания. Его следует рассматривать «не как нечто невинное, а лишь как нечто ненаказуемое». Здесь право просто разводит руками. Эта ситуация за пределами права и вообще культуры. Я полагаю, что приговоренный к смерти находится в условиях крайней необходимости. Никакими аргументами не убедить свободного человека в том, что ему надо покорно дожидаться палача, вместо того, чтобы попытаться сохранить свою жизнь любыми средствами. Те средства, которые были в руках Сократа, не требовали никаких жертв. И все, повторюсь, желали побега.
Позиция Сократа — это позиция человека, для которого Законы и Государство суть высшие ценности, выше человеческой жизни. Он готов идти на верную смерть, если пошлет государство. Не люди, заметьте, а государство. Здесь имеется тонкое различие. Конечно, законы принимают люди, скажем, жители Афин. Но коль скоро закон принят, он превращается в нечто от людей независимое. Все люди должны подчиняться ему, и все они, вместе взятые, станут преступниками, если будут вести себя противно Закону. Пока не отменят его по специальной процедуре. Между прочим, опыт современности показывает, что часто государство — просто фикция. От его имени одни люди посылали на смерть других людей. Противостояние общества и личности вечно. И вечно взаимное обогащение, и даже взаимное конституирование, то есть созидание. Полная гармония, по- видимому, неосуществима. Что-то одно оказывается в то или иное историческое время предпочтительным, доминирующим. Возможно, сегодня мы переживаем дрейф в сторону личности. Это подтверждается отношением к принципам: они перестают быть целями в себе, как выразился бы Кант. В разных сферах социальной жизни замечен любопытный феномен. Люди все чаще исходят не из принципов, чтобы применять их к ситуациям. Они исходят из интересов, а принципы используют как средства их удовлетворения. Потому всякий принцип имеет цену.
